Наконец рождался ребенок, зачатый знатными родителями. Если это была девочка, ее появление на свет не сопровождалось особыми торжествами. Если же сын, то его медленно несли в святилище, принадлежащее правителю, и лишь там верховный жрец отрезал новорожденному пуповину бамбуковым ножом. Затем ее навеки прятали в скалах. В честь знатного младенца вырезали новую скульптуру бога, и новорожденного посвящали всем четырем великим богам гавайцев, а затем еще персонально одному из них, чаще всего богу войны Ку, покровителю всех гавайских вождей. Ребенка забирали у матери и отдавали кормилицам, которые менялись почти каждый месяц, потому что страшная кара ждала женщину, осмелившуюся коснуться знатного младенца в период, когда она бывает «нечистой».

Спустя некоторое время ребенка приносили в трапезную для мужчин. С этого момента малыш уже не мог питаться вместе с женщинами. В семь лет мальчику торжественно делали обрезание. После этого половой орган молодого наследника получал собственное имя, о нем слагали песни, его превозносили в бесконечных молитвах. Гениталии его становились священными – табу.

Именно табу, распространявшимся на алии, ла части их тела, одежду, жилища и предметы, которыми они пользовались, представители высшей касты отличались от двух других классов гавайского общества. В гавайской легенде рассказывается, что там, где ступает нога алии, появляется радуга. Как головы святых украшает нимб, так и над головами представителей гавайской знати горела семицветная естественная корона. Красочные накидки из перьев, судя по всему, тоже символизировали священную радугу.

Как я уже говорил, среди алии, людей, увенчанных радугой, тоже существовали различия. Еще в Микронезии, на острове Понапе, где я недавно побывал, мне пришлось познакомиться с иерархией тихоокеанской элиты.

Самым знатным был ниаупио, перворожденный сын правителя и его сестры. Вторым по знатности и святости был сын, зачатый в браке правителя и дочери его сестры – племянницы. За ними идут следующие категории алии. Каждая более низкая ступень означает определенную потерю табу и сверхъестественной силы – маны.

Чем выше степень их знатности, тем большим было табу, святость. Капу правителей и верховных вождей были очень велики. Они, например, предписывали простым людям при встрече с алии падать перед ним ниц. На носителя подобного табу простые люди не имели даже права смотреть. Они должны были падать на землю даже перед вещами, принадлежавшими знатному алии. Кто этого не делал, того тут же убивали. Подобное наказание ждало каждого, кто касался самого алии, его вещей и одежды или оказывался на участке, где стояла хижина знатного гавайца.

Многие капу касались жен алии. Им, например, строго запрещалось есть в обществе своих мужей, накладывалось табу и на многие продукты – мясо акул, черепах, свинину. Эти женщины не имели права прикасаться к бананам и очень распространенным ца островах кокосовым орехам.

Знатные мужчины обязаны были соблюдать одно-единственное табу – во время каждого новолуния две ночи проводить в особой хижине, стоявшей на территории их святилища. В это время алии не смели трогать руками пищи, поэтому их кормили слуги. В такие ночи они вынуждены были отказываться от радостей любви. Женщину, к которой в такое время прикасался знатный мужчина, немедленно убивали.

Годы перед приходом первых белых людей на Гавайи напоминали отношения, царившие в Перу во времена инков. Там вся власть сосредоточивалась в руках одного человека – Солнца нового мира, – рожденного от священного союза брата и сестры, и в этом Гавайи очень похожи на империю инков.

Если бы не Дж. Кук, наверняка вскоре на архипелаге начались бы первые проявления недовольства среди народа. Однако в период, предшествовавший прибытию «белых богов» на берег залива Кеалакекуа, гавайцы воспринимали существующий порядок как установленный божеством свыше и навечно. Они не видели в своих алии, а тем более в самом знатном из них – своем правителе жестоких эксплуататоров, узурпаторов власти, паразитирующих на широких слоях гавайского народа. Простые люди гордились своими вождями, верили в их сверхъестественное, священное могущество и добровольно подчинялись многочисленным табу.

Знакомство с землей Кохала я закончил в Каваихаэ, где все напоминает о последних гавайских королях и первых европейцах, посетивших Большой остров. До того как распрощаться с этим островом, мне захотелось еще раз побывать в селении Камуэла, расположенном неподалеку от Каваихаэ. Дважды я проезжал его, но ни разу у меня не было времени там задержаться. Меня интересовало не столько само селение, сколько те, кто там обитает, кого называют словом паниоло.

Паниоло – это искаженное «эспаньоло». Жители Камуэлы считают себя испанцами, но, судя по их смуглой коже, они – коренные гавайцы. История селения связана с поворотным в гавайской истории периодом последних королей и первых белых людей.

Уже через пять лет после памятной экспедиции Дж. Кука к берегам Большого острова подошел парусник под командованием еще одного европейского мореплавателя, который научился понимать гавайцев лучше любого из белых людей, побывавших к тому времени на архипелаге; капитана Джорджа Ванкувера. Среди подарков, преподнесенных им королю Камеамеа, было несколько быков и коров. Могущественный король принял дары с благодарностью, но провозгласил по отношению к крупному рогатому скоту строгое капу. И коровы, охраняемые грозным запретом, стали бурно размножаться – им понравились чудесные Гавайские острова. Вскоре поголовье скота настолько увеличилось, что одичавшие коровы не только стали угрожать самим островитянам, но и нарушили экологическое равновесие гавайской природы. В конце концов король вынужден был издать приказ соорудить высокие каменные стены, чтобы как-то защититься от коров Ванкувера, которым так полюбились горные склоны Кохалы и долина Мауна-Кеа. Однако стены не помогли, тогда он отменил священное табу на коров. Кроме того, пришлось искать человека, который обуздал бы одичавшее стадо.

Выбор пал на матроса Джона Паркера из Ньютауна (штат Массачусетс). Ему по горло надоела арестантская жизнь на новоанглийских парусниках, и он был рад заняться чем-либо другим. Правитель архипелага спросил его, не поможет ли он им избавиться от «дара» белых людей, который превратился в несчастье для островитян. Джон Паркер, не колеблясь ни секунды, вызвался помочь королю и вскоре превратился в охотника на одичавших коров. Позднее он занялся коммерцией – продавал кожу и жир – и не только снискал расположение гавайского правители, но и сколотил себе неплохое состояние. Затем Джон купил у короля большой участок земли на склонах Мауна-Кеа и основал ранчо, которое до сих пор носит его имя.

Сыновья и внуки бежавшего с парусника матроса продолжили семейную традицию, они неустанно расширяли свое ранчо, пока оно не стало самым крупным землевладением одной семьи в Соединенных Штатах Америки. Мне сказали в Камуэле, что в наши дни территория ранчо Паркера превышает триста двадцать пять тысяч акров. Итак, вовсе не на широких пространствах Техаса или Нью-Мексико, а на Большом острове Гавайского архипелага раскинулось крупнейшее американское ранчо. Хотя я не в Техасе, а на Гавайях, тем не менее окрестности Камуэлы живо напомнили мне Техас и другие южные и юго-западные штаты Америки.

Естественно, Джон Паркер не мог в одиночку переловить весь одичавший скот. Еще труднее оказалось выращивать стадо, когда он превратился во владельца-первого гавайского ранчо. Говорят, будто бы по распоряжению наместника Большого острова Куакини из Калифорнии привезли трех ковбоев-мексиканцев. Они научили гавайцев всем премудростям своей профессии.

Ранчо расширялось, и вместе с ним росло число работающих на нем полинезийцев. Правда, теперь на работу сюда нанимались исключительно местные жители, тем не менее все они называли себя испанцами – паниоло. И для «своих», гавайских испанцев внук Джона Паркера Самуэл Паркер построил селение, которое назвал своим именем. Но так как в гавайском языке отсутствует «с», то имя Самуэл превратилось здесь в Камуэл.