— Итак, сэр, — перебил посла Олькокк, — если я правильно понял, наши акции должны быть направлены в сторону Советского союза, конечно, через местное министерство. Но это направление не так существенно. Гораздо важнее акции в направлении американском.
— Да, пожалуй, именно так, мистер Олькокк, — облегченно вздохнул посол.
То, что он назвал секретаря по имени, означало удовлетворение. Дальнейший разговор был излишен.
По лестнице посольства спускались двое, высокий худой блондин — Олькокк, первый секретарь, и маленький коренастый блондин — Браун, второй секретарь.
Они удовлетворенно оглядели себя в широкое зеркало, занимающее целую стену холля. Белоснежные манишки ослепительно горели между черных лацканов. Ласточкины хвостики фраков слегка колыхались на ходу.
Олькокк медленным, размеренным движением поднял руку. В глазу у него заблестело круглое слепое стеклышко. Браун сделал то же самое быстро и отрывисто.
Оба надели строгие черные пальто и котелки.
У подъезда их ждали машины. Олькокк сел в длинный черный кузов «Кросслея». Браун взялся сам за руль маленького зеленого «Роуера». Шипя по гравию аллеи, машины разбежались в разные стороны. На радиаторах трепались маленькие сине — красные флажки с крестом святого Георга.
4. ФРАК АМЕРИКАНСКИЙ
Хармон недовольно отбросил бланк депеши и хмуро взглянул на секретаря:
— Ну?
— Это все, сэр.
— Пошлите их ко всем чертям.
Секретарь замялся.
— Кого именно, сэр?
Хармон дернул головой:
— После отпуска вы стали еще бестолковее. Можно подумать, что вы женились.
— Но я не понял…
— Нечего было и понимать; конечно, никого.
— Понимаю, сэр.
— Уголь… то есть нет, этот остров должен быть моим. Что они воображают, что я ради чьих — то прекрасных глаз ухлопал в это дело чортову прорву денег? Как бы не так!
— Английская пресса считает, что ваше пассивное отношение к известиям с Земли Недоступности и нежелание спасать капитана Билькинса…
— Английская пресса… — перебил Хармон. — Что вы мне вечно тычете английскую прессу? У нас есть американская пресса, и ее мнение является единственно обязательным для всякого американца… В общем, это сообщение нашего посла в Осло вы попросите пока не опубликовывать. Пусть государственный департамент окажет самое твердое сопротивление покушениям норвежско — английских претендентов. Сначала нужно отогнать эту свору, а там мы увидим, как сговориться с большевиками.
— Но, сэр, государственный департамент, как и в прошлый раз, может иметь свое мнение по этому вопросу. Как и в прошлый…
— Свое мнение могут иметь только те, кто не состоит у меня на жаловании. Если вы снова сунетесь к чужим людям, то, конечно, опять провалите все дело. Узнайте в нашем, иностранном отделе фамилии…
— Я вас вполне понял, сэр, — почтительно перебил секретарь.
Хармон ногтем прочистил широкую щель между большими желтыми зубами. Сплевывая досадное напоминание о завтраке, жестом отпустил секретаря. Вдогонку бросил:
— И скажите, чтобы в течение получаса никто не лез.
Он откинул голову на мягкую спинку глубокого кресла.
Через пять минут по придушенной тишине кабинета разносился тихий с присвистом храп антрацитового короля.
— Боже мой, опять этот уголь! Только и знают — нефть и уголь! Уголь и нефть! Люди положительно помешались на этих ископаемых. Право, Сюзи, жизнь наших отцов была интереснее. Дипломаты того времени рассуждали о высоких материях. А мы? Мы только и знаем, что возиться с углем и нефтью. Мы скоро почернеем от них. И ходим — то мы, как какие — то углекопы. Я думаю, что уважающий себя дипломат того времени просто упал бы в обморок, увидев, как я отправляюсь с официальной нотой государственнейшего значения в посольство его величества короля Великобритании, императора Индии, ты понимаешь, Сюзи, — Индии! Это чего — нибудь да стоит ведь! Как я отправляюсь туда в светлом осеннем костюме с галстуком в красных полосах. Это я — советник государственного департамента Штатов! О боже! А прежде — то фраки, тугие как панцырь манишки. И обязательно краешек звезды из — за лацкана… Да, моя крошка, а теперь — серый пиджак! Это — костюм дипломата величайшей из великих держав… Сюзи, да ты уже спишь.
Советник натянул одеяло на самый подбородок и повернулся к стене.
5. АМЕРИКАНСКИЙ УГОЛЬ
Четыре собаки издохли в упряжке. Три из них в упряжке Зарсена. Он был чертовски тяжел. Пришлось перепрячь к нему в сани по одной собаке из остальных саней.
Вылка ворчал. Собаки не могут выдержать такой гонки. Но Михайло на каждой остановке бросал ему несколько слов по — самоедски, от которых у Вылки жутко пробегали по спине морозные пупырышки. Он качал головой и каждый раз с недоверием задавал один и тот же вопрос:
— Думаес ты, пройдет такая дела?
— Небось, пройдет, только б нам не сговнять, — успокоительно хлопал его по спине Князев.
На остановках собаки лежали смирно и почти не дрались. Они были измучены. Получали половинную порцию.
Зарсен был мрачен и зол. Ему надоело почти круглые сутки без сна и отдыха сидеть вцепившись в мечущиеся из стороны в сторону сани. Собаки рвали и бежали неровно. Если бы не Вылка и не головная упряжка, Зарсену вероятно вообще не удалось бы заставить своих собак тянуть. Второй причиной скверного настроения было то, что он, свалившись с саней на острой заструге, разбил свою походную флягу. А это был единственный источник поддержания его сил в пути. Продовольствия для облегчения саней с собой почти не взяли, рассчитывал быстро добраться до стоянки дирижабля.
И последним, самым основательным источником неудовольствия Зарсена было исчезновение Зуля. С ним были связаны все надежды на реализацию планов, сделавшихся уже почти своими, такими близкими к осуществлению.
Не стало Зуля. Исчезло представление о возможности или невозможности использовать тот самый уголь и какой — то шпат, о которых только и говорили вокруг него геологи.
Напротив, Билькинс был бодр и весел. Он громко покрикивал на свою упряжку, отпуская ей такие тяжеловесные удары, что собаки с воем стремились вперед, угрожая целости постромок.
Иногда Билькинс даже напевал. Временное пленение Хансена не внушало ему больших опасений. Будущее представлялось ему в самом радужном свете. Он мысленно подсчитывал последствия совершенно неожиданно сделанных открытий. «Ископаемые должны будут окупить этой акуле Хармону затраты, сделанные на подводную экспедицию. Если и не удастся действительна добыть отсюда ни одной унции угля, то уж акций — то он по этому поводу выпустит на сумму, в десять раз превышающую все расходы по моей экспедиции, — думал Билькинс. — В общем мне, конечно, наплевать и на уголь и на акции Хармона. Важно то, что это открывает возможность еще раз залезть в его мошну и организовать что — нибудь толковое. Ах, если бы быть так же уверенным в деньгах, как бывает почему — то уверен приятель Бэрд, я бы им показал, что такое Билькинс… Впрочем, на этот раз мне не помогло и тринадцатое число… Хотя, впрочем, как считать. Ведь не каждый день американский флаг приобретает около полюса угольные копи… Большевики? Ну, это пустяки. Наши как — нибудь утрясут. А в крайнем случае…»
Дальше Билькинс обычно не думал.
Собаки, скуля и тявкая, тянули четверо саней. От высунутых языков шел пар. Висящая у паха клочьями шерсть мокла от пота.
Как только собаки немного сдавали, Билькинс вытягивал вперед бич и весело кричал:
— Ну, ну, собаки! Еще немного, и вы получите по хорошей жирной порции акций в угольном обществе «Недоступность и компания».
Если эти слова долетали до Зарсена, тот мрачно отворачивался и, собрав обильно идущую от голода слюну, злобно плевал в быстро бегущий от саней наслеженный полозьями снег.
6. ФРАКИ ГЕРМАНСКИЕ
Советник Риппсгейм торопливо сунул за край жилетки упорно вылезавшую манишку. Расправив пониже спины короткие фалдочки фрака, шумно опустился на кресло с высокой готической спинкой. Откашлявшись начал: