В последние дни ее образ немного потускнел, но сейчас, услышав ее голос, ему до боли захотелось вновь оказаться рядом с ней, прижать ее к себе. А она молча плакала, слушая его на другом конце провода. Она хотела бы ненавидеть его, но не могла.

– Она, должно быть, необыкновенная женщина!

Он мгновение колебался, не сказать ли ей правду, насколько она обыкновенна, но это невозможно. Он не мог допустить этого.

– Это совсем не то, что чувствую я и ты, нет волшебства.

– Тогда зачем ты это делаешь? – Она ничего не понимала, все это было так запутанно.

– Честно говоря, я и сам не знаю. Наверное, иначе было бы слишком сложно...

– Разве это причина для того, чтобы жениться? Он и сам знал, что нет, поэтому ему нечего было сказать в ответ.

– Да, я знаю, знаю, что это звучит ненормально, но я напишу тебе... просто чтобы знать, как ты... или... если можно, я позвоню тебе.

Он не мог даже думать о том, что снова потеряет ее из виду. Нет, нет, ему необходимо знать, что с ней все в порядке, и, если понадобится, быть там, с ней, но она не хотела.

Слезы медленно стекали по щекам, когда она произнесла:

– Нет... ты ведь женишься. У нас никогда ничего не было. Только мечта. Я больше не хочу о тебе слышать. Это будет напоминать мне о том, чего я не имела.

Она говорила правду, и его особенно подавляло ее нежелание иметь с ним что-нибудь общее.

– Ты позвонишь мне, если что-нибудь будет нужно?

– Например? – Она улыбнулась сквозь слезы. – Как насчет контракта в Голливуде? У тебя не найдется одного?

– Конечно, – улыбнулся он, тоже сквозь слезы, – для тебя – все, что угодно.

Все, кроме того, чего оба желали больше собственной жизни. Он заставил себя сделать это, когда решил, что Элизабет – это правильный выбор. Сейчас, разговаривая с Кристел, он уже не был в этом уверен. Может, она права, не позволяя ему больше звонить. Ему хотелось прямо сейчас сесть в самолет и лететь к ней, но он не мог сделать ни того, ни другого, он должен попытаться наладить жизнь с Элизабет. Он многим ей обязан, а для Кристел он ничего не сделает.

– Я уверен, что увижу однажды твое имя на афишах... или куплю твою пластинку. – Он действительно так думал.

– Может быть... когда-нибудь.

Но сейчас она думала не об этом. Она думала только о нем, как ей будет не хватать его.

– Я так рада, что вновь увидела тебя... несмотря ни на что... это стоило... – Только несколько дней мечты, но главное – она увидела его. И обнимала его. И он сказал, что любит ее.

– Не знаю, как ты можешь сейчас так говорить. Я чувствую себя последним негодяем. Ведь это я должен был тебе все сказать, а ты узнала о моей помолвке через газеты.

Кристел только пожала плечами. Может, это не имело значения. Он никогда не был частью ее жизни. Он от начала и до конца оставался мечтой... приятной мечтой. Она хотела быть сильнее, но опять начала плакать, ей причиняла боль мысль о том, что ей нужно прощаться с ним, прощаться навсегда.

– Надеюсь, ты будешь счастлив.

– Я тоже, – произнес он неуверенно. – Обещай, что позвонишь мне, если я понадоблюсь. Я говорю серьезно, Кристел.

Он знал, что у нее никого нет, кроме Вебстеров, да и те много ли могут сделать для нее.

– У меня все будет нормально. – Она попыталась улыбнуться, борясь со слезами. – Я стойкая, ты же знаешь.

– Да, знаю... и желаю, чтобы тебе не приходилось быть такой стойкой. Ты заслуживаешь, чтобы кто-нибудь сильный заботился о тебе.

Он хотел добавить, что он желал бы быть этим «кем-то», но это было слишком жестоко и бессмысленно для них обоих. И он, сознавая, что ему больше нечего сказать, произнес:

– До свидания, Кристел... я люблю тебя. – В глазах его стояли слезы, и он с трудом расслышал, как она прошептала в ответ:

– Я тоже люблю тебя, Спенсер...

Телефон умер в его руке, она исчезла. Навсегда. Он написал ей письмо, в котором объяснил, как он сожалеет и как много она для него значит. Ему трудно было писать, трудно находить нужные слова, а оно вернулось нераспечатанным, без ответа. Может быть, она переехала, но он не был уверен в этом. Она оказалась достаточно мудрой, чтобы не начинать то, что ни один из них не сможет закончить. Она знала, что все должна оставить в прошлом. Это непросто. Для нее это было самым сложным из того, что когда-нибудь приходилось делать, не считая отъезда с ранчо, но она старалась перебороть себя и забыть о Спенсере. Ей даже не хотелось петь те песни, которые она пела в день, когда вновь увидела его. Все напоминало ей о нем – каждое утро, каждый день, каждая ночь, каждая песня, каждый закат. Каждое мгновение проходило в мыслях о нем. Раньше у нее были только мечты, а сейчас то, что она знала точно: цвет его глаз, запах его волос, вкус его губ, прикосновение его рук, звук его голоса, шепчущий слова любви, – делало ее боль неизмеримо сильнее. Все это надо забыть. У нее впереди целая жизнь. Нет любимого, но есть дар Божий, о котором часто напоминает миссис Кастанья, есть Перл, которая напоминает, что Голливуд все еще ждет ее. Но сейчас, когда она потеряла Спенсера, все это уже не казалось таким важным.