– Нет, черт возьми, нет! – Он повернулся и посмотрел на нее. – Я совсем не тот, кого ты хочешь, и никогда не стану им. Я не хочу того, чего хочешь ты. Я не хочу славы, удачи, «важности». Я никогда не стану таким мужчиной, как ты хочешь. Я этого не хочу.

– А как насчет меня, раз уж об этом зашла речь? Где то, чего мне не хватает, чего нет во мне, о чем ты говорил на самом деле? Ведь в действительности ты говорил о том, кем я не являюсь, а не ты. – Она была мучительно правдива и, кстати сказать, достаточно сообразительна, чтобы разобраться с тем, с чем сталкивалась, даже если порой не знала, для чего это.

– Я тебе не нужен. – Этот довод прозвучал так неубедительно, что Спенсер сам почувствовал всю глупость сказанного.

– Ну конечно, нужен. Неужели я должна все время скулить об этом, этого ты ждешь? Если это имеет для тебя значение – да, я влюбилась в тебя. Но не собираюсь разводить сантименты вроде тех, что я верю в радуги, чудо и видения ангелов, играющих на арфах, для того чтобы понять, что люблю тебя. Ты мне нравишься, я считаю тебя умным, веселым, думаю, что ты далеко пойдешь, если только воспользуешься шансом, а когда ты достигнешь чего-нибудь, у нас наступит чертовски интересная жизнь. Вот этого я и хочу. Что, это так ужасно?

– Нет, не ужасно. В этом нет ничего ужасного. И ты не ужасна. Ты мне тоже очень нравишься, но нам надо больше.

Его голос звучал слишком громко в маленькой машине, но она не обратила на это внимания. Он умолял ее о своей жизни, но она, по-видимому, не поняла.

– Мне нужны скрипки и арфы, радуги, и я в них верю. Быть может, я безнадежный романтик, но если мы сейчас довольствуемся малым, то через десять лет... пять... два года... мы горько раскаемся.

– Но у нас также может сложиться чертовски удачная сексуальная жизнь, не забывай об этом.

Он улыбнулся, как прямо она об этом говорила. Она права. Конечно, ненормально, что он безумно влюбился в девушку, с которой он ни разу не переспал. И вдруг, слушая себя и Элизабет, он подумал: что, если все мечты о Кристел – только иллюзии? С ней были одни арфы, скрипки, воспоминания и видения. С Элизабет – все реально. А ему нужно и то и другое. Во всяком случае, он так думал.

– Или секс не имеет для тебя значения? Насколько я успела заметить, это не так.

Она смеялась над ним, а ему ничего не оставалось, как улыбнуться в ответ:

– Я бы сказал, да.

– По крайней мере ты правдив. Не очень смел, но хоть правдив.

Она наклонилась и поцеловала его в щеку, положила ему руку на бедро.

– Почему бы нам не остановиться в каком-нибудь мотеле и не обсудить это?

– Ради Бога, Элизабет, я же говорю серьезно. Говорю, что не хочу на тебе жениться, а ты собираешься в мотель! Или ты не слышала? Или ты не слушала? Тебе что, все равно? – вскипел Спенсер.

– Ну конечно, мне не все равно. Но это не значит, что я собираюсь помахать тебе на прощание платочком. Ты ведешь себя, как десятилетний ребенок, я не буду тебе потворствовать. Вчера вечером что-то случилось, ты чего-то испугался. Не знаю почему, но мне так кажется. И от религиозного ли усердия или просто от дурости ты решил сбежать. Не хочу даже слышать об этом. Сейчас отвези меня в школу, возвращайся домой, приходи в себя, а утром позвони мне.

Да, Элизабет – сдержанная женщина, этого нельзя отрицать. Он даже уважал ее за это и в то же время до смерти боялся. Именно поэтому он хотел бы жениться на Кристел, а не на ней. А она смотрела, как он заводит машину с выражением отчаяния на лице.

– Уж не собираешься ли ты мне исповедаться по поводу вчерашнего вечера? К чему это? Сходи лучше в церковь и получи там отпущение грехов. И у нас наконец будут нормальные отношения нормальных людей.

– Мне не в чем исповедоваться.

– А я думаю, что есть, и думаю, ты тоже понимаешь это. И знаешь что, Спенсер, – сказала она, спокойно глядя в окно и закуривая новую сигарету, – я не хочу больше слышать об этом. Ты можешь потихоньку иметь свой crise de conscience, как говорят французы, не нарушая течения жизни.

– Нашу жизнь разрушит женитьба. Поверь, я знаю, что говорю. – Но его серьезный тон не убедил Элизабет.

– Неверность сама по себе не является причиной для развода, не важно, что там говорит по этому поводу закон. Если в этом все дело, если ты вчера хорошо покутил с друзьями, не обременяй меня своими жалкими историями. Поступи трезво, как поступил бы другой нормальный, приличный, уважающий себя мужчина – соври мне, купи у ювелира какую-нибудь вещицу и прекрати скулить.

– Ты говоришь серьезно?

– Не совсем, но в целом – да. Просто мы еще не женаты, ты немного задурил, и я смотрю на это сквозь пальцы. Но когда мы поженимся, я буду значительно менее сговорчивой.

– Я приму это к сведению. – Да, она совсем необычная девушка, и он вдруг повел себя так, будто по-прежнему собирался жениться на ней, а не на Кристел. – Бесспорно, у тебя широкие взгляды.

– Так, значит, я права, в этом все дело?

– Совсем не обязательно. – Он окончательно отказался от мысли рассказывать ей о Кристел. Ее это не касалось. Она думала, будто это увлечение одной ночи, не хотела раздувать целую историю. Все это осложняло предстоящий разговор. – Я считаю, что дело в разнице наших взглядов на то, чего мы хотим от жизни. С одной стороны, я хочу большего, чем ты, с другой стороны – наоборот.

– Нет, это не так.

Они ехали по шоссе, и она подвинулась ближе к нему.

– Не могу с тобой согласиться, я считаю, что это так.

– А я считаю, что ты сумасшедший. – Говоря это, она положила руку ему на ногу. Он запетлял по дороге, с ужасом представляя, что может произойти.

– Элизабет, прекрати!

– Почему? Раньше тебе это очень нравилось.

Она развлекалась, смеялась над ним. Она отказывалась принимать его слова всерьез.

– Ты слышала что-нибудь из того, что я тебе говорил?

– Все. И, говоря откровенно, считаю это чистой воды нелепицей. – Она снова поцеловала его, и он независимо от себя почувствовал возбуждение.

Ему хотелось заняться с ней любовью. Но ему надо убедить себя, и убедить именно сейчас. Но в чем? В том, что все кончено? Почему она отказывается верить ему? Что она знает такого, чего не знает он? Она ужасно своенравна и упряма.