– Как же я оставлю Мари?.. Ей так плохо!.. И у меня никого больше нет. – По-детски всхлипывая, Зоя положила голову на скрещенные руки, а руки бессильно уронила на стол – тот самый, за которым всего месяц назад она сидела с Мари. Та расчесывала ей волосы, они болтали и смеялись. Куда исчезла прежняя жизнь? Что случилось с ними со всеми? Где Николай? Где отец? Где мама?

– У тебя есть я, – промолвила Евгения Петровна. – Ты должна быть сильной. Нужно быть сильной – это от тебя требуется сейчас. Ты должна, Зоя. Должно делать то, что должно.

– Но куда же мы поедем?

– Пока не знаю. Государь сказал, что устроит все. Может быть, нас доставят в Финляндию, а оттуда переберемся во Францию или в Швейцарию.

– Но ведь мы никого там не знаем. – Зоя подняла залитое слезами лицо.

– Что ж поделаешь, дитя мое. Будем уповать на милосердие божье и исполнять волю нашего государя.

– Бабушка, я не могу... – взмолилась Зоя, но старая графиня оставалась непреклонна. Она была тверда как сталь и исполнена отчаянной решимости. Не Зое было тягаться с нею, и обе они сознавали это.

– Ты не должна и не имеешь права говорить о нашем отъезде детям. Хватит с них своих собственных горестей и тревог. Нечего взваливать им на плечи еще и наше бремя – это будет непорядочно.

– Но что же я скажу Маше?

Слезы стояли в глазах старой графини, когда она, глядя на бесконечно любимую внучку, хрипловатым шепотом, полным скорби по тем, кого они уже потеряли, и тем, кого им еще предстоит потерять, произнесла:

– Скажи ей, как сильно и верно ты ее любишь.

Зоя, осторожно ступая, прокралась в спальню Мари и долго стояла у ее постели. Очень не хотелось будить больную, но и исчезнуть, даже не попрощавшись, Зоя не могла. Разлука казалась непереносимой, но пути назад уже не было. Евгения Петровна стояла внизу в ожидании. Николай все продумал: они ехали кружным путем – через Финляндию, Швецию и Данию. Николай дал им адреса друзей в Копенгагене. Федор сопровождал старую графиню и барышню. Итак, все было решено. Оставалось лишь сказать последнее «прости» подруге. Зоя видела, как Маша в жару мечется по постели. Но вот она открыла глаза и улыбнулась знакомому лицу. Зоя изо всех сил сдерживала слезы. В тишине спальни раздался ее шепот:

– Как ты себя чувствуешь?

В соседней комнате спали три другие великие княжны. Все они уже поправлялись, и только состояние Мари все еще внушало опасение врачам. Зоя старалась сейчас об этом не думать – об этом и вообще ни о чем. Прошлое было отрезано напрочь, будущее – туманно: вспоминать было слишком мучительно, а загадывать – бессмысленно. Был только этот миг – мимолетный миг прощания. Зоя склонилась над Машей и нежно прикоснулась к ее щеке. Маша приподнялась в постели:

– Что-нибудь случилось?

– Нет, ничего... Просто мы с бабушкой уезжаем... в Петроград. – Она обещала Аликс, что не скажет Маше правды – это было бы для нее слишком сильным ударом. Но великая княжна каким-то шестым чувством поняла, что происходит нечто необычное, и в тревоге сжала руку подруги своей горячей рукой:

– Это не опасно?

– Нет, конечно, – солгала Зоя, откинув назад свои огненные волосы. – Государь иначе не позволил бы нам ехать. – И взмолилась про себя: «Только бы мне не заплакать». Она протянула Мари стакан воды, но та отвела ее руку, стараясь заглянуть в глаза:

– Нет, тут что-то не то... Вы уезжаете?..

– Домой, и всего на несколько дней... Совсем скоро мы снова будем вместе. – Она подалась вперед и обняла Машу, крепко прижав ее к себе. – Ты скоро выздоровеешь – слишком уж долго на этот раз ты хвораешь. – Они обнялись еще крепче, а потом Зоя с улыбкой высвободилась: бабушка и Федор ждали ее.

– Ты напишешь мне?

– Конечно! – Не в силах уйти, она неотрывно глядела на подругу, словно впитывая ее взглядом, словно желая навсегда унести с собой и пожатие этой горячей руки, и холодящее прикосновение накрахмаленных простыней, и взгляд огромных синих глаз. – Я люблю тебя, Маша! – прошептала она, вложив в эти слова всю свою нежность. – Я так люблю тебя! Выздоравливай поскорей!..

Она в последний раз наклонилась поцеловать Машу, почувствовала под пальцами мягкие вьющиеся волосы, рассыпанные по подушке, – и, резко повернувшись, почти побежала к двери, а на пороге, помедлив еще мгновение, помахала. Но глаза Маши были закрыты, и Зоя выскользнула за дверь, только в коридоре дав волю слезам, давно уже подступавшим к горлу.

Со всеми остальными она простилась полчаса назад, но все же у дверей наследника остановилась.

– Можно? – вполголоса спросила она, увидев там Нагорного, Пьера Жильяра и доктора Федорова – он как раз собирался уходить.

– Спит, – сказал доктор, ласково дотронувшись до ее руки.

Зоя только кивнула и побежала по знакомой лестнице вниз, где ее ждали Николай, Аликс и Евгения Петровна. Федор был на дворе, запрягая в сани пару лучших лошадей из царской конюшни. На подгибающихся ногах Зоя двинулась навстречу царю и царице. Душевные ее силы были на исходе. Ей хотелось, чтобы время замерло или потекло вспять, а она – кинулась бы наверх, в спальню Мари... Она чувствовала себя так, будто предавала их всех: какая-то неодолимая сила отрывала ее от них.

– Ну, как она? – с беспокойством спросила Александра, заглядывая ей в глаза: она надеялась, что дочь не поняла истинный и мучительный смысл происходящего.

– Я сказала, что мы ненадолго должны вернуться в Петроград. – Зоя теперь уже не сдерживала слез.

Плакала и Евгения Петровна. Николай поцеловал ее в обе щеки и крепко сжал ее руки; в глазах его застыла безмерная печаль, но губы по-прежнему улыбались. Старая графиня слышала, как рыдал государь в ночь своего возвращения, но на людях он всегда был сдержан и собран, его отчаяние было скрыто от посторонних глаз. Напротив, он старался всех подбодрить и вселить в душу каждого надежду и спокойствие.

– В добрый час, Евгения Петровна, с богом! Будем надеяться на скорую встречу.

– Мы будем молиться за вас. – Графиня поцеловала его. – Храни вас бог. – Она повернулась к Александре: – Берегите себя, не надрывайтесь... Бог даст, дети скоро будут здоровы.

– Напишите нам, – печально произнесла та. – Мы будем с нетерпением ждать от вас весточки. – И обернулась к Зое, которую знала со дня ее появления на свет: они с Натальей родили дочерей чуть ли не в один и тот же день, и все восемнадцать лет жизни Зои прошли у нее на глазах. – Будь умницей, слушайся бабушку... – И крепко прижала ее к своей груди – на миг ей показалось, что она расстается с родной дочерью.

– Прощайте, тетя Аликс... Я так люблю вас... Вас всех... Я не хочу ехать... – еле выговорила Зоя, рыдая. Николай обнял ее с отцовской нежностью.

– И мы все любим тебя, Зоя, любим и всегда будем любить. Ничего, когда-нибудь мы снова будем все вместе... Верь в это, Зоя. Господь да пребудет с вами. До свидания, дитя мое... – С легкой улыбкой он чуть-чуть отстранил припавшую к его груди Зою. – Пора.

Он подал ей руку и торжественно повел к саням. Александра держала под руку старую графиню. Пока они садились в сани, вокруг собрались последние дворцовые лакеи. Они тоже плакали. Зоя, которую они знали с детства, уезжала, а вскоре за нею последуют и их господа. И страшно было представить, что никто уже не вернется. Только об этом и могла думать Зоя. Федор тронул лошадей, взявших с места бодрой рысью, и фигуры Николая и Александры, которые махали вслед, стали расплываться в серых сумерках.

Прижимая к себе собачку, Зоя обернулась. Щенок заскулил, словно сознавал, что никогда больше не увидит родного дома. Зоя уткнулась лицом в плечо Евгении Петровны: она не могла больше смотреть, как тают позади силуэты царя и царицы, и Александровский дворец, и вот уже в снежной пелене скрылось все Царское Село. Зоя разрыдалась. Маша... Машенька... Мари, ее единственная и лучшая подруга... Она лишилась ее, как лишилась отца, матери, брата... Она плакала горько и безутешно, а Евгения Петровна сидела прямо и не утирала слез, замерзавших на щеках: позади оставалась целая жизнь, все, что знала она и любила, – все это сгинуло, растаяло дымом. Лошади уносили их все дальше и дальше от дома, от прежнего мира, от дорогих и близких.