Аня тоже гордая, ей чужого не нужно.

– Сергей забери деньги, а за продукты спасибо.

– Ты хочешь, чтобы он, как я, пошел воровать, чтобы прокормить вас, – Резак указал на больного Николая и осуждающе продолжил, – деньги не пахнут, ты его сначала на ноги поставь, да мальчонку, как следует накорми, потом будешь мне высказывать, нужны тебе ворованные деньги или нет. – И хлопнув дверью, ушел. Что могла возразить Резаку в тот момент Аня, когда в доме действительно было голодно, потому была благодарна Сергею за помощь.

Ехали на поезде несколько суток. Вот и станция, на которой выходить, да еще пришлось ждать автобус, чтобы доехать до поселка, где содержали в лагере Николая. Вагончик для свиданий размещался между колючими заборами, чтобы в него войти, нужно под конвоем пройти вдоль запретной полосы. Если зэк без разрешения выйдет из двери вагончика, то окажется под дулом карабина часового.

На счастье Анны и Лешки в этот день свидание полагалось только Николаю. Внутри было тепло, буржуйка в углу еще дышала жаром. Разложили вещи, выложили продукты, и стали ждать Колю. Лешка, через зарешеченное окно посмотрел в зону, и увидел несколько деревянных бараков. Над трубами вился дымок. Основной лагерный люд находился на работе – объекте, где происходила вырубка леса. Николай в этот день был освобожден от работы.

За дверью послышался скрип снега под ногами и с клубами холодного пара, в вагончик вошел арестант в ватной телогрейке и шапке-ушанке. Аня бросилась к мужу и, обхватив руками шею, прижалась к его груди. Затем слегка отстранилась и стала неистово целовать лицо. Николай ловил ее губы и, блуждая глазами по лицу, не мог наглядеться, затем подошел к сыну, ласково потрепал его по волосам и прижал к себе. Сын ощутил щетину на его небритых щеках, когда холодные губы прижались к его лбу.

– Родной ты наш, похудел, осунулся, – Аня пригласила мужа за стол.

Алешка, еще стесняясь отца, заулыбался и, поддавшись настроению матери, весело сказал:

– Ничего, пап, мы тебя сейчас откормим, смотри, сколько мы тебе еды привезли.

– Ты мой хороший, – произнес ласково Николай, – главное, что вы здесь, – и нежно притягивая сына к себе, добавил, – Алеш, ты так вырос.

Сын взглянул на отца и он, несколько минут назад, казавшийся ему далеким, чужим, смущенным, одиноким, вдруг стал таким родным и близким.

– Пап…

У Лешки не нашлось слов, защипало глаза. Он прижался к отцу и, стыдясь своих слез, зарылся лицом в его куртку. Анна сидела и, утирая глаза платочком, молча, смотрела на мужа и сына. Она жила сейчас временем, отведенным на встречу. За этот момент, когда она видела их вместе, Аня готова была отдать жизнь. У горячо любящей жены и матери, при виде этой сцены, из глубины души поднялась волна избыточных чувств, она присоединилась к любимым и родным, нежно обняв их. Пусть на несколько часов, но они были вместе, этот миг для нее был самым счастливым за последние годы, когда она была разлучена с мужем.

В вагончик ввалился офицер в овчинном полушубке и завязанной под подбородком шапке-ушанке.

– Общаетесь?

Николай встал из-за стола при проверяющем, так было положено.

– Да, гражданин начальник.

– Издалека родные пожаловали?

– Из Москвы.

Офицер взглянул на симпатичную женщину, на пацана и поманил его пальцем. Лешка поднялся с табурета и подошел ближе к офицеру.

– Малой, ты бы оделся. Пойдем, прогуляемся, пусть мамка с папкой пообщаются, а ты пока в караулке побудешь.

Лешка взглянул на смущенных родителей, как бы спрашивая у них совета, но поняв в чем дело, суетливо засобирался.

– Борисов, за порог ни шагу, часовой на посту, если пойдешь без сопровождения по тропе, откроет огонь,– предупредил офицер, – и чтобы никаких перекидов в зону не было, иначе прекращу свидание.

Николай согласно кивнул и офицер с Алешкой вышли из вагончика. Пока шли к караульному помещению по тропе нарядов, Лешка с удивлением разглядывал всю обстановку. Столбы с натянутой колючей проволокой, внутри зоны бараки. Вот проехала через ворота подвода с грязной бочкой, вывозя отходы из столовой. Пожилой мужчина – зэк управлял лошадью. Вечерело. И вдруг к воротам, с противоположной стороны зоны, под конвоем солдат, стали подходить заключенные. Шел съем с работы. Люди выстраивались по пять человек в шеренгу и солдаты обыскивали их. «Пятерка» проходила в превратную зону, за ними закрывали ворота и запускали в зону. Внимание Алешки привлекло несколько зэков, они показывали пальцами на лошадь, проезжавшую мимо, и громко смеялись. Когда возничий натягивал поводья, лошадь обнажала зубы, на которых стояли большие коронки из тонкого металла. Отполированные фиксы блестели желтым отливом. Зэки загоготали и повернули головы на стоящего поодаль офицера. Стало понятно, почему они смеялись: когда офицер, отдавая команды, раскрывал рот, Лешка увидел на его зубах золотые коронки.

– Ах вы твари! – возмутился офицер, – и замахнулся на возничего рукой, – ты что, скот, вздумал надо мной потешаться?!

– Гражданин начальник, я не виноват, это не я поставил фиксы.

Офицер, сопровождавший Лешку, тоже рассмеялся и обратился к коллеге:

– Семеныч! А что похож…

Толпа зэков разразилась смехом.

– Прекратить разговоры и смех, – скомандовал начальник конвоя и крикнул возничему, – улепетывай отсюда быстрее и чтобы за пять минут снял, эти чертовы коронки.

Зэков продолжали заводить в зону, увидев мальчишку, они приветливо помахали ему руками. Вдруг Лешка увидел, как на ворота села огромная ворона и кто-то из заключенных крикнул в зону:

– «Пятак», смотри, твой «Сынок» прилетел.

– Мужики, у кого есть краюха, дайте Сынку, – попросил из зоны Пятак. Один заключенный достал из кармана телогрейки корочку хлеба и кинул на снег. Птица спрыгнула с ворот и, подобрав хлеб, вспорхнула крыльями, и улетела в сторону леса.

– Что, весело у нас? – спросил улыбающийся офицер Лешку.

– Мне поначалу было, как-то страшновато, но конь рассмешил. А что, ворону они выкормили?

– Здесь не то, что ворону, пауков приручают.

– Как это пауков? – удивился пацаненок.

– Летом в изоляторе, пока сидят наказанные заключенные, от безделья мух ловят и пауков подкармливают, вот так и приучают. Постучит зэк пустой кружкой по полу, а паук тут, как тут – на обед прибежал.

– Как в цирке, – восторженно отозвался Леша.

– Еще хлеще, – весело произнес офицер, запуская паренька в караульное помещение.

Закончились сутки, отведенные на свидание, семья прощалась. Мама утирала слезы, а Алешка сидел и смотрел сквозь зарешеченное окно в зону. «Вот ведут на работу людей, а мы с мамой поедем домой, – думал Леша, провожая взглядом заключенных. – Врут люди, ничего подобного в книгах не пишут. Как же они там живут? Без жен, детей. Папка…»

Сын поднялся и подошел к отцу.

– Пап, ты скоро домой приедешь? Когда тебя отпустят?

– Еще долго сынок. Будь опорой матери. Слушайся ее, кроме тебя, ей некому помогать. Будет тяжело, Резак поможет. Передай ему большой привет от меня.

– Пап, но ты же не такой, как Резак, ты же не воруешь, за что тебя посадили?

– За свой язык, за то, что не могу молчать, когда другие ведут себя, словно воды в рот набрали. Понимаешь?

Алешка отрицательно замотал головой.

– Подрастешь, поймешь. Ты только мать не бросай. Пообещай мне.

– Хорошо, пап. Приезжай быстрее.

Николай обнял сына и, отстранив его от себя, поцеловал в щеку. Затем на прощание поцеловал жену и уже на выходе сказал:

– Я люблю вас, не забывайте меня, – и вышел за дверь.

Путешествие к морю

Шло время, Алексей вырос, окреп и превратился в плечистого, жилистого парнишку. Наступила весна, ворвавшись на Черную улицу звонкими капелями и весело журчащими ручейками. Лешка стоял за углом барака и наблюдал за матерью, одетую в старенькую, белую кофту. Она развешивала белье во дворе и, чувствуя, что сын смотрит на нее, спросила: