Первой открыли камеру под номером три, где сидел осужденный Ирощенко. В целях безопасности решетчатую дверь оставили закрытой.
– Осужденный Ирощенко, статья 206 часть вторая, статья 77 часть два, 102 часть первая, приговорен к высшей мере наказания, ожидаю решения Верховного суда, – скороговоркой доложил заключенный.
– Однако, букет у тебя из статей, да такой яркий, и кровью попахивает, – высказал свое мнение майор Шаронов.
– Это Ирощенко, один из зачинщиков бунта во второй колонии, – подсказал полковник Шилов.
– А-а, это зона, где эти б… бунт разожгли, – злобно проговорил Брылов, решив подыграть майору.
– Что, мразь, не вышло, по-вашему? Никогда вам бандюгам не будет от нас покоя. Не ждите «скащухи» от государства, все равно мы вас начисто изведем, – с презрением высказался старший лейтенант Лацис.
Брагин стоял позади всех и слушал, как выпившие офицеры бранят Ирощенко. Ему были неприятны их нападки. Если рассуждать справедливо, Ирощенко и так получил, что отмерило ему по закону советское государство. К чему же навешивать на него лишние ярлыки. Кажется, в тот момент Брагин тоже чувствовал боль от оскорблений адресованных бывшему офицеру СА.
Сергей Ирощенко стоял, широко расставив ноги, и держал руки за спиной, как обязывал внутренний распорядок тюрьмы. Он вынужден был молчать и слушать словесные оскорбления. Хотя внутри у него все кипело при виде наглых и пьяных физиономий офицеров. Бесполезно им сейчас объяснять, что отборным, словесным «поносом» они только позорят лицо офицера госбезопасности. Ведь настоящий офицер, дороживший своей честью, никогда не опустится до уровня уличного быдла и не станет «пачкать» свой мундир, показывая степень своего интеллекта, хотя бы даже, находясь в пьяном виде.
Следуя дальше по коридору, офицеры по порядку осматривали открытые камеры. Капитан Брылов после принятия спиртного, был немного не в себе. Ему показалось, что Ирощенко прямо и дерзко смотрел ему в глаза, а это сильно не понравилось высокомерному капитану. Когда выходили из блока, Брылов обратился к полковнику Шилову:
– Алексей Дмитриевич, вот бы мне с глазу на глаз побеседовать с этим извергом, я бы растолковал ему, кто есть кто. А, товарищ полковник, как вы на это смотрите?
– Вполне решаемый вопрос, – улыбаясь, ответил Шилов, – как-нибудь напомни мне об этом, организуем встречу.
«Слава богу, – подумал Брагин, когда дверца „УАЗа“ захлопнулась за охмелевшей командой, – сегодня они, как никогда перебрали».
Проводив до стоянки начальника СИЗО и усадив его в служебную «Волгу», Брагин направился на первый этаж в левое крыло корпуса, где располагались транзитные камеры. Сегодня днем ему пришлось оказать должное внимание Аллочке из Спецчасти. Попросив ее разыскать карточку осужденного Воробьева Александра, Брагин был удивлен, когда служащая сообщила, что на данный момент его содержат в транзитном коридоре, а не как положено – в камере для осужденных. По секрету девушка еще добавила, что инициатором перевода был капитан Ермолов, инспектор оперчасти; якобы осужденный Воробьев находится у него в оперативной разработке. Сергей поблагодарил Аллочку за информацию, одарив ее шоколадкой «Рот-Фронт».
Когда дежурный по этажу ввел в кабинет Александра Воробьева, он сильно удивился, увидев старого знакомого.
– Здравствуй Воробьев, садись напротив, разговор у нас будет долгим и очень интересным, – произнес Брагин интригующе.
– Здрасте, гражданин капитан, чем я тебя заинтересовал? По-моему, я ничего такого не натворил.
– Александр, начнем с того момента, когда тебя поместили в транзитную камеру. Это тебя нисколько не удивляет?
– Конечно, удивило, я ведь в осужденке должен сидеть, и тем более приговор мне еще не утвердили. За каким рожном меня в транзитку посадили?
– Видимо, кому-то стало нужно, чтобы ты оказался в камере, где контингент заключенных быстро меняется, – опять интриговал Брагин, – день прошел, глядишь, а твоего знакомого на этап отправили…
– Кому-кому? Вам это нужно. Вы же нас рассаживаете по хатам.
– Не обобщай. Конкретно этим занимается спецчасть, так что прошу учесть этот момент. Александр, давай перейдем к делу: ко мне поступила информация, что тебя в скором времени ожидают крупные неприятности.
– Не понял, капитан, а мой новый срок – это манна с неба. Мне, что по этому поводу, радоваться нужно? По-моему это самая большая неприятность за последнее время. А в остальном у меня все было неплохо.
– Ты в курсе, что такое кровная месть?
– Если рассуждать по-простому, то один человек насыпал соль на рану другому, который обязан кровно отомстить.
– Вот именно, обязан. А по людским соображениям это средневековое возмездие, когда людей резали, как баранов, и уничтожали под корень, заметь, все семейство, а не только одного, объявленного «кровником», – добавил Брагин.
– У итальянцев это называется вендеттой, – поправил Александр.
– Совершенно верно. Вот, я и напоминаю тебе, что бывает с человеком, у которого появляется кровный враг.
– Слушай начальник, не ходи вокруг да около, скажи, наконец, о ком и чем идет речь.
Брагин достал из кармана сложенный вчетверо лист, вырванный из школьной тетрадки, и протянул Воробьеву.
– Прочти – это копия. Кому она адресована, я пока не знаю, но самое интересное в том, что здесь указана твоя фамилия.
Александр прочел записку и, разведя руки в стороны, удивленно заметил:
– Да, это моя фамилия, но мало ли Воробьевых сидит в тюрьме.
– На данный момент в этом СИЗО под фамилией Воробьев, числишься только ты. Имей эта записка срок давности, то совершенно бы не заинтересовала меня.
– Командир, но я, правда, не пойму о чем идет речь.
– А на свободе у тебя были враги?
– Таких, чтобы охотились за мной и убили, не было. Если только по моему первому уголовному делу…
– А что, по-твоему, в нем примечательного?
– Меня спровоцировали на драку с кемеровскими парнями. Короче, объегорили и подставили. Одного кемеровчанина я сильно побил. Конечно, можно было на суде переквалифицировать статью на обоюдную драку, но у потерпевшего парня папаша оказался очень влиятельный и купил судью с потрохами. Об этом мне адвокат намекнула.
– Да-да, я просматривал твое дело.
– А тебе-то это зачем, начальник?
– Интерес у меня к тебе имеется… А еще к твоему хорошему знакомому – Сергею Ирощенко.
– Какой еще интерес?
– О случае, почти двухлетней давности. Вот слушай: жил да был в одной зоне блатной. Нормально жил, всего ему хватало, да решил он с судьбой в орлянку сыграть. Попал он на крючок к начальнику оперчасти, да так сильно, что сорваться не мог, и стал работать на «кума». Авторитеты раскусили его, и однажды этот блатной был найден мертвым в уличном туалете.
Брагин заметил, как Воробьев изменился в лице и слегка заволновался. Затем, взяв себя в руки, проговорил:
– Ну, было такое, знаю я о том случае. Так, какой у тебя интерес к нам с Ирощенко?
– Если я не ошибаюсь, в том деле было трое исполнителей воли одного авторитета… – Брагин не стал называть имен, решив проверить реакцию Воробьева.
– Капитан, к чему этот ребус? Я все равно не понимаю, на что ты намекаешь.
– Да ладно, Александр, мне все известно, но хочу успокоить тебя, я не дознаватель и не следователь, и вашу с Ирощенко тайну я не собираюсь кому-то раскрывать. Это ваши минувшие дела, и меня они не касаются. Сейчас меня волнует другое обстоятельство.
Воробьев почувствовал душевный дискомфорт от подобной раскладки фактов со стороны оперативника, но решил узнать до конца, чем закончится эта «ломка». Но Брагин и не собирался давить на него, ему было необходимо вывести Воробьева на откровенный разговор.
– Александр, я понимаю, что с моей стороны все слова звучат неубедительно. Но… Чтобы ты доверился мне, я предлагаю встретиться с одним, близким тебе человеком.
– Подожди, подожди, командир. В чем я должен тебе довериться и кто тот – близкий мне человек?
