После такого вступления Рахими Канд продолжал:

– Я десять лет обучался и служил у Насруллы, продавца котлов.

Люди называли его для краткости просто Насрулла-Котёл. А он в своё время считался лучшим знатоком Шашмакома*.

Когда я полностью овладел искусством исполнять на тамбуре макомы – они текли из-под моих пальцев, как струи ручья, – мой учитель стал брать меня с собой на пиры. Однажды Насрулло-Котёл взял меня на пирушку, которую устроил зять казикалана в своём саду в селении Хитойон.

Были там и другие певцы и музыканты. Настроив на один лад свои инструменты, мы играли вместе, хором пели и певцы. Увеселение продолжалось до полуночи. Когда гости съели последнее блюдо плова и разошлись кто куда, чтобы поспать, мой учитель обратился к хозяину:

«Если пожелаете и разрешите, мы с моим учеником сыграем для вас отдельно».

Понятно, зять казикалана с удовольствием согласился, и Насрулла велел мне приготовиться для исполнения мелодии Наво**. Я настроил тамбур, учитель взял в руки дойру. Он запел, отбивая ритм, я аккомпанировал ему.

Вдруг прилетели два соловья и опустились на то дерево, под которым сидели мы. Послушали некоторое время наше пение, видно, уловили ритм и принялись щёлкать в такт нашей мелодии. Это ещё более воодушевило моего учителя, он стал состязаться с соловьями, испускал услаждающие слух стоны! Я не отставал и своими умелыми пальцами заставлял дрожать струны тамбура, как струны самого сердца. Слушатели млели от нашей волнующей музыки. Соловьи потерпели поражение в этом состязании – замолкли, а через минуту, ошалелые, кинулись к нам. Один сел на гриф моего тамбура, другой на ободок дойры моего учителя. Все наши слушатели пришли в неистовый восторг, громкая похвала взвилась к самому небу!

Я не сомневался, что такого рода рассказы Рахими Канда далеки от истины, но не подавал вида, что не верю ему, притворялся, будто принимаю всё за чистую монету, ведь почувствуй он с моей стороны хоть малейшее недоверие, очень рассердился бы и, возможно, порвал бы со мной знакомство; во всяком случае, мне больше никогда не довелось бы услышать от него подобной истории.

* Шашмаком – «Шесть макомов», название народного музыкально-вокального произведения. Состоит из шести самостоятельных разделов – макомов. В свою очередь каждый маком состоит из частей, объединяющий вокальные и музыкальные фрагменты, разработанные по строго определенной системе. В вокальной части обычно поются стихи классиков таджикско-персидской поэзии. ** Наво – название третьего макома.

***

Иногда Рахими Канд повествовал о легендарном героизме живых людей – наших современников. Однажды речь зашла о войне эмира Музаффара с горцами*. По словам Рахими Канда, эмир, одержав победу, в течение одного часа убил четыреста человек, взятых в плен, и сложил башню из голов гиссарцев и кулябцев. Ярче всего Рахими Канд описывал подвиги участника этой войны Азизуллы.

Я знал Азизуллу. Он происходил из Балха и обучался в бухарском медресе. На войну с горцами пошёл добровольцем и, сражаясь на стороне Музаффара, достиг высоких должностей. В то время, когда Рахими Канд рассказывал мне об этом человеке, он был раисом в Гиждуване.

Особую известность Азизулла приобрёл своим враньём. Он сам говорил о себе, что если ему не удастся удачно соврать сто раз в день, вечером он не сможет спокойно уснуть.

Рахими Канд рассказывал мне о подвигах Азизуллы-Враля следующее:

– Он был в рядах отборных воинов, из числа приближённых эми-ра, и участвовал в нападениях на кулябцев и гиссарцев. Верхом на своём коне он налетал на врага и каждым взмахом сабли срубал головы десятидвенадцати воинам. Однажды в разгар битвы ему пришлось проскочить верхом между двумя тутовыми деревьями, они росли совсем рядом – ветви их переплелись между собой, и голова Азизуллы застряла между ними, оторвавшись от тела. А он не растерялся, тут же повернул лошадь обратно, высвободил из ветвей голову и приладил её на шее прежде, чем застыла кровь. Голова сразу приросла, и Азизулла как ни в чём не бывало продолжал битву.

Эта история привела меня в восторг, и, позабыв про обидчивость Рахими Канда, я воскликнул:

– Хорошо ещё, что Азизулла в спешке не приставил свою голову за-дом наперед! Глаза оказались бы на том месте, где у людей затылок, а это причинило бы ему в жизни много неудобств!

Рахими Канд, почувствовал в моих словах недоверие к его рассказу, сердито оборвал:

– Он не был ни слепым, ни глупым, – хорошо знал, как должна си-деть на шее его собственная голова!

* «Речь зашла о войне эмира Музаффара с горцами». – Бухарский эмир Музаффар присоединил к своему ханству мелкие феодальные владения – гиссарские, шахрисябские, китабские и другие.

Я извинился и уверил рассказчика, что не сомневаюсь в правдивости его слов. Однако после того случая Рахими Канд долго воздерживался рассказывать что-нибудь.

Джаннатмакони. На суфе, как всегда сидел Рахими Канд со своим подносом. Купив у него леденец, я присел на противоположную суфу.

Сегодня я поставил перед собой цель разузнать, где, в каком квартале живёт Кори Ишкамба. Все мои помыслы были направлены на это. Поэтому я сидел задумавшись, не пытаясь втянуть Рахими Канда в разговор и не стремясь услышать какую-нибудь занятную историю. Не успел я съесть свой леденец, как со стороны медресе Кукалташ показался Кори Ишкамба. Я так и впился в него глазами, стараясь определить выражение его лица.

Подойдя ближе, он тоже вгляделся в меня. В его умных, проницательных глазах ясно читалось: «А, опять тот самый врун!»

Смущённый, я отвел взгляд, сделал вид, что не узнаю подошедшего, но краем глаза продолжал следить за каждым его движением.

Он приблизился к Рахими Канду, взял с его подноса кусочек сахару и один леденец, отправил в рот, затем схватил конфету и, развёртывая бумажку, пошёл дальше.

Побледнев, Рахими Канд закричал ему в след дрожащим голосом.

– Дядюшка Кори, бросьте шутить! Как же так можно! Я человек бед-ный, у меня семья! Заплатите! Пожалуйста, заплатите!

Обернувшись, Кори Ишкамба проговорил:

– Ах ты не благодарный! Не забывай моего угощения! Вспомни плов, который ты ел вчера! Я ещё пригожусь тебе, помогу получить куда больше за эту безделицу! – И преспокойно зашагал дальше.

– Скряга, ничтожество! – заворчал Рахими Канд.

– Кто это? – спросил я, притворяясь, что совершенно не знаю Кори Ишкамбу.

– Шакал в чалме, кровосос – ростовщик, скряга, негодяй! – ответил Рахими Канд.

– Как же вам удалось отведать его хлеба-соли? Почему он попрекает вас неблагодарностью?

– Его хлеба-соли жёны его и то ни разу не ели! – ответил Рахим Канд, всё более распаляясь. – Он на вчерашний плов намекал. Один водонос справлял свадьбу и пригласил меня позабавить гостей игрой на тамбуре. Я сидел во дворе на широкой деревянной тахте и играл. Появился серди гостей и этот. Вместе со всеми зашёл в комнату, где подавали угощение, и съел свою долю плова. Потом подошёл ко мне, присел на край тахты. Люди входи в комнату, угощались пловом, уходили, а он всё сидел возле меня, потом попросил хозяин подать чай. Подошли ещё гости, посидели, поели и ушли, а он всё сидел. Когда наконец все гости поели и разошлись, он сказал прислуживавшим на свадьбе, чтобы и мне принесли плова. «У него не только руки играют, и живот урчит в лад тамбуру! Да смотрите, чтобы плов был пожирней да мясо побольше!»

Принесли блюдо плова и в правду мясо не пожалели, плов был хороший, жирный, только мне не досталось и десятой части! У Кори Ишкамбы был завидный аппетит, хотя он всё время угощался вместе с другими. Пока я съедал одну горсть, он успел отправить в рот три-четыре да при этом умудрялся, обжора, захватить в каждую горсть по жирному куску мяса, выбирал рис с низу, где было пожирнее, так что сало стекало по руке до локтя.