— Здорово вас, правдистов, переодели.

В тот вечер писатель был занят. У него на квартире шло какое-то совещание. Мичмана попросили пройти в гостиную. Там сидел Иван Бунин. Познакомились. Разговорились. Вскоре освободился Горький. Все вместе прошли в столовую. Пили чай. Беседа шла легко, время летело незаметно. Раскольникова больше всего расспрашивали о Кронштадте.

Рассказать было что.

О Кронштадте в те дни говорили много. Друзья произносили это имя с гордостью и надеждой. Врагов оно бросало в дрожь.

Кронштадт не признавал Временного правительства. Власть здесь принадлежала Совету депутатов, руководимому большевиками. Керенский ненавидел кронштадтцев. А сделать ничего не мог. Даже командование Балтийского флота находилось под контролем выборной матросской организации — Центробалта, где председательствовал большевик Павел Дыбенко. Не случайно кто-то назвал этот город «Кронштадтской республикой».

Выслушав Раскольникова, Горький сказал улыбаясь:

— Молодцы, моряки! Да и вы молодец! — и похлопал дружески мичмана по плечу.

Незаметно пришла весна. Стаял снег. Но Нева еще была подо льдом. Как-то в редакции «Правды» Раскольникову сообщили, что в Петроград из-за границы приезжает Ленин. Кронштадтцы на встречу вождя прислали целую делегацию. После речи с броневика Ленин под охраной матросов уехал во дворец Кшесинской. Здесь, в одной из больших комнат второго этажа, собрались руководящие работники Центрального Комитета. Приглашены были и военные товарищи. Беседа длилась долго. Ленин попросил Раскольникова рассказать о настроениях моряков флота. И по тому, как Владимир Ильич внимательно слушал и глаза его светились радостью, было ясно, что он одобряет дела балтийцев.

Прощаясь, Ленин сказал Раскольникову:

— Сообщайте нам обо всем чаще. Звоните в Цека, мне лично. Пишите в «Правду».

Мичмана Федора Раскольникова вместе с Рошалем кронштадтские большевики на общегородском партийном собрании избрали делегатами на седьмую апрельскую конференцию, где обсуждались вопросы дальнейшего развития революции. Вернувшись в Кронштадт, Раскольников объехал все крупные базы флота — Гельсингфорс, Ревель, Выборг, — чтобы рассказать морякам о приезде Владимира Ильича, о ленинском плане перехода к социалистической революции.

Лето принесло жару и новые тревоги.

3 июля до Кронштадта дошли слухи о том, что в Петрограде готовится большая демонстрация. Матросы стали требовать, чтобы их отпустили в Питер. Раскольников позвонил в Центральный Комитет. Оттуда сообщили: принято решение об участии в демонстрации. Большевики должны взять стихийно начавшееся движение в твердые руки.

Всю ночь кронштадтцы готовились к походу. Созвали заседание исполкома Совета. Решили послать 10 тысяч матросов. Рано утром от причалов отошло сразу несколько пароходов. Высадились у Николаевского моста и под духовой оркестр двинулись по Университетской набережной на Петроградскую сторону к дворцу Кшесинской. Впереди многотысячной колонны моряков шел мичман Раскольников. Кронштадтский комитет партии поручил ему командовать отрядом.

…Слова Владимира Ильича были встречены раскатистым «ура». И шеренги демонстрантов под музыку оркестра двинулись к Таврическому дворцу. На Марсовом поле присоединились новые тысячи рабочих и работниц. Вышли на Невский. Колонна вытянулась на несколько километров. И все росла, росла, росла…

У поворота на Садовую улицу по демонстрантам был открыт ружейно-пулеметный огонь. Откуда и кто стрелял — неизвестно. Но матросы заметили: огонь ведется с чердаков и из окон. И, выстроившись цепью по обеим сторонам колонны, взяв винтовки на изготовку, они так прошли до самого Таврического дворца. Кронштадтцев вел офицер-большевик Федор Раскольников.

Уезжать в Кронштадт в тот вечер матросы отказались. Раскольников по согласованию с Цека распределил их по районам города — направил в Дерябинские казармы, в Петропавловскую крепость, на охрану дворца Кшесинской.

В ночь с 4 на 5 июля юнкера разгромили «Правду». Готовилось нападение на Центральный Комитет большевиков. Вызванные с фронта войска уже прибывали в Петроград. Надо было организовать оборону дворца Кшесинской. Раскольникова назначили комендантом. Он тут же позвонил в Кронштадт, чтобы срочно прислали легкую артиллерию. Послал специального нарочного в Центробалт к Павлу Дыбенко с просьбой прислать в устье Невы миноносец. Проинструктировал матросов на случай нападения юнкеров. Расставил охранение вокруг дома. Съездил в пулеметный полк, привез солдат, назначил им боевые посты. Даже достал броневик. Побывав у матросов в Петропавловской крепости и в Дерябинских казармах. Рассказал им о готовящихся провокациях со стороны войск Временного правительства. Так Раскольников в силу сложившихся обстоятельств стал своеобразным командующим, на которого возлагалась охрана Центрального и Петроградского комитетов партии и других революционных организаций, охрана Ленина. Так революция выдвинула его на трудный пост военного руководителя.

О том, что обстановка в те дни в Петрограде была напряженной, говорит, например, телеграмма, которую послал Керенскому, находящемуся в Ставке, Морской генеральный штаб:

«Четвертого июля вооруженные кронштадтские матросы и солдаты в числе около семи тысяч с Рошалем и Раскольниковым высадились в 11 часов в Петрограде и вместе с некоторыми частями гарнизона произвели вооруженную демонстрацию, окончившуюся мелкими столкновениями… Сегодня разведены мосты, дом Кшесинской изолирован».

По распоряжению Временного правительства командующий военным округом отдал приказ, в котором предписывалось «очистить Петроград от вооруженных людей, нарушающих порядок». На другой день было отдано распоряжение об аресте В. И. Ленина. Вождь революции, партия большевиков ушли в подполье.

Раскольников вернулся в Кронштадт. Он много пишет. «Голос правды» рассказывал о происходящих событиях. Редакция получала статьи из Петрограда. Газета временно заменила «Правду». Почти весь ее тираж сразу же из типографии на пароходах доставлялся в Петроград.

В ночь на 13 июля мичман Раскольников был арестован и посажен в «Кресты». Вместе с ним за тюремной решеткой оказались также Дыбенко, Антонов-Овсеенко и Рошаль. Их дело было приобщено к общему процессу готовящегося, но не свершившегося суда над Лениным. После трехмесячного заключения Раскольников и его товарищи были освобождены. Помогли моряки Балтики.

За окном холодный осенний дождь. Деревья в Петровском парке стоят раздетые. Склянки на кораблях, стоящих у причала, пробили семнадцать часов. Уже темно. На улице тишина. Раскольников в комнате один. Читает письмо Ленина к товарищам большевикам, участвующим на областном съезде Советов Северной области. Фразы медленно проплывают перед глазами:

«…Наша революция переживает в высшей степени критическое время… Момент такой, что промедление поистине смерти подобно».

Ленинские мысли овладевают сознанием, ведут за собой.

«Лозунг «вся власть Советам» есть не что иное, как призыв к восстанию».

Ленин как бы беседует с ним, мичманом Раскольниковым. Говорит ему:

«Флот, Кронштадт, Выборг, Ревель могут и должны пойти на Питер… свергнуть правительство Керенского…»

Он читает и ясно видит, что нужно делать, куда зовут его партия, Ленин.

«Да, промедление смерти подобно», — повторяет он ленинские слова. Твердой матросской походкой, как будто под ним качающаяся палуба корабля, он не спеша ходит по комнате. Обдумывает… «Надо собрать комитет. Немедленно…»

До глубокой ночи шло заседание комитета. Обсуждали, как лучше выполнить указания Ленина.

Утром снова Петроград. Он в Центральном Комитете партии. Беседа с Я. М. Свердловым. Раскольникова направляют для подготовки к вооруженному восстанию в Новгород и Лугу.

— Эти пункты для нас сейчас особенно важны, — объяснил Яков Михайлович. — Через них проходят войсковые соединения, которые по вызову Временного правительства прибывают с фронта в Петроград. Вместе с местными партийными комитетами нужно любыми средствами распропагандировать эти войска, не допустить их прихода в революционную столицу, задержать хотя бы на несколько дней.