Лица, которые, следуя, таким образом, десяти заповедям (буржуазии), озабочены предотвращением того, что они называют воровством, и есть, следовательно, при нашей теперешней системе, хозяева или даже повелители всего общества, а помимо них нет вообще ничего, кроме машин — стальных и человеческих, которые позволяют этим хозяевам производить не наибольшее благосостояние, а наибольшую прибыль. Когда же хозяевам не удается получить необходимое по их расчетам количество прибыли, доставляемой упомянутыми мною машинами, они говорят, что времена плохи, даже если товарные склады и амбары набиты битком, а способность производить богатства при уменьшающихся затратах труда день ото дня увеличивается. Высокие цены для них, а также, к сожалению, и для принадлежащих им человеческих машин означают процветание, ибо эти последние ни малейшим образом не вознаграждаются за производство благосостояния для себя, а лишь за производство прибылей для своих хозяев. Уничтожение богатства войной и другими бедствиями благоприятно для выколачивания прибылей, и потому у нас бывают войны. Пустое расточительство труда при производстве всех видов глупости и бессмыслицы благоприятствует торговле, и поэтому у нас есть псевдолитература, псевдоискусство, псевдонаслаждения, газеты, рекламы, юбилейные торжества и все необходимое, чтобы помочь нашей ослабевшей системе проковылять еще немного и чтобы вместо нас нашим сыновьям пришлось столкнуться с ее неизбежным крушением, которое повлечет за собой возникновение грядущего мира.
Каков же выход из всего этого? Я уже говорил о рабочих как о безответных машинах коммерции, и они останутся беспомощными, пока апатично взирают на себя как на простые машины в руках хозяев общества. И все-таки именно им предстоит осуществить переворот и смести монополию. Капиталисты еще более, чем они, беспомощны совершить какие-либо коренные перемены, потому что как капиталисты, как класс, они могут себе представить только один способ жизни: быть иждивенцами других, и их долг, их религия — противостоять всем переменам, направленным на изменение этого положения. Но и как отдельные личности они не смогут зарабатывать себе на жизнь, если вы прекратите обычную выдачу им средств жизни, прежде чем начнете строить новый мир, в котором они, как все другие, смогут найти место и для себя. Поэтому невозможно, чтобы изменения были проведены сверху. Нет, это классы, необходимые, чтобы поддерживать то здоровое, что существует еще перед лицом чудовищной машины капитализма, это сами рабочие должны осуществить переворот. Во всяком случае, непременная цель социалистической пропаганды — разъяснять, что эти перемены должны быть насколько возможно вызваны или по крайней мере направлялись бы разумом сознательных рабочих, а не были бы отданы во власть слепым силам голода, нищеты и отчаяния, которые капиталистическая система так настойчиво нагромождает на свою же погибель. Независимо от всей сознательной политики, от тех или иных успехов, независимо от полувымершего торизма и смутной неоформленной демократии, которая несомненно пробивает дорогу революции, приближается время, когда монополия на средства производства перестанет играть важную роль, и наниматели перестанут нанимать рабочих. Конкуренция не на жизнь, а на смерть, постоянное удешевление средств производства и истощающиеся рынки, с одной стороны, и непрерывная борьба рабочих с целью улучшить свое положение за счет капиталистов, с другой стороны, будут создавать все большие трудности для предоставления и получения работы во имя прибыли и наконец приведут к тупику, к катастрофе, несмотря ли на какие временные улучшения торговой конъюнктуры. Но если рабочие научатся понимать свое положение, если они, иными словами, научатся пользоваться плодами природы, которую они же и покоряли, вопреки искусственным ограничениям труда, во имя выгоды определенного класса, им тогда уже нечего бояться наступающего кризиса. То самое увеличение производительности труда, которое погубит капитализм, сделает возможным социализм, и нельзя сомневаться, что дальнейшее удешевление производства двинется громадными шагами в первые же дни существования нового общественного устройства, и мы увидим, что станет довольно легко жить спустя всего лишь несколько лет после того времени, когда было столь тяжко заниматься производством прибыли.
Тем не менее я был бы неоткровенен с вами, если бы пытался создать впечатление, будто ликвидация монополии и искусственных ограничений производства совершится без всяких трудностей, вполне мирно и без напряженных усилий всякого рода. Теперешнее положение дел не вдохновляет нас на такие мысли: там, где движение кажется слабым и ограниченным по своей цели, оно наталкивается на лицемерие; там, где оно кажется угрожающим и тщательно подготавливается, — оно безжалостно и бессовестно подавляется. Нет никаких признаков, что хоть кто-нибудь способен добровольно отдать хотя бы крупицу своих привилегий. И вам не следует забывать, что и наш закон и вся власть, начиная с парламента и кончая судом графства, принялись теперь за изощренную защиту той самой монополии, смести которую — наш долг. Если бы весь класс рабочих мог убедиться в один прекрасный день или в один прекрасный год в необходимости ликвидации монополии, она исчезла бы словно ночная мгла. Однако потребности обездоленных людей и стремления людей разумных обгонят медленный процесс постепенного превращения, и противники монополии окажутся в положении, когда они будут вынуждены овладеть исполнительной властью, чтобы разрушить капитализм и подвергнуть перестройке общество, но не ради того, чтобы управлять с помощью исполнительной власти таким же Образом, каким она управляет теперь. Другими славами, им придется устранить все искусственные преграды, стоящие на пути свободного труда, и сделать это теми или другими средствами. Те, кто предвидит необходимость этого, несомненно, спорят сейчас о средствах, с помощью которых это будет сделано. Но они по крайней мере должны согласиться, и, когда придет время действовать, они согласятся, что хороши любые средства, которые человечны и эффективны.
Итак, я пытался указать вам на то, что производящий или полезный класс находится в неравном положении в сравнении с непроизводящим, бесполезным классом, и что это извращает закон природы, который повелевает всем трудиться, чтобы жить. Я попытался доказать также, что это извращение — неизбежный результат того, что частным лицам дозволено считать средства, необходимые, чтобы сделать труд плодотворным, своей собственностью и злоупотреблять ими как орудиями принуждения, заставляя рабочего платить дань за возможность жить. Я призывал вас согласиться с нами, социалистами, что необходимо ликвидировать монополию, объединиться для ее ликвидации и для перестройки общества на основе свободного труда и уничтожения всех привилегий. Мне следует далее добавить, что трудящиеся классы примут только такую программу, которая не будет чинить препон уничтожению частной собственности на средства производства. Всякая иная программа бесчестна и лишь сбивает с толку, ибо она двулика, — причем один ее лик, обращенный к рабочему классу, говорит: «это — социализм или, уж во всяком случае, его начало» (что вовсе не соответствует истине), тогда как другой обращается к капиталисту: «это — не социализм, и если вы добьетесь, чтобы рабочие или хотя бы их часть его восприняли, это породило бы новый низший слой буржуазии, — своего рода буфер, который окажется одинаково близок и к привилегиям и к социализму и спасет вас, пусть даже и ненадолго».
Но истинную программу, предполагающую ликвидацию привилегий, мы приемлем, ибо она должна привести и действительно приведет к полному социализму. Она вырвет у капиталистического дракона зубы и сделает возможным общество равенства — такое общество, в котором мы будем жить не среди врагов и, в сущности, в условиях военного перемирия, а среди друзей и соседей, с которыми мы иногда из-за наших страстей или по глупости можем ссориться, но интересы которых на самом деле никогда не смогут быть противопоставлены нашим собственным.
