Он показал «больше» руками, а Соланж печально посмотрела на него, словно умудренная жизненным опытом женщина на наивного подростка.

– Ça n'existe pas… Это не существует.

– Что?

Она показала на сердце и повторила его жест, обозначавший «больше».

– Ты потеряла кого-то на войне?.. – Сэм чувствовал себя ужасно неловко, задавая этот вопрос. – Может быть, мужа?

Она покачала головой и почему-то вопреки своему намерению решила ему рассказать о себе:

– Мой отец… мой брат… немцы убивать их… моя мама умирать от туберкулез… Мой отец, мой брат… dans la Resistance.

– А ты?

– J'ai soigne ma mére… Я… смотреть моя мама…

– Ты ухаживала за своей матерью?

Соланж кивнула.

– J'avais peur, – махнула она рукой, злясь сама на себя, и изобразила испуг, – de la Resistance… потому что мама очень сильно меня нуждаться… Мой брат был шестнадцать…

Глаза Соланж наполнились слезами. Сэм невольно коснулся ее руки, и она почему-то не отдернула руку. Повисла напряженная пауза. Потом девушка снова взяла чашку и отпила глоток чаю, стараясь, чтобы не было заметно, как дрожат ее пальцы.

– А другая родня у тебя есть?

Она не поняла.

– Еще братья? Сестры? Дяди, тети?

Соланж серьезно посмотрела на него и покачала головой.

На протяжении последних двух лет она была одна. Одна в оккупированном немцами Париже. Давала уроки, чтобы заработать себе на жизнь. После смерти матери часто думала о вступлении в Сопротивление, но страх был слишком силен, да и брат ее, которого выдал сосед, погиб так бессмысленно, не успев совершить никакого геройского поступка, что его смерть охладила ее пыл.

Казалось, что все кругом пособники врага и изменники, кроме горстки истинных патриотов Франции, которые, рискуя жизнями, боролись за свободу своей страны.

Все переменилось. Другой стала и Соланж. Из смешливой, жизнерадостной девушки она превратилась в раздражительную, обозленную, замкнутую особу. И все-таки этот парень чудом сумел ее растрогать. Соланж, пусть ненадолго, снова почувствовала себя прежней, и это ей очень нравилось.

– Сколько тебе лет, Соланж?

– Dix-neuf…

Она пыталась вспомнить соответствующее число по-английски.

– Девяносто, – сказала она неуверенно.

Сэм рассмеялся и покачал головой.

– Не может быть! Девятнадцать?

Соланж поняла свою ошибку и тоже рассмеялась, поразительно преобразившись при этом.

– Et vous? – спросила она.

– Двадцать два.

Их разговор со стороны ничем не отличался от обычной болтовни юноши с девушкой. Вот только опыт у этих молодых людей был совсем не юношеский: у нее – оккупационный, у него – фронтовой.

– Vous etez etudiant?.. Студент?

Сэм кивнул:

– Гарвардского университета, в Бостоне.

Он этим невероятно гордился и обрадовался, когда заметил в ее глазах интерес и уважение.

– Арвар? – повторила Соланж на французский манер.

– Ты о нем слышала?

– Bien sur… конечно! Как Сорбонна, да?

– Да, наверное.

Сэму было приятно, что Соланж известно название его университета.

Чай был выпит, тарелка давно опустела, но Соланж, казалось, теперь уже не спешила уходить.

– Соланж, можно с тобой завтра увидеться? Может, сходим погулять? Или съедим вместе ленч… или поужинаем?

Сэму нетрудно было догадаться, что она голодает, плохо питается, и он почувствовал желание хоть немного подкормить ее.

Соланж отрицательно замотала головой и указала на книги в сумке.

– Потом?.. Или до?.. Пожалуйста… Я не знаю, сколько еще здесь пробуду.

Ходили слухи, что им вскоре придется покинуть Париж и двинуться к германской границе. Мысль о возможном расставании с Соланж казалась Сэму чудовищной. «Не сейчас… не так скоро… а может, и вообще никогда», – думал он.

Это была его первая юношеская любовь, и, едва обретя ее, он не мог так быстро ее потерять.

Соланж вздохнула. Сэм был таким настойчивым, что поначалу даже напугал ее. Но после нескольких минут беседы она изменила о нем свое мнение. За все время оккупации она не водила знакомства ни с одним немцем, а уж тем более с солдатами, и теперь ее принципы не изменились, но все же… Этот парень был американцем и казался таким дружелюбным и открытым.

– D'accord, – наконец сдержанно произнесла она.

– Я очень надеялся, что ты согласишься, – кивнул Сэм и, видя, что Соланж смутилась, с улыбкой взял ее руку. – Спасибо.

Они медленно поднялись из-за столика, и Сэм проводил ее через улицу, к подъезду. Соланж протянула ему руку и вежливо поблагодарила за ужин, потом тяжелая входная дверь закрылась за ней.

Медленно шагая по парижским улицам, Сэм чувствовал, что его жизнь изменилась буквально в считаные часы, что эта женщина… эта девушка… это необыкновенное создание – его судьба.

– Где ты пропадал вчера вечером? – поинтересовался Артур за завтраком.

Квартировали они в гостинице «Идеал» на рю Сан-Себастьян. Солдаты союзнических армий были размещены в подобных гостиницах по всему Парижу. Сам Артур предыдущий вечер провел в исключительно приятной компании, хотя вина было многовато, а женщин – наоборот.

– Я ужинал с Соланж, – невозмутимо ответил Сэм, допивая кофе.

– Кто это?! Ты, значит, «снял» парижанку после того, как смылся от меня?

– Нет…

Сэм со свойственной ему озорной улыбкой посмотрел прямо в глаза приятелю:

– Ты тоже знаком с Соланж… Мы вчера встретили ее на рю д'Арколь… Рыжие волосы, зеленые глаза… стройные ноги… классная походка…

– Ты серьезно?..

Артур быстро оправился от изумления и тут же рассмеялся – Сэм, конечно, шутил.

– Я тебе чуть было не поверил. Ну правда, где ты был?

– Я же сказал тебе. С Соланж.

На этот раз он говорил абсолютно серьезно.

– Уокер, ты не врешь? С той девушкой? Где ты ее нашел, черт тебя дери?

– У ее дома. Я вернулся – так, на всякий случай, а она как раз возвращалась домой. Она занимается с больным ребенком.

Артур удивленно уставился на друга:

– Как ты это выяснил? Насколько я помню, она с нами говорила только по-французски, к тому же на жаргоне.

– Она немного говорит по-английски. Она, правда, сказала, будто ей девяносто лет, но в остальном мы общались вполне нормально.

Сэм не мог скрыть своего самодовольства, считая, что Соланж теперь его девушка.

Глядя на друга, Артур пожалел, что сам не проявил настойчивости. Сэм принадлежал к тому типу людей, которым достается в жизни все лучшее.

– Сколько ей лет?

Артура разобрало любопытство. Ему тоже хотелось все о ней знать.

– Девятнадцать.

– И ее папаша не набросился на тебя с кухонным ножом?

Сэм покачал головой:

– Ее отца и брата убили немцы, а мать умерла от туберкулеза. Она живет одна.

Артур был поражен. У них, видно, действительно состоялся обстоятельный разговор, раз приятелю удалось столько узнать о ней.

– Ты с ней и дальше будешь встречаться?

Сэм кивнул и, уверенно улыбаясь, произнес:

– Обязательно. И хотя она этого еще не знает, после войны мы обязательно поженимся.

Артур с трудом скрыл свое изумление, но ничего не сказал, потому что понял – его друг и не думает шутить.

Вечером, за ужином, Соланж рассказала Сэму, как ей жилось в Париже при немцах. В некотором смысле ее испытания были даже тяжелее тех, что выпали на его долю.

Беззащитной девушке пришлось применять всю свою смекалку, чтобы избежать ареста, пыток или изнасилования. Немцы вели себя в Париже как хозяева и считали всех французских женщин своими. После гибели отца ей пришлось содержать мать, и Соланж отдавала ей все продукты, которые удавалось добыть. В конце концов их выселили из квартиры, и мать Соланж умерла у нее на руках в снятой комнатушке, где девушка жила и сейчас наедине со своими печальными воспоминаниями.

После ужасных лет оккупации у нее пропала вера в людей. Выдача немцам ее брата стала последним ударом по ее патриотическим чувствам к соотечественникам.