Труда поправила повязку на глазу и нарушила тишину, которая вдруг повисла в комнате:
— Двух мыслей здесь не может быть.
Кносе обвел взглядом собеседников. Шумер засовался, хотел сказать что-то. Глаза Кносе нетерпеливо сверлили его сухую фигуру.
— Нет, нет, я не о том, с выбором объекта атаки покончено, — замахал руками Шумер. — Все же я думаю, не довести ли к сведению штандартенфюрера о нашей… договоренности. Скажем, за день до операции? Или за несколько часов?
— Снова вы, Шумер… Это лишнее! — решительно возразил Кносе. — До операции — никому ни слова, а после операции штандартенфюрер сам обо всем узнает. И будет удовлетворен, вот увидите. Победителей не судят! Цаар, вы должны проследить, чтобы Ларсену никто не воспрепятствовал выйти отсюда и оставить город побыстрей. Ваша машина наготове?
Комендант, который к тому все время молчал, подхватился из кресла:
— Все будет как следует. Машина ждет. Мои люди предупреждены. Не сомневайтесь!
— Если вы вздумаете вести двойную игру, Цаар… Глядите мне!
— Я с вами, и вы это знаете.
— Вам, Шумер, придется также засучить рукава. Сегодня же проверьте аппаратура. Запрограммируйте радиус действия “С-17” на двести километров. Точные координаты объекта я вам скажу. Двести километров — этого хватит. В определенном нами районе атаки населения немного, каких-то сто двадцать тысяч человек, учитывая три небольших приморских города. Проследите, Шумер, чтобы бактерии не вышли за радиус. Лишние жертвы нам не нужны. Через две—три часа после атаки мы пошлем ультиматум миру. Текст обсудим сейчас же, не откладывая…
В эту именно миг дым доконал меня. Я громко чихнул. Белобровый комендант оглянулся.
— Что это? — насторожился Шумер.
Фрейлейн Труда засмеялась и что-то проговорила, кажется, что у Шумера не все обстоит благополучно с нервами. Но я уже не слушал ее. Извиваясь ужом, полз во тьму, напрягал мышцы, чтобы скорее оставить позади освещенные глазки-иллюминаторы.
Щека ощущала прохладу бетона. Я крайне обессилел, еще минуту тому назад готов был прекратить странствования в лабиринте стен и спешить к Загби. Но теперь об этом не думал. И забыл об усталости. Только сердце стучало тревожно. Я лежал в стене кабинета Брендорфа.
В слабом зеленоватом свете, который лился в зала из аквариума, обрисовывались очертания пальмы. Рыба мелькала в воде, бросала на стены блуждающие тени. Под пальмой белел стол. До нему — каких-то десять шагов. А в столе, в ящике…
Казалось, сквозь столешницу я не только вижу тот серебристо-металлический кусок трубки, а даже ощущаю его вес на своей ладони. Стол обольстительно маячил перед глазами, не давал думать ни о чем другом. У меня под носом проступил пот, а внутри все вибрировало, как струна, которая вот-вот оборвется.
Я выдавил пластиковый щиток и высунулся из стены в жуткую тишину. Ковер поглощал шаги. Приблизившись к столу, я изо всех сил потянул на себя ручку ящика. Ящик не выдвигался. Дернул еще несколько раз и понял, что под белой поверхностью стола, которая создавала иллюзию легкости, скрыто недоступную мне твердость металлического сейфа.
Я медленно шел назад к стене.
Вмиг в зале засветились тысячи солнц, поглотили зеленоватую полумглу. С потолка на меня упал ясный день. В ослепительном свете я увидел Брендорфа. Он стоял на пороге раскрытой двери.
— Как ты сюда попал? — фигура Брендорфа угрожающе наступала на меня. На смуглом лице шевелились седые усы, колючие глаза сверлили насквозь.
Теперь я хорошо знаю, что человек в безысходности временами способен на такое, до чему ни за что не додумается при обычных обстоятельствах. Наверное, здесь вступают в действие некоторые до сих пор неизвестные механизмы мозга. Чем же иначе объяснить мое поведение в те секунды? Дальше все происходило так, будто я только и ждал появления штандартенфюрера.
Он приближался, застегивая на груди цветной, шелковый халат.
— Кто тебя сюда впустил?
— Сам пришел, — сказал я. — Пришел в полном рассудке и буду разговаривать с вами как нормальный человек. Не верите? Пожалуйста, могу назвать имена вон тех, на портретах: Борман, доктор Менгеле, а посредине — ваш отец.
Брендорф ухватился за ствол пальмы, губы беззвучно шевелились. Услышанное так его поразило, что он, кажется, даже забыл о загадочности моего появления в кабинете. Вместо зловещей и тайной фигуры в черном мундире с удивительными в наше время регалиями, передо мною стоял такой себе стареющий, ничем не примечательный мужчина в цветистом халате, с “мешками” под глазами. Я не дал ему опомнится.
— Кносе обманул вас. Я не включал пульсатора. Просто Кносе научил меня притворяться из себя “категорию минус два”. Вот я и притворялся, как мог.
— Кносе? Ты сказал — Кносе? — Брендорф аж наклонился вперед. — Ну, мальчик…
— Сеньор, пока мы будем болтать, Ларсен успеет убежать отсюда с контейнером.
Сказав это, я точно попал в цель. Лицо Брендорфа приобрело синеватый оттенок, загорелые пальцы ухватили меня за плечи.
— Что? Кто тебе сказал о контейнере? Где ты видел Ларсена?
Я назвал всех, кого видел в комнате, полной табачного дыма. Сказал, что они совещаются там и уже договорились переправить с Ларсеном один контейнер на какую-то военную базу. Изложив Брендорфу то, что слышал, я смолчал лишь об операции, намеченной заговорщиками в ночь с 10 на 11 августа, и дополнил полуправду собственной концовкой:
— Ларсену приказано оставить контейнер на базе и в замен получить там чек на несколько десятков миллионов долларов. Затем он переберется в Австралию, туда же прилетят Кносе, фрейлейн Труда и Шумер.
Оттолкнув меня, Брендорф подбежал к столу. И что-то его остановило. Он оглянулся.
— Ты слишком много знаешь, мальчик… Но пока что к тебе лишь три вопроса. Какого черта Кносе наплел о пульсаторе?
— Спросите о не у него. Я не знаю.
— Хорошо. Почему же ты признался мне о его затее?
— Чтобы насолить Кносе. Он негодяй.
— Так… А зачем рассказал мне о разговоре в комнате Кносе?
— Чтобы принести неприятности и вам. Для меня что вы, что Кносе — одинаково.
— Хвалю за откровенность, — кисло улыбнулся Брендорф. — Я уже говорил: ты мне нравишься. Что же, сейчас все проверим!
Он защелкал переключателями.
— Гертруда Вурм! Гертруда Вурм! Фрейлейн Труда!..
Молчание.
— Шумер! Алло, инженер Шумер! Вольфганг Шумер, сто чертей!..
Снова молчание.
Штандартенфюрер опустился в кресло. Сухо щелкнул еще один переключатель.
— Кносе! Говорит Брендорф. Отвечайте!
Несколько секунд тишины — и вдруг из динамика деланно-бодрый голос:
— Слушаю вас, штандартенфюрер! Извините, у меня всегда крепкий сон…
— Теодор Кносе! Как вы посмели отключить микрофон, вопреки инструкции? Что это означает? Не считаете ли вы временами, что на вас инструкции не распространяются и разговоры в вашей комнате не подлежат контроля? Объясните!
— Не понимаю, штандартенфюрер. Мой микрофон все время включен, я никогда бы не разрешил себе…
— Бросьте играть в жмурки, Кносе! Кто у вас в комнате, что за поздние гости? Почему молчите? Та-а-а-к… Продолжайте вашу тайную ассамблею, продолжайте! Только никто из вас не выйдет из комнаты. Забыли от радости, что магниты всей двери замыкаются из моего кабинета? Я уже запер их! Вы в ловушке. Авантюра с контейнером дорого обойдется вам, подлые предатели!
— Штандартенфюрер, прошу вас, успокойтесь…
— Замолкните, Кносе! Я все проверил. Гертруды Вурм и Шумера у себя нет, они у вас. И Ларсен также у вас. Мне все известно! Ларсен, кто вам разрешил появится здесь, без моего вызова?
Динамик отзвался — говорила фрейлейн Труда:
— Штандартенфюрер, вы поздно спохватились. Ларсен уже поднялся наверх. Нам с вами надо серьезно поговорить.
— Ха! Ваша милость изволит со мной поговорить? О чем же? О том, с кем снюхались, кому продали контейнер! Проклятые канальи, трусы, предатели! — завопил Брендорф. — Через год к вашим ногам легли бы все сокровища мира, а вас купили за бумажки, за никчемные доллары… Подлые души! Вы хотели вонзить мне в спину в то время, когда я стою на пороге цели. И я из вас из живых вымотаю жилы! Ларсен не убежит, нет. Этого толсторожего дурака за ноги притянут ко мне!
