Закашлявшись, ученица вошла в класс и остановилась. Вова сидел на одной парте с Варей Лукашевич и что-то тихо ей рассказывал. Варя слушало очень внимательно, и одно ухо было у нее совсем розовое, аж горело. Это ухо почему-то особенно запомнилось Нине. Почему оно так раскраснелось?

Мороз глянул на Нину, и ей показалось, что он смутился.

Не проронив слова, девушка прошла к своей парте и села. Ухватила какую-то книжку, развернула, начала читать, совсем не видя букв. Но в ту же минуту встала и вышла из класса, не глянув ни на Варю, ни на Вову.

В коридоре постояла у окна. На тополе сидела стайка воробьев — мокрых и взлохмаченных, на катке во дворе серели мутные лужи.

«Как он смеет? — подумала с негодованием Нина. — Неужели он променял дружбу со мной на эту… эту молчальницу? Неужели он не понимает, что дружить со мной — это честь для него? Ну, хорошо! Если так — конец!»

Кто-то коснулся ее плеча, она нехотя обернулась и увидела Юлю Жукову.

— Ты почему такая ощетиненная? Нинка, что случилось?

Нина смотрела на Юлю сухими равнодушными глазами.

— Не выспалась? — допрашивалась Юля. — Разочаровалась? Потеряла веру? Или может, безнадежно влюбилась? А впрочем, я помню, как ты когда-то уверяла, что стрелы любви никогда не поразят твоего сердца.

В ее голосе вибрировал иронический смешок, но чувствовалась и непонятная грусть.

Нина вдруг нахмурила брови, гордо подняла голову:

— Ты ошибаешься. Я никогда не буду несчастливой ни в любви, ни в дружбе. Просто у меня плохое настроение. Вот и все. Наверное, да, не выспалась.

Юля промолчала. Нина была сейчас немного смешной в своей горделивой позе.

Никто не знал, в том числе и Нина, что дружба Юли и Виктора разбилась и что, не сговариваясь, они оба скрывали это от всех. Юля не сказала об этом даже Марийке. Зачем ей говорить о таком? У нее свое, безмерно тяжелое горе. Но никто, даже мать и ближайшие подруги, не знали, как болезненно переживает Юля разрыв с Виктором.

Коридор наполнялся молодыми голосами. Прошел Николай Сухопара с товарищами, крикнул:

— Здравствуйте, Нина! Сегодня у нас контрольная!

С Виктором Перегудой прошел Мечик, о чем-то горячо споря. Сходились учителя, пришли Юрий Юрьевич и Надежда Филипповна, из директорской выглянула Татьяна Максимовна. Мимо Юли тихо проскочили Федько и Митя — мальчики не любили, когда старшая сестра на людях разговаривала с ними, они и сам сами уже «взрослые». (В школе закончился ремонт, и теперь младшие и старшие классы учились в одну смену.)

Сегодня десятиклассники снова были увлечены домашним сочинением Марийки Полищук по русской литературе. Русскую литературу в десятом классе преподавал завуч Олег Денисович Малобродов, с черными, блестящими глазами, странно контрастирующими с его золотистыми бровями и такими же светлыми волосами. В школе он славился, как организатор массовых экскурсий учеников то в музеи, то на археологические раскопки, то на завод.

Учитель он был требовательный, объяснял урок чудесно, весь класс всегда слушал его, затаив дыхание. Если кто-то из учеников плохо отвечал, Олег Денисович вынимал из кармана носовой платочек, вставал с места и начинал быстро ходить по классу. Потом останавливался, подходил к ученику и клал ему на плечо руку:

— Голубчик, нельзя так говорить о художественном произведении. Писатель писал его кровью сердца, а вы здесь заикаетесь, смотрите в потолок, ждете подсказок. Садитесь, садитесь быстрее!

Нина Коробейник побоялась дать учителю на рассмотрение свой рассказ. В девятом классе одна ученица принесла ему свои стихи. Олег Денисович прочитал, покраснел и сказал:

— Что вы делаете? Неужели вы серьезно думаете, что здесь есть что-то похожее на поэзию?

А потом долго разговаривал с ученицей, доказывая, что она напрасно тратит время.

Стихи и в самом деле были очень примитивные, другой пятиклассник написал бы лучше. А ученица считала себя настоящей поэтессой, хотя почти в каждом классе сидела по два года. И у Нины стыло в груди от одной мысли, что Олег Денисович с присущей ему откровенностью может и ей сказать: «Что вы делаете?» Очень хотелось услышать его мнение о своем рассказе, и… брал страх.

Учитель быстро зашел в класс со стопкой тетрадей, на ходу поправляя пятерней золотистые волосы; лицо его сияло, глаза искрились. Дежурный подошел к столу, и Олег Денисович только руками замахал:

— Потом, потом! Сначала о работах. Здесь у нас… Мария Полищук, я с увлечением читал ваше домашнее сочинение! Хочу поделиться радостью со всем классом. Садитесь, Мария Полищук, я сейчас прочитаю вслух то, что вы написали. Слушайте, с какой любовью и знанием написана работа.

Он начал читать, поднимая вверх палец, когда хотел обратить внимание учеников на какое-то особенно удачное место. И весь урок десятиклассники обсуждали Мариино сочинение. Олег Денисович радовался каждому интересному ответу, каждому вдумчивому замечанию и в конце урока попросил Полищук рассказать, как она работала над темой.

«Итак, будет две золотых медали, — тем временем думала Нина. — У меня и у Марийки. Ну, что же, я рада. А впрочем, зачем себя уверять в этом? Если даже такой Мариин успех и не вызовет у меня особого энтузиазма, то я искренне ей признательна за то, что научила и меня, как надо работать по-настоящему.

Нет, дальше так нельзя! Если Марийка завоевала первое место в классе, то это значит, что она, Нина, отстает. Она — на втором месте! Теперь Нина Коробейник осталась позади. Хорошо, еще увидим! Я докажу, докажу!

Надо только успокоиться. Главное — поработать на полную силу своих возможностей. У нее, Нины Коробейник, этих возможностей, безусловно, больше, чем у Марийки. Снова выйти на первое место… Снова…»

На большой перемене к Юле Жуковой подошла Варя Лукашевич. Девушка была чем-то очень обеспокоена. Обеспокоилась и Юля. Сразу мелькнула мысль о Жорже.

— Что? Снова твой фотограф?

— Будет ждать сегодня вечером, — промолвила Варя. — Если не пойду, то говорит, что найдет меня… что я не убегу от него… А я…

— А ты?

— А я уже твердо решила: буду учиться… Поступлю в консерваторию…

Варя зарделась, осмотрелась, не слышал ли кто ее слова.

Жукова просветлела, смотрела на подругу глазами, сияющими нежностью.

— Варенька, бесповоротно? Хорошая ты моя! Не найдет он тебя, не бойся! Так сделаем, что и искать не станет!

Вдруг так и прыснула смехом:

— Ну, мы же ему выкинем! Будет помнить! Веришь мне, Варюша? Где он тебя будет ждать?

— В седьмом часу на мосту…

— Чудесно! Ты не беспокойся, с моста мы его не снимем.

Равно в семь Юля Жукова была на мосту. Вова Мороз и Марийка Полищук наблюдали издалека.

Юля уже заметила молчаливую фигуру Жоржа с папиросой в зубах и подошла к нему:

— Вот и я! Кажется, вам долго ждать не пришлось!

Жорж выпрямился, вынул изо рта папиросу. Фонарь освещал его лицо, удивленное и почти злое.

— Разрешите… — вырвалось у него.

Жукова стояла перед ним, вперив в него глаза:

— Что вы просите разрешить вам? Извините, вы ждали увидеть другую?

Жорж бросил через перила папиросу, порывисто засунул руки в карманы пальто, дернулся:

— Вы что? Какой разговор?

— А сейчас услышите какой, — невозмутимо промолвила девушка. — Вам письмо. Читайте сейчас же.

Она протянула Жоржу листок бумаги. Он ухватил его, быстро пробежал глазами: «Жорж! Я остаюсь учиться и не хочу, чтобы ради меня вы опоздали на поезд. У меня совсем другие мечты и другие желания. Прошу не тратить напрасно времени и встречи со мной не искать. Варя Лукашевич».

— Точка!.. — выдохнул Жорж.

— Именно так, — спокойно утвердила Юля, — кажется, Варя не забыла поставить точку. Эту записку она просила передать вам, и вот я и мои товарищи, — она кивнула на Вову и Марийку, которые подошли, — выполнили ее просьбу. Ответа не нужно! И еще вот что: комсомольская организация школы берет Лукашевич под свою опеку! Да! И поможет ей получить высшее образование. А вам желаем совершенствовать свое мастерство, чтобы стать настоящим фотографом!