Да, да. Моя хрупкая, нежная, мягкая матушка разозлилась тогда не шутку. Избавившись от горе-врачевателя, она отправила ко всем лекарям королевства гонцов, пообещав озолотить любого, кто поможет её дочери. Обещанная награда была столь высока, что к нам съехалось два десятка эскулапов, и даже придворный докторус пожаловал. Только помог мне не он, а один молодой знахарь. Он спас мою ногу, предупредив, что мне нельзя утомляться, ездить верхом, и что иногда у меня будут сильные боли. От болей он дал мне мазь. И первое время всё было просто отлично. Я была очень осторожной, долгое время не выходила в свет, больше сидела и лежала. И всё же, перед сменой погоды, колено ныло так, что хотелось лезть на стену. Знахарская мазь спасала от этих страданий... Пока у меня не началось привыкание. Лекарство, которое готовилось строго по рецепту, из отборных трав, помогало с каждым разом всё реже, а потом и вовсе перестало. Вызванный знахарь развёл руками - это было самое сильное обезболивающее из имевшегося у него. И вряд ли кто-либо предложит мне что-то лучше этого.
На мой вопрос: "Почему болеть начинает в слякоть?", он, пожав плечами, ответил:
- Возможно из-за того, что это случилось в дождь.
Оставалось только молиться, чтобы солнце зависло на небе навсегда...
Но этого, естественно, не случилось. И моё колено предсказывало погоду, начиная ныть за пару дней до дождя. И по интенсивности боли я могла с точностью определить, когда именно небеса расплачутся.
И в этот раз, я два дня металась по дому злобной мегерой, а на третий, когда начался дождь, - забилась в дальний угол своей комнаты, кусая уголок подушки, чтобы заглушить стоны. А кухарка с суровым видом готовила мне примочки, позволяющие хоть как-то приглушить боль.
Я лежала на кровати, устроив ногу поверх подушек. Матильда деловито меняла повязку, когда в комнату вошла моя мать.
Матушка, коротко глянув на меня широко распахнутыми глазами, в которых затаилось сострадание, тихо попрощавшись, уехала с Изабеллой - полученное неделю назад приглашение от маркиза на званый вечер нельзя игнорировать...
На моё счастье, дождь был недолгим, и когда он закончился, вспышки боли пошли на убыль. Колено лишь изредка простреливало, заставляя меня стискивать зубы, но это было терпимо, если вспомнить, то, что было до этого.
Я перебралась с кровати на оттоманку у окна, и сидела обложенная подушками, когда в дверь тихо постучались.
Вопрос "как я себя чувствую" вызывал у меня в такие дни нервную дрожь, поэтому мы обходились без такого рода расспросов.
- Мы вернулись, - доложила матушка, входя в комнату. Она окинула меня внимательным взглядом. - Не стали там долго задерживаться.
- Что на этот раз? - спросила я.
Судя по чуть побледневшему лицу и поджатым губам - что-то, что заметно ударит по нашему кошельку.
- Одна из парных китайских ваз, - дрогнувшим голосом пробормотала матушка.
Если бы я не была вымотана приступами боли, у меня наверняка начался бы приступ истерики. А так, я лишь устало откинулась на подушки.
Китайские вазы, стоявшие в гостиной маркиза, были его гордостью. Ещё бы. Они не только дороги, но чрезвычайно редки. Чтобы расплатиться, придётся не только расстаться со всей выручкой от прибывающего в порт товара, но и изъять часть моего приданого. А его оставшуюся часть пустить в оборот, так как на закупку новой партии у нас не останется ни сантима.
Когда я представила плывущий по волнам корабль, решение пришло как-то само собой.
- Предложи возместить ущерб тиарой, - предложила я.
Матушка чуть нахмурилась, размышляя. Но затем её лицо начало проясняться.
- Той самой? - спросила она.
Я кивнула. Мы оба прекрасно понимали, о чём речь. Тиара, выполненная в модном стиле рококо, сплошь украшенная бриллиантами, достойная сокровищницы короля. Мы видели её только нарисованной на бумаге, но рискнули заказать, потому что знали - здесь тиару можно продать в пять раз дороже.
- Только сделай это в присутствии его жены, - предупредила я. - Она не устоит.
Губы матушки расползлись в улыбке:
- Чудесно, - облегчённо выдохнула она. - Я даже возьму тиару с собой... чтобы уж наверняка.
Подойдя ко мне, она осторожно присела на краешек оттоманки.
Затем, оглядев меня исподтишка, заговорила:
- Молодой де Брук расспрашивал о тебе. Желал скорейшего выздоровления.
Матушка ступила на зыбкую почву.
Моё состояние в такие моменты было очень неустойчивым. С одной стороны я хотела, чтобы меня отвлекли, с другой - могла сорваться из-за любой мелочи. А разговоры о моих ухажёрах не относились к нейтральным темам.
- Очень мило с...
Боль была настолько неожиданной, что я не смогла сдержать стона. Матушка вздрогнув, подскочила.
- Поговорим потом, - прохрипела я, вцепившись в подушку.
Меня тут же оставили одну.
Кто-то посторонний неправильно понял бы эту сцену. Возможно, даже обвинил бы в малодушии мою мать, но всё дело было во мне. Я тяжело переношу сострадание матери. Когда она смотрит на меня, я вижу боль в её глазах. Они словно зеркала - отражают те страдания, что терзают меня. Это пугает... У нас уже сложился определённый ритуал. Зная, что для меня это важно, матушка всегда уходит, когда я начинаю корчиться. В такие моменты я предпочитаю общество бесцеремонной Матильды, которая не считала нужным со мной сюсюкаться.
Когда боль отпустила, я, чтобы отвлечься, начала думать над последними словами матушки. С Антуаном де Бруком мне было интересно, но поскольку кое-кто отныне начнёт лелеять надежды и строить планы, придётся порвать с ним всякие отношения. Отделаться от своих воздыхателей мне не составляло труда. А вот те, кто сватали меня у моей матери - доставляли хлопот. Но пока я справлялась и с ними. Всё, что нужно - это найти то, на чём можно сыграть. Например, одному претенденту на мою руку, очень брезгливому, я сообщила, что обожаю собак и кошек, коих у меня с десяток штук, и что они спят в моей постели и едят за столом. В разговоре с высокоморальным ханжой, как бы случайно, оборонила, что мне импонирует нынешняя мода, когда супруги, обзаведясь наследником, находят себе любовников... Такими вот методами мне пока удавалось отваживать от себя женихов.
"Как же мне всё это надоело! Быстрее бы двадцатилетие"
***
Прошедший дождь, послуживший мне тоскливым предупреждением, заставил лето засобираться, словно засидевшуюся гостью. Небо, хоть и было безоблачным, потеряло свой яркий цвет, будто вылиняв после стирок. Солнце продолжало светить, но его лучи уже не обжигали...
Природа напоминала - "Скоро всё изменится..."
