Идя ужинать, остановился у своей двери, заглянуть в почтовый ящик. Мэри сообщала запиской, что пишет письмо, завтра-послезавтра пошлет. В досаде сунул записку в карман рубашки. Подниматься не стал. На углу встретил Нуньеса — холстинковый костюм, соломенная шляпа, сетка с продуктами.
— А, привет! Вы как, мистер Левенталь? Я смотрю, компанию завели, пока супруга в отлучке?
— Откуда вы знаете?
— Наш брат комендант, он все держит под контролем. Нюх острый. И не хочешь, а все замечаешь. От тебя не зависит. Жильцы удивляются. Я сквозь стенку вижу! Никто и не знает, а? — Он изобразил пальцами вьющуюся спираль, в полном восторге. — Вы утром выходите, а я потом слышу: у вас радио говорит. Сегодня в обед: доставка идет на четвертый этаж. А дальше оказывается там — что? — пустой судок от супа и бутылка из-под виски.
«Так вот он что себе позволяет, — подумал Левенталь. — Не просыхает. Для этого я его приютил».
Нуньесу он сказал:
— Я пригласил пожить одного друга.
— Ах, да мне без разницы, кого вы пригласили. — Нуньес хитро засмеялся, весело сморщил нос, и при этом жилы на лбу у него вздулись.
— А по-вашему, я кого пригласил?
— С этим полный порядок. Когда поднималась доставка, не дамская ручка тянула ремень, это уж точно. Не беспокойтесь. — Мускулистая рука качнула сетку, и дрогнула татуировка: сердце, пронзенное стрелой. Левенталь продолжил свой путь к ресторану. За квартиру заплатить — на это у него денег нет, он думал, спускаясь по ступенькам и пригибаясь под навесом, а на пьянку — пожалуйста. На пьянку он их достает. Откуда? А вдруг спер что-то из дому и заложил? Ах, да что тут украдешь? Котиковую шубку Мэри отдали на хранение. Ложки? Кто будет красть такое серебро. Тряпки? Но ростовщик пойдет на большой риск, учитывая, как Олби одет, имея с ним дело. Нет, ломбардам приходится заботиться о лицензии. За свою одежду Левенталь не слишком беспокоился. Ну, твидовый костюм, в мешке против моли, в кладовке висит; остальное не заложишь. И костюм — слишком малая цена за то, чтоб избавиться от Олби. Олби сам должен это понять, соображения хватит. Конечно, пьяница, когда хочется ему выпить, когда невтерпеж, теряет последний рассудок. Но разве ему пара баксов нужна? Деньги Левенталь ему уже предлагал. Видно, есть у него немного, раз он себе может позволить виски. А как же насчет выселения? Просто враки? Но этот вид, грязный костюм, рубашка, эти длинные лохмы? Возможно, экономит на стрижке и на квартире, а держит заначку на виски. На всякий случай пожитки лучше держать под замком, решил Левенталь.
Он наскоро сжевал подпорченную лишним тимьяном тушеную телятину, сглотнул стакан ледяного чая с желтым нетающим сахаром и закурил сигару. Макс с семьей вытеснил из его мыслей Олби. Позвонить? Нет, пока не надо, сегодня не надо — он наскоро подбирал уважительные причины, отмахиваясь от догадок о прятавшейся за ними собственной слабине. Сам отдавал себе отчет. Но нет же, действительно, пока не время звонить. Потом, когда все чуть утрясется, Макс поймет — если, конечно, ее последний взгляд в церкви значил именно то, что он подумал, — что за счастьице ему привалило. Хотя, может, ничего в этом взгляде такого особенного — учитывая обстоятельства. «Может, — Левенталь разглядывал наросший на сигаре высокий слоеный столбик пепла — может, просто у меня чересчур разгулялась фантазия. Горе, сердце не выдерживает… Словом, ужас, ужас. Люди, плача, страдальчески скалятся, а со стороны вам покажется, что смеются, ну и так далее. Дай-то Бог, чтобы я ошибся. Да, наверно, я ошибся. Хватило бы у Макса пороху выгнать тещу, глядишь, и обойдется у них. Смерть мальчика хоть сплотит семью. Старуха плохо влияет на Елену; теперь особенно будет на нее наседать. Ради Филипа Максу надо указать старой ведьме на дверь. Со своей этой стряпней, уборкой, она попробует в такое-то время забрать в доме власть. Да, да, стоит указать Максу на эту опасность, он, наверно, не собирается спроваживать тещу. Нет, пусть она проваливает и не рыпается! Но если Максу удобней на нее рассчитывать… Развязать себе руки, а там — податься куда глаза глядят, и оставить у нее в лапах Филипа… Нет-нет, гнать ее, гнать взашей».
Он еще посидел немного за темным столиком в углу, и карие глаза почти не выдавали темной тревоги, которая его точила.
Дома он снял пиджак в передней. В окне, в ясной глубине над темным плавучим дымом и низкой алостью закатных туч, дрожала вечерняя звезда. Через узкую кухню он прошел в столовую, там было пусто. Вернувшись в гостиную, не сразу заметил присутствие Олби. Только когда уже плюхнулся в кресло возле окна, увидел, как тот сидит в углу, за бюро, и яростно гаркнул:
— Это еще что за номер!
Вскочил, зажег настольную лампу. Руки дрожали.
— Вот, коротал вечерок.
— Ах, скажите! Вечерок! — громыхнул Левенталь. — Сволочь пьяная!
После этого он замолк, упрямо выжидая, чтоб Олби заговорил первым. Жужжали, спеша, электрические часы. Олби положил голову на спинку кресла, разбросал крупные ноги, каблуками упершись в пол. Скрестил на груди руки, выпростав цевки. Погодя, шелохнулся, вздохнул:
— Убийственная жара, совершенно изматывает…
— Кое-что другое совершенно изматывает, а?
— То есть?..
— Виски, — сказал Левенталь. — Вам, по-моему, надо искать работу. А вы что? Сидите тут, пьете? Когда вы заявились, я считал, что вы будете куда-то пристраиваться, подыскивать себе жилье.
Олби боднул головой воздух.
— Зачем же я буду действовать с бухты-барахты, — на губах расцветала улыбка, — во всяком деле… это уж вы сами понимаете, инстинктом чуете… нет хуже — спешить. Спешить хорошо при ловле блох… а тут лучше семь раз примерить, — кончил он с дурацким, восхищенно-самодовольным видом. Пьян, что ли? — подумалось Левенталю.
— Во всяком деле, эх вы, — сказал он презрительно. — Какое у вас дело?
— Ну, значит, будет. Что-то обязательно выплывет.
— И еще. Как это вы тут выходили, опять входили? Я вчера запер дверь. Абсолютно уверен — запер.
— Надеюсь, вы не в претензии. На кухне валялись ключи, один подошел.
Левенталь поморщился. «Мэри забыла свой ключ? Или это запасной? С самого начала агент выдал нам два, да, точно, кроме ключа от почтового ящика и от нижней кладовки. Или было сразу три ключа от двери?»
— Я сам не знал, вернусь или нет, — объяснял Олби, — но раз оставалась такая возможность, я решил, что с ключом будет удобней. Я вчера пытался вам дозвониться на работу, вас не было.
— Незачем ко мне приставать на службе, — вспыхнул Левенталь. — Что вам еще понадобилось?
— Хотел спросить разрешения насчет ключа, это раз. А потом, во-вторых, вдруг пришло в голову спросить на всякий пожарный, нет ли у Бирда вакансий для человека моего профиля, и, может, стоит попытать счастья.
— У Бирда? Вдруг пришло в голову? Не верю!
— А вот и пришло… — Олби начал с разгона, но осекся. Приоткрыв большой толстый рот, он задышал громко, явно подавляя смех; и смотрел на Левенталя с веселым любопытством. Но, напоровшись на ответный взгляд, начал заново, уже посерьезней: — Нет, пришло-пришло, прямо осенило за завтраком. «А почему бы Левенталю не помочь мне устроиться у него в конторе?» Это ж будет только справедливо, да? Я вас представил Редигеру. Не важно, что из этого проистекло. Плюнуть и растереть. Будем думать исключительно об ответной любезности. Вы обтяпываете мне встречу с Бирдом — он ведь собственной персоной, лично подбирает сотрудников? — и мы квиты.
— Им никто не требуется.
— А это уж я, с вашего разрешения, сам попробую убедиться.
— Во всяком случае, они не могут предоставить вам работу, которая бы вас устроила.
— А вам-то какая разница, что меня устроит? Вам разве не плевать с высокой горы, — он осклабился, — буду я мыть посуду, скрести пол или клиентов обольщать?
— Да, мне действительно плевать, — сказал Левенталь.
— И почему вас тогда так волнует, какую мне работу предложат у вас в конторе?
— Но вы ведь говорили о каком-то деле, или я ослышался? — Левенталь подошел к камину, нашарил в папироснице сигарету, сел и протянул по подоконнику руку к пепельнице, в которой лежал спичечный коробок. Олби за ним наблюдал.
