Бри взяла ее за руку, и они притихли. Норе казалось, что этот миг растет и ширится и способен вместить весь мир. То же самое она испытывала давным-давно, когда тихими темными ночами кормила грудью маленького Пола. Теперь он взрослый, стоит где-нибудь на железнодорожной станции или на тротуаре под колышущейся кроной дерева, а может быть, переходит улицу. Останавливается у витрин, или достает из кармана билет, или просто щурится от солнца. Он – часть ее тела, и вот, смотрите-ка, вырос и живет совершенно отдельной от нее жизнью. Нора подумала о Фредерике: сидит, должно быть, на своей деловой встрече, просматривает документы, кивает и кладет ладони на стол, прежде чем начать говорить. У него темные волоски на руках и ухоженные ногти. Он бреется дважды в день, а если забывает, то ночью, когда он притягивает ее к себе и целует за ухом, пробуждая в ней страсть, щетина царапает ей шею. Он не ест хлеба и сладкого и зверски раздражается, если запаздывает утренняя газета. Все эти мелочи, милые и неприятные, – неотъемлемая часть Фредерика. Сегодня вечером они встретятся в их пансионе у реки. Выпьют вина, а ночью она проснется, прислушиваясь к его ровному дыханию, и лунный свет будет заливать комнату. Он хочет, чтобы они поженились. Что же, и это – решение.

Книга соскользнула с колен, и Нора наклонилась за ней, невольно залюбовавшись «Звездной ночью» Ван Ibra на обложке брошюры, которую Нора использовала вместо закладки. Когда Нора выпрямилась, в саду уже появился Пол.

– Ой! – Она вспыхнула от счастья, как всегда при виде этого человека, ее сына, в этом мире, и встала. – Вот он, Бри!

– Он такой красивый, – заметила Бри, тоже вставая. – Надо полагать, в меня.

– Точно, – согласилась Нора. – Но откуда он взял свой талант, остается только догадываться: нам с Дэвидом медведь на ухо наступил.

Талант Пола, о да, загадочный дар небес. Она смотрела, как сын шагает по саду.

Пол, широко улыбаясь, махнул им рукой, и Нора пошла навстречу, бросив книгу на скамье. Ее сердце часто билось от волнения, радости, горя, тревоги; она вся дрожала. Пришел сын – и как изменился мир! Нора открыла объятия. Пол был в белой рубашке с закатанными рукавами и шортах цвета хаки. От него пахло чистотой, как будто он только что принял душ. Она почувствовала сквозь ткань его мускулы, крепкие кости, тепло его тела – и внезапно поняла желание Дэвида остановить мгновение. Нельзя винить его, нет, – за то, что он хотел постичь загадку мимолетности, изучить каждую частичку времени под микроскопом, кричать, протестуя против потерь, перемен, движения.

– Привет, мам. – Пол слегка отстранился, чтобы посмотреть на нее. Сверкнули белые, идеально ровные зубы; он отрастил темную бороду. – Какая неожиданная встреча! – засмеялся он.

– Да уж, подумать только.

Подошла Бри и тоже обняла Пола.

– Мне надо идти, – объявила она. – Я ждала, только чтобы поздороваться. Отлично выглядишь, Пол. Бродячая жизнь тебе на пользу.

Он улыбнулся:

– Опять куда-то летишь? Остаться не можешь?

Бри коротко взглянула на Нору.

– Нет, – сказала она. – Но мы скоро увидимся, договорились?

– Договорились. – Пол наклонился и поцеловал ее в щеку. – Что с тобой поделать.

Бри повернулась и зашагала прочь. Нора тыльной стороной ладони отерла слезу.

– Ну, ты как? – спросил Пол и внезапно посерьезнел. – Что случилось?

– Пойдем, сядем, дорогой. – Она взяла его за руку.

– Они дошли до ее скамьи, вспугнув по дороге стайку голубей. Нора взяла свою книгу и принялась водить пальцами по закладке.

– Пол, у меня плохие новости. Отец девять дней назад умер. От сердечного приступа.

Его глаза расширились от ужаса и горя. Он отвел взгляд и молча уставился на дорожку, по которой только что шел к матери, к этому страшному известию.

– Когда были похороны? – спросил через какое-то время.

– На прошлой неделе. Мне так жаль, Пол. Я не смогла тебя разыскать. Думала обратиться в посольство за помощью, но даже не знала, откуда начать. Вот, пришла сюда – в надежде, что ты появишься.

– Я чуть не опоздал на поезд, – задумчиво произнес он. – Мог и не появиться.

– Но появился, – сказала она. – Ты здесь.

Он наклонился вперед, уперев локти в колени, сцепив между ними руки. Она вспомнила, что ребенком, скрывая горе, сын сидел точно так же. Пол сжал пальцы, разжал их. Нора взяла руку сына в свою, почувствовав застарелые мозоли на кончиках его пальцев. Они долго сидели, прислушиваясь к шелесту ветра в кронах деревьев.

Когда Пол заговорил, его голос срывался.

– Отец… умер. Я такого и представить не мог. И вообще думал, что он меня не волнует. Ведь мы почти не общались.

– Знаю. – После звонка Бри она шла по улице под аркой древесных ветвей, открыто плакала и сама злилась на Дэвида за то, что он ушел, не дав ей возможности с ним объясниться. – Но раньше у вас, по крайней мере, был шанс.

– Да. Я все ждал, что он сделает первый шаг.

– Думаю, он тоже.

– Он – мой отец, а не наоборот, – сказал Пол. – Это ему полагалось знать, как следует поступить.

– Он любил тебя.

Пол коротко, горько засмеялся.

– Нет. Звучит, конечно, красиво, но… Я ходил к нему, пытался что-то наладить, но мы только болтали о том о сем и – ничего больше! С его точки зрения, все во мне было не так. Он бы с радостью поменял меня на другого сына. – Слезы, собравшиеся в уголках глаз, грозили пролиться.

– Милый, – ласково произнесла Нора. – Он любил тебя. Правда. Ты для него был самым замечательным сыном на свете.

Пол резким движением вытер слезы. От горькой печали у Норы перехватило дыхание, и прошла минута, прежде чем она смогла заговорить.

– Твой отец, – наконец сказала она, – с огромным трудом раскрывался перед другими. Не знаю почему. Он вырос в бедной семье и всегда этого стыдился. Жаль, он не видел, сколько народу пришло на его похороны. Сотни. И все благодаря его клинике. У меня есть гостевая книга – можешь сам посмотреть. Его любило множество людей.

– А Розмари была? – спросил он, поворачиваясь лицом к матери.

– Да.

Нора помолчала, подставив лицо теплому ветерку. Она мельком видела Розмари после церемонии, в последнем ряду, в скромном сером платье. У нее по-прежнему были длинные волосы, но выглядела она старше, степенней. Дэвид всегда утверждал, что у них ничего не было; в глубине души Нора знала, что это правда.

– У них ничего не было, – вслух сказала она. – У твоего отца и Розмари. Все не так, как ты думаешь.

– Знаю. – Он сел прямее. – Знаю. Розмари говорила. Я ей поверил.

– Говорила? Когда?

– В первый день, когда папа привез ее домой. – Он смутился, но продолжил: – Я иногда встречался с ней, когда заглядывал к отцу. Бывало, мы вместе ужинали. Если папы не было, я общался с Розмари и Джеком. Я видел, что между ними ничего нет. При мне к ней приходил ее парень. Странно все как-то… но она хорошая, Розмари. Я вовсе не из-за нее не мог поговорить с отцом.

– Все равно, Пол, ты очень много для него значил. Я понимаю все, что ты говоришь, потому что сама чувствовала то же самое. Эту дистанцию, отстраненность. Слишком высокую стену. Через какое-то время я уже не пыталась преодолеть ее, а потом перестала ждать, что в ней появится дверь. Но там, за своей стеной, он любил нас обоих. Я не знаю, откуда мне это известно, но это так.

Пол молчал, время от времени смахивая с глаз слезы.

Стало прохладней, и в парк потянулись влюбленные, родители с детьми, одинокие старики. К Норе и Полу приближалась пожилая пара. Женщина была высокая, с копной белых волос, мужчина шел медленно, немного сутулясь, опираясь на палочку. Она держала его под локоть и, склоняясь к нему, что-то говорила, а он кивал, задумчиво сдвинув брови, глядя за ограду, на то, что она показывала. При виде такой близости у Норы мучительно сжалось сердце. Когда-то она мечтала, что и они с Дэвидом доживут вместе до старости, переплетутся жизнями, как лианы, обовьют друг друга усиками, перемешаются листьями. Как она невероятно старомодна, даже в этом своем сожалении. Она воображала, что, выйдя замуж, будет прелестным бутоном, защищенным крепкими чашелистиками, укрывающими свернутые лепестки ее жизни.