– Пропадаешь на целых три дня, – возмущалась мать, – и заявляешься домой в таком… господи, ты только посмотри на себя, Дэвид… жутком виде, и к тому же с беременной девицей. И я должна взять ее в дом, не задавая вопросов?

Девушка поморщилась и отвела глаза. Взгляд Пола невольно скользнул к ее животу. Под пальто ничего не разглядишь, но она, будто защищая, приложила к нему ладонь, и Пол заметил легкую выпуклость под свитером. Он затаился. Ссора продолжалась, кажется, бесконечно. В итоге мать умолкла и, поджав губы, вытащила из шкафа простыню, подушку, одеяло и швырнула вниз, отцу. А тот очень официально взял девушку под локоть и провел в кабинет.

Сейчас она спала на разложенном диване, повернув набок голову и закинув на подушку руку. Пол смотрел, как подрагивают ее веки, медленно поднимается и опускается грудь. Девушка лежала на спине, и живот был заметнее, чем вчера. Плоть Пола отреагировала сразу, и он вздрогнул. С марта он уже шесть раз занимался сексом с Лорен Лобельо. Она давно торчала на репетициях квартета и пялилась на него, не заговаривая: смазливая, стройненькая, хоть и чудила. Как-то раз она дождалась, пока другие участники группы разойдутся, и осталась наедине с Полом в тишине гаража. На бетонном полу танцевали солнечные зайчики. Лорен, конечно, со странностями, но сексуальная, черноглазая, с длинными густыми волосами. Она стояла у стены с инструментами; Пол сидел напротив в старом плетеном кресле, подкручивал струны гитары и гадал, рискнуть ли подойти к ней и поцеловать.

Но Лорен сама прошла через гараж, застыла прямо перед ним – его сердце толкнулось в ребра – и скользнула к нему на колени. Ее юбка задралась, обнажив стройные белые ноги. Про нее так и говорили: Лорен Лобельо даст, если положит на тебя глаз. Пол еще сомневался, что это правда, а между тем – пожалуйста: его руки уже под ее футболкой, и в каждую ладонь легла теплая, мягкая грудь.

Не надо бы этого делать, но тут уж как с падением: если полетел, сам не остановишься. Она по-прежнему околачивалась с ними в гараже, только теперь воздух был заряжен энергией секса, и, когда они оставались одни, Пол бросался к ней и начинал целовать, скользя ладонями вверх по атласной коже ее спины. Девушка на диване вздохнула, пошевелила губами. «Гляди, как бы за решетку не загреметь», – предупреждали насчет Лорен друзья, особенно Дюк Мэдисон, которому в прошлом году пришлось бросить школу и жениться на своей подружке. У него больше не было времени играть на фортепьяно, а если и выдавался случай, бедняга то и дело затравленно косился на часы. «Залетит – и привет, считай, это тебя поимели».

Пол не отводил глаз от спящей девушки: бледное лицо, длинные темные волосы, россыпь веснушек. Кто она такая? Его педантичный отец, предсказуемый как часы, вдруг взял и исчез. На второй день мать позвонила в полицию, но там ее не приняли всерьез, все отпускали пикантные шуточки – до тех пор, пока в гардеробе питтсбургского музея не нашли портфель отца, а в гостинице, где он останавливался, – его чемодан и фотоаппарат. Полиция засуетилась. Отца видели на вернисаже, он спорил с какой-то темноволосой женщиной, как оказалось, художественным критиком. Ее отзыв о выставке – нелицеприятный, надо сказать, – был напечатан в питтсбургской газете.

– Личных тем не касались, заявила копам критикесса.

А вчера вечером в замке вдруг повернулся ключ, и отец вошел в дом вместе с беременной девушкой, с которой, по его словам, только-только познакомился. Он никак не объяснил ее присутствия, лишь коротко бросил, что ей нужна помощь.«Помощь бывает разная, – заметила мать. Она говорила о девушке так, словно та, в своем огромном пальто, не стояла здесь же, в холле. – Можно дать денег или устроить в центр поддержки матерей-одиночек. Но нельзя пропадать несколько дней без единой весточки, а потом явиться домой с незнакомым человеком. Боже мой, Дэвид, ты что, совсем ничего не понимаешь? Мы подняли на ноги полицию! Думали, ты умер!»

«Быть может, я и умер», – сказал отец, и этот странный ответ заставил мать замолчать, а Пола – окаменеть на лестнице.

Сейчас девушка безмятежно спала, ни о чем не тревожась, а внутри нее, в темных водах, плавал и рос ребенок. Пол легонько коснулся ее волос – и уронил руку. Вдруг захотелось прижаться к ней, обнять. Не так, как с Лорен, не ради секса; ему просто хотелось быть рядом, ощущать ее тепло. Хотелось проснуться около нее, провести рукой по выпуклости живота, дотронуться до лица, взять за руку.

Расспросить, что она знает про его отца.

Она вдруг распахнула глаза и секунду смотрела на него невидяще. Затем быстро села, запустила пальцы в волосы. Она спала в его старой синей футболке с надписью «Дикие Коты Кентукки», пару лет назад он в ней бегал. У девушки были длинные, тонкие руки. Пол мельком увидел подмышку с короткими волосками и гладкую выпуклость груди.

– Что смотришь? – Она опустила ноги на пол.

Он помотал головой, не находя слов.

– Ты – Пол, – сказала девушка. – Отец про тебя рассказывал.

– Да? – Пол ненавидел себя за жадное, жалкое любопытство в голосе. – И что именно?

Она пожала плечами, отбросила волосы на спину, встала с дивана.

– Дай вспомнить. Ты упрямый. Отца ненавидишь. И ты – гитарный гений.

Жар бросился Полу в лицо. Ему-то казалось, что отец не замечает его, точнее, замечает лишь то, что не соответствует ожиданиям.

– Как это – я ненавижу? – пробормотал он. – Все ровно наоборот.

Она наклонилась, сложила постельное белье и села с ним в руках, оглядываясь по сторонам.

– Красиво у вас, – произнесла она. – Когда-нибудь и у меня будет такой дом.

Пол едва успел проглотить смешок.

– Ты ж беременная, – сказал он. Перед ним сидел его олицетворенный страх, тот, что терзал его всякий раз, когда он, дрожа, не в силах сопротивляться всепоглощающему желанию, шел через гараж к Лорен Лобельо.

– Точно, беременная. И что? Не мертвая же.

Она говорила с вызовом, но по ее голосу Пол догадался, что она очень боится, совсем как он, когда просыпается среди ночи от сна о Лорен. Теплая, шелковистая, Лорен из сна что-то шептала ему на ухо, и он знал, что не может остановиться, хотя их, совершенно очевидно, несет к катастрофе.

– Pзница невелика, – заявил он.

Она глянула на него так, будто он ее ударил; глаза наполнились слезами.

– Прости, – сказал он. – Ляпнул не подумав.

Она уже всерьез плакала.

– Что ты тут забыла? – рявкнул он, злясь и на ее слезы, и вообще на ее присутствие. – В смысле – кто ты такая, чтобы лезть к моему отцу и к нам в дом?

– Никто! – Слезы вмиг высохли, она ощетинилась. – И я к вам не просилась. Твой отец сам меня потащил.

– Чушь какая-то. С чего вдруг?

Она пожала плечами:

– Понятия не имею. Я жила в старом доме, где он вырос. Он сказал, что мне больше нельзя там оставаться. Дом ведь его, верно? Мне-то крыть нечем. Утром мы пошли в город, он купил билеты на автобус, вот мы и приехали. Чтоб им провалиться, этим автобусам. Тыщу пересадок пришлось сделать.

Она завязала волосы в хвост на затылке, и Пол вновь невольно залюбовался ее изящными ушками. Интересно, отец тоже считает ее симпатичной?

– В каком еще старом доме? – переспросил Пол хмуро, ощутив странный укол в груди.

– Говорю же, где он вырос. Я там последнее время жила. Больше некуда было податься. – Она опустила глаза.

Пол съежился от какого-то неясного чувства. Зависти? К тому, что этот заморыш с ушками побывал в дорогом для его отца месте, которое Пол никогда не видел? Как-нибудь с тобой съездим, обещал отец, но годы шли, а он больше не заговаривал об этом. Между тем Пол не мог забыть, как отец сидел посреди своей разгромленной фотолаборатории и осторожно, одну за другой, собирал фотографии. Это моя мать, Пол, твоя бабушка. У нее была трудная жизнь. И у меня была сестра, ты не знал? Ее звали Джун. Она хорошо пела, любила музыку, как ты. Пол до сих пор помнил запах отца в то утро – аромат свежести и одеколона; он уже собрался в больницу и все-таки сидел на полу в темной комнате и разговаривал с сыном, в кои веки забыв о работе. И делился с Полом самым личным.