Лысеющий Говард в дурацких сандалиях. Говард, раздающий советы по фотографии в их гостиной, накануне вечером.

С Говардом. Как она могла?

И все же, все же… он ведь годами ждал этого момента.

Песок горячо липнул к ступням, свет резал глаза. На Дэвида нахлынула неизбывная, давняя уверенность в том, что вьюжная ночь, когда он отдал дочь Каролине Джил, не прошла без последствий. Разумеется, жизнь продолжалась, богатая событиями; сам он, по всем внешним признакам, достиг немалых успехов. И при всем том, в самые непредсказуемые моменты – на операции, за рулем машины, в постели, почти засыпая, – он содрогался от сознания своей вины. Он отказался от дочери. Страшная тайна создала основу его семьи, стала своеобразным костяком их с Норой совместной жизни. Он знал это, видел так ясно, как если бы между ними выросла каменная стена. И видел, как Нора и Пол бьются в эту стену, не понимая, в чем дело, и только чувствуя перед собой нечто невидимое и несокрушимое.

Дюк Мэдисон эффектно закончил игру, встал и поклонился. С воодушевлением аплодируя, Нора повернулась к семейству сзади.

– Великолепно! – воскликнула она. – Дюк необычайно талантлив.

Сцена опустела, рукоплескания стихли. Прошла секунда, другая. По залу пошел шумок.

– Где он? – Дэвид сверился с программкой. – Где Пол?

– Не волнуйся, он здесь, – ответила Нора и, к удивлению Дэвида, взяла его за руку. Прохлада ее пальцев принесла ему необъяснимое облегчение, и он поверил на миг, что их отношения не изменились и ничто в конечном итоге между ними не стоит. – Сейчас выйдет.

Она еще не договорила, а за кулисами возникло движение, и на сцену шагнул Пол. Дэвид обнял его взглядом: долговязый подросток в белоснежной рубашке с закатанными рукавами, с кривоватой улыбкой, обращенной к публике. Как это получилось, что его ребенок вдруг вырос и с такой непринужденной уверенностью стоит перед полным залом? Сам Дэвид никогда не решился бы. На него нахлынул невероятный страх: что, если Пол опозорится перед столькими людьми? Рука Норы все еще лежала на его руке, когда Пол склонился над гитарой, взял несколько пробных аккордов и заиграл.

Сеговия, значилось в программке, два коротких этюда: «Этюд» и «Этюд без света». Эти произведения, изысканные и строгие, Дэвид знал наизусть. Он сотни, тысячи раз слышал их в исполнении своего сына. На Арубе именно они лились из комнаты Пола, быстрее, медленнее, с бесконечным повторением некоторых аккордов и тактов. Они были столь же привычны, как длинные пальцы Пола, умело перебиравшие струны, вытягивавшие в воздухе нить мелодии. Тем не менее Дэвиду казалось, что он слышит эти звуки – а возможно, и самого Пола видит – впервые. Где малыш, который стаскивал ботиночки, чтобы попробовать их на зуб? Мальчик, лазавший по деревьям, ездивший на велосипеде стоя и отпустив руки? Непостижимым образом тот милый рисковый мальчишка превратился в молодого человека с гитарой, на сцене. Сердце Дэвида не помещалось в груди, колотилось так часто, что он испугался инфаркта – ему всего сорок шесть, но случается и не такое.

Дэвид заставил себя расслабиться, слиться с темнотой; закрыл глаза и поплыл на волнах дивной музыки. Под веками проступили слезы, горло болезненно сжалось. Дэвид увидел свою сестру: она стояла на крыльце и пела чистым, серебристым голосом. Казалось, это особая речь, данная ей от рождения, – такая же, что дана Полу. Его охватило жестокое осознание потери, сотканное из стольких воспоминаний: голоса Джун, двери, захлопнувшейся за Полом, одежды Норы, брошенной на пляже. Новорожденной дочери в руках Каролины Джил.

Слишком много всего. Слишком много. Дэвид едва сдерживал рыдания. Он открыл глаза и стал повторять периодическую таблицу – водород, гелий, литий, – чтобы комок в горле растворился, не пролившись слезами. Таблица всегда помогала в операционной, помогла и сейчас. Немного успокоившись, Дэвид спешно запер все на замок: Джун, музыку, мощный порыв любви к сыну. Пальцы Пола замерли, легли на струны. Дэвид высвободил руку из ладони Норы и зааплодировал.

– Все в порядке, Дэвид? – глянув на него, спросила она. – Все нормально?

Он кивнул, не решаясь заговорить, но спустя какое-то время сдавленно произнес:

– Пол молодец. Хорошо играет.

– Поэтому и мечтает поступить в Джуллиард. – Она хлопала, не жалея ладоней, а когда Пол нашел их глазами, послала ему воздушный поцелуй. – Вот будет здорово, если все получится. У него еще есть несколько лет, и, если он целиком посвятит себя музыке – кто знает?

Их сын поклонился и, обнимая гитару, ушел со сцены. Аплодисменты усилились.

– Целиком посвятит музыке? – переспросил Дэвид. – А если ничего не получится?

– А если получится?

– Ну, не знаю, – протянул Дэвид. – По-моему, он еще слишком молод, чтобы закрывать для себя другие возможности.

– Он очень талантлив, Дэвид. Ты сам слышал. Может, это и есть его возможность?

– Ему всего тринадцать.

– Уже тринадцать – и он любит музыку. Он говорит, что по-настоящему живет, только когда играет на гитаре.

– Что это за профессия? Он сможет зарабатывать ею на жизнь?

Нора задумчиво покачала головой:

– Не знаю. Но… как там говорится? Делай, что любишь, а деньги приложатся. Не убивай его мечту.

– Не буду, – сказал Дэвид. – Но я беспокоюсь. Хочу застраховать его от неприятностей. А Джуллиард, как он ни престижен, вершина почти недоступная. Пол может сильно обжечься.

Нора хотела что-то ответить, но зал стих: на сцену вышла девушка в темно-красном платье со скрипкой. Дэвид слушал и эту девушку, и остальных, но с ним по-прежнему была музыка Пола. После концерта они с Норой вышли в фойе, на каждом шагу останавливаясь, пожимая кому-то руки и выслушивая комплименты в адрес сына. Наконец добрались до Пола. Нора, протиснувшись сквозь толпу, обняла его, Пол смущенно похлопал ее по спине. Дэвид поймал его взгляд и улыбнулся; Пол, к его удивлению, улыбнулся в ответ. Ничего особенного, но Дэвид вновь разрешил себе поверить, что все наладится. Однако через пару секунд Пол словно бы одернул сам себя, отстранился от Норы, шагнул назад.

– Ты великолепно играл, – с чувством сказал Дэвид и обнял Пола, заметив, как напряглись его плечи, как он насторожен и скован. – Просто феноменально, сынок.

– Спасибо. Я здорово нервничал.

– Да что ты? А совершенно незаметно.

– Совершенно, – подтвердила Нора. – Ты прекрасно держишься на сцене.

К Полу со всех сторон тянулись руки. Он охотно пожимал их, словно избавляясь от нерастраченной энергии.

– Марк Миллер пригласил меня играть с ним на фестивале искусств. Правда, классно?

Марк Миллер, учивший Пола играть на гитаре, быстро обретал известность. На сердце у Дэвида потеплело от радости.

– Еще как классно, – ответила, смеясь, Нора. – Классно и круто!

Она поймала страдальческий взгляд сына.

– В чем дело, Пол?

Пол сунул руки в карманы, потоптался на месте, обвел взглядом набитое битком фойе.

– Просто… даже не знаю… как-то стыдно, мам. Ты так говоришь… ты ж не школьница, в самом деле.

Нора вспыхнула. Дэвид видел, как она застыла от обиды, и ему тоже стало за нее больно. Она не знала, почему муж и сын отдалились от нее. Не знала, что одежду, брошенную на песке, трепали бури, которые Дэвид сам вызвал много лет назад. – Не смей так разговаривать с матерью! – Дэвид принял на себя выпад Пола. – Немедленно извинись.

Пол равнодушно пожал плечами:

– Само собой. Прошу прощения.

– Искренне.

– Дэвид… – Рука Норы легла на плечо мужа. – Не будем раздувать мировой скандал, очень тебя прошу. Мы все перенервничали. Давайте-ка поедем домой и отпразднуем успех. Я хотела кое-кого пригласить. Бри обещала прийти, и еще Маршаллы… Лиззи с ее флейтой – просто чудо, вы согласны? Родители Дюка, думаю, тоже не откажутся. Как по-твоему, Пол? Мы не очень хорошо знакомы, но, возможно, они к нам присоединятся?

– Нет! – Пол смотрел мимо Норы, в толпу.

– Серьезно? Ты не хочешь пригласить семью Дюка?