Дэвид легко коснулся рукой спины сына, почувствовав нежные позвонки под кожей.

– Пойду покажу маме. – Пол схватил криноидеи, пробежал через весь дом и выскочил в заднюю дверь.

Дэвид налил себе выпить и встал у окна. Кое-кто из гостей уже приехал. Мужчины в темно-синих пиджаках, женщины в розовых, перламутрово-желтых, пастельно-голубых нарядах, похожие на первые весенние цветы, рассеялись по газону. Нора ходила между ними, обнимала женщин, пожимала руки мужчинам, кого-то с кем-то знакомила. Когда они только встретились, она была очень скромной, тихой, сдержанной, настороженной, Дэвид и представить не мог, что однажды увидит ее раскованной, светской хозяйкой большого приема, ею же полностью организованного. Глядя на нее, Дэвид испытывал странную тоску. О чем? Наверное, о жизни, которой не случилось. Здесь, на лужайке, смеющаяся Нора казалась очень счастливой. Но Дэвид знал, что успешной вечеринки не хватит и на один день. Уже к вечеру ее увлечет какая-нибудь новая идея, а если среди ночи он проснется и проведет пальцами по изгибу ее спины, надеясь разбудить, она забормочет, перехватит его руку и отвернется, не просыпаясь.

Пол раскачивался на качелях, взлетая все выше. На шее у него болталась бечевка с кри-ноидеями; они прыгали на его маленькой груди, изредка ударяясь о цепи качелей.

– Пол, сними эту штуку! – крикнула Нора. Ее голос отчетливо доносился сквозь открытую сетчатую дверь. – Это опасно!

Дэвид взял свой бокал и вышел во двор, к Норе.

– Не надо, – мягко попросил он. – Он сам его сделал.

– Знаю. Я дала ему шнур. Только пусть не катается с этой штукой на качелях – не дай бог за что-нибудь зацепится, веревка его удушит.

Она помертвела от страха.

– Маловероятно. – Дэвид уронил ее руку, как никогда сильно желая стереть прошлое – и то, что потеря дочери сделала с ними обоими. – Ничего не случится, Нора.

– Ты не можешь этого знать.

– И все равно, Дэвид прав, Нора.

Обернувшись, Дэвид увидел Бри, чья энергия, страстность и красота наполняли их дом свежестью, как порыв ветра. Весеннее платье из невесомого материала, казалось, плыло вокруг нее. Рядом шел молодой человек – ниже ее ростом, чисто выбритый, с короткими рыжеватыми волосами, в сандалиях и рубашке с открытым воротом. Они держались за руки.

– Нет, Бри, подумай, шнур может зацепиться, и он задохнется, – настаивала на своем Нора, тоже обернувшись к сестре.

– Посмотри, он совершенно счастлив, – спокойно ответила Бри. – Не пугай ребенка. Дэвид прав – ничего с ним не случится.

Нора натянуто улыбнулась.

– Неужели? В любой момент может наступить конец света. Ты сама говорила, не далее как вчера.

– То было вчера, – улыбнулась Бри и дотронулась до руки Норы.

Они посмотрели друг на друга долгим взглядом, соединенные чем-то особенным, исключавшим всех остальных. Дэвид с тоскливой завистью наблюдал за ними. Он неожиданно вспомнил, как они с сестрой прятались под кухонным столом и, еле сдерживая смех, выглядывали из-под клеенки. Вспомнил ее глаза, тепло руки, радость от ее присутствия.

– А что было вчера? – спросил Дэвид, прогоняя воспоминание, но Бри его не услышала: она разговаривала с Норой.

– Прости, сестренка, – говорила она. – Вчера все немножко сошли с ума. Я была не в себе.

– Ты тоже прости, – сказала Нора. – Я рада, что ты пришла.

– Так что было вчера? Ты была на пожаре, Бри? – опять спросил Дэвид.

Они с Норой проснулись ночью от воя сирен и едкого запаха дыма. В небе полыхало странное зарево. Жильцы всех окрестных домов высыпали на улицу, Нора с Дэвидом тоже и, пока горел призывной пункт, стояли на газоне перед домом, чувствуя, как намокают от росы ноги. Много дней в долине реки Меконг падали бомбы, и жители прибрежных поселков разбегались, прижимая к себе умирающих детей, в то время как здесь ширилось движение протеста и в воздухе, накапливаясь, искрилось напряжение, невидимое, но почти осязаемое. В Огайо, за рекой, тоже погибли четверо студентов. Но в городе Лексингтоне штата Кентукки никто и представить не мог подобного: коктейль Молотова, горящее здание, отряды полиции, запрудившие улицы.

Бри повернулась к Дэвиду и отрицательно помотала головой. Длинные волосы взметнулись в воздухе.

– Я – нет, а вот Марк был. – Она улыбнулась своему спутнику и просунула тонкую руку под его локоть. – Познакомьтесь: Марк Белл.

– Марк воевал во Вьетнаме, – вставила Нора. – А здесь протестует против войны.

– Во-он оно что, – протянул Дэвид. – Агитатор.

– Скорее организатор протеста, – поправила Нора и, помахав кому-то на другом конце лужайки, сказала: – Кэй Маршалл зовет. Прошу прощения.

– Стало быть, организатор протеста, – повторил Дэвид, глядя вслед уходящей Норе. Ветерок играл рукавами ее шелковой блузки.

– Именно, – сказал Марк с очевидной самоиронией. Еле заметный акцент напомнил Дэвиду низкий и звучный голос отца. – Непреклонный борец за равенство и справедливость.

– Вас показывали в новостях, – вдруг сообразил Дэвид. – Вчера вечером. Вы произносили речь. Ну? Довольны? Это пепелище должно вас радовать.

Марк пожал плечами:

– Не доволен, но и не огорчен. Что случилось, то случилось. Идем дальше.

– Откуда такая враждебность, Дэвид? – Бри обожгла его зеленым взглядом.

– При чем тут враждебность, – сказал Дэвид, тут же осознав, что она права. А еще он понял, что начал растягивать и выравнивать гласные: знакомая с детства речь влекла столь же неодолимо, как вода. – Мне просто интересно. Откуда вы? – вновь обратился он к Марку.

– Западная Вирджиния. Из-под Элкинса. А что?

– Да так… Моя семья тоже там жила.

– А я не знала, – удивилась Бри. – Я думала, ты из Питтсбурга.

– Моя семья жила недалеко от Элкинса, – повторил Дэвид. – Очень давно.

– Правда? – Марк смотрел уже не так подозрительно. – Добывали уголь?

– Иногда, зимой. А вообще у нас была ферма. Трудно, конечно, но все же легче, чем шахтерам.

– Право на землю сохранили?

– Да. – Дэвид вспомнил о доме, который не видел почти пятнадцать лет.

– Умно. А мой вот папаша продал. Когда он через пять лет погиб в шахте, нам было некуда деться. Совсем. – Марк горько улыбнулся и на мгновение задумался. – Вы там бываете?

– Очень давно не приходилось. А вы?

– Нет. После Вьетнама поступил в моргантаунский колледж, по солдатскому биллю. Возвращение – странная вещь. Ты отсюда родом – и вроде уже не отсюда. Уходя, я никак не думал, что делаю выбор. А оказалось, так и есть.

– Понимаю, – кивнул Дэвид.

– Что ж, – после минутного молчания произнесла Бри, – зато теперь вы оба здесь. А я умираю от жажды, – прибавила она. – Марк? Дэвид? Хотите выпить?

– Я с тобой. – Марк протянул руку Дэвиду: – Мир тесен, верно? Приятно было познакомиться.

– Дэвид – загадка для всех нас. – Бри потянула Марка в сторону. – Спроси у Норы.

Дэвид смотрел им вслед. Надо же, обычная встреча, а так его взволновала. Он был беззащитен и уязвим перед своим прошлым, вдруг нахлынувшим океанской волной. Каждое утро он на миг замирал в дверях кабинета, обводя взглядом свой чистый простой мир: лежащие в строгом порядке инструменты, смотровой стол, накрытый хрустящей белой простыней. С виду он добился успеха, но ни разу, вопреки ожиданиям, не испытал в полной мере ни гордости, ни удовлетворения. В тот день, когда Дэвид уезжал в Питтсбург, его отец, хлопнув дверью грузовика и стоя на обочине у автобусной остановки, сказал: «Видно, теперь уже все, больше мы о тебе не услышим. Больно ты высоко взлетел. Теперь у тебя не будет времени на таких, как мы». И Дэвид, стоя там же, среди рано опавших листьев, вдруг почувствовал глубокую безысходность, уже тогда понимая правду отцовских слов: что бы он ни собирался делать, как бы сильно ни любил родителей, жизнь уводит его от них.

– Как ты, Дэвид? – поинтересовалась Кэй Маршалл, проходя мимо с вазой тюльпанов. Бледно-розовые лепестки в глазах Дэвида были похожи на краешки легкого. – Ты словно за миллион миль отсюда.