Ал кивнул:

– Усек. Знаю, как оно бывает.

– Все равно спасибо, – сказала она. – Ценю вашу заботу.

– Всегда с превеликим удовольствием, – серьезно произнес он и поднялся.

Каролина в окно проследила, как он подошел к грузовику, взобрался по ступеням в кабину, обернулся и махнул ей, прежде чем захлопнуть дверцу. Она помахала в ответ, радуясь его легкой и открытой улыбке и не совсем понимая, почему так сжимается сердце. Вспомнилось узкое ложе в задней части кабины, где он отдыхал в рейсе, нежное прикосновение крупной руки к лобику девочки – и Каролине захотелось выбежать вслед за ним, вернуть. Человек, ведущий столь одинокую жизнь, уж конечно сможет сохранить ее тайну, разделить ее страхи и мечты. Но Ал уже завел двигатель – из серебристой выхлопной трубы повалил дым, – виртуозно вырулил на узкую улицу и уехал.

Следующие сутки Каролина спала и просыпалась, подчиняясь расписанию Фебы, что-то наспех жевала сама – и вновь падала в постель. Странное существование. У нее всегда был пунктик по части регулярного питания, она не позволяла себе перекусывать в неурочное время – подобное сумасбродство, по ее мнению, отличало типичных чудаков-одиночек. Теперь же ела стоя, когда и что придется: хлопья из пакета, мороженое ложкой прямо из картонного ведерка. Она словно попала в некую сумеречную зону между сном и явью, где не надо задумываться о последствиях своих действий, решать судьбу ребенка, спящего в ящике комода, или свою.

В понедельник она поднялась вовремя, чтобы позвонить на работу и сказаться больной. На звонок ответила Руби Сентерс из регистратуры.

– Как ты, дорогая? – спросила она. – Голос у тебя жуткий.

– Кажется, грипп, – ответила Каролина. – Похоже, проваляюсь несколько дней. – И, стараясь, чтобы голос звучал естественно, спросила: – Что новенького? Жена доктора Генри родила?

– Мне-то откуда знать, – сказала Руби. Каролина представила себе ее задумчиво нахмуренный лоб, стол, расчищенный от бумаг и готовый к новому дню, с маленькой вазочкой пластмассовых цветов в углу. – Никого еще нет, только пациенты, но зато человек сто. Видно, мисс Каролина, грипп напал на всех сразу.

Не успела Каролина повесить трубку, как в дверь постучали. Люси Мартин, кто же еще. Удивительно, как это она столько вытерпела.

Люси, в платье с гигантскими яркими цветами на розовом фоне, фартуке с розовыми оборками и пушистых шлепанцах, бесцеремонно вторглась в квартиру, едва приоткрылась дверь, и вручила Каролине половину бананового хлеба в целлофановом пакете.

Считалось, что у Люси золотое сердце, но от одного ее вида у Каролины сводило зубы. Торты, пирожки и прочие деликатесы являлись для Люси пропуском в эпицентр всех житейских драм: смертей, несчастных случаев, болезней, поминок. Что-то было нездоровое в ее неукротимом энтузиазме и откровенной тяге к несчастьям, эдакий налет вуайеризма, и Каролина старалась держаться от нее подальше.

– Видела, видела я вашего гостя! – Люси похлопала Каролину по руке. – Боже ты мой! Какой интересный мужчина! Сгораю от нетерпения, хочу услышать новости первая.

Люси без приглашения уселась на диван – Ал не забыл его сложить, – Каролина присела на краешек кресла, бросив быстрый взгляд на открытую дверь в комнату, где спала Феба.

– Вы часом не заболели, милочка? – продолжала тараторить Люси. – Время-то рабочее.

Каролина смотрела в горящее жадным любопытством лицо, прекрасно понимая: все, что она скажет, быстро облетит весь город и через два-три дня в церкви или магазине ее уже будут расспрашивать о ночном госте.

– Это мой двоюродный брат, – спокойно произнесла Каролина, в очередной раз удивляясь своему новоявленному таланту без запинки врать. Ложь возникала сама собой в готовом виде, и Каролина выдавала сказки не моргнув глазом.

– Я что-то такое и подумала… – разочарованно пробормотала Люси.

– Правильно подумали. – И, нанося упреждающий удар (потом она долго не переставала изумляться этому своему поступку), Каролина продолжила: – Бедный мой Ал – жена его попала в больницу. – Она наклонилась ближе к гостье и понизила голос: – Такой ужас, Люси, вы себе не представляете! Бедняжке всего двадцать пять, а у нее подозревают рак мозга. Она все хворала, хворала, вот Ал и привез ее из Сомерсета, специалистам показать. А у них недавно родилась девочка. Я говорю – поезжай к жене, сиди с ней сколько нужно, днем и ночью, а ребенка оставь со мной. Я ж медсестра как-никак. Ну они и согласились. Надеюсь, вам не мешал ее плач?

У Люси отпала челюсть, а Каролина впервые поняла, какое удовлетворение – какую власть! – дает способность вызывать гром среди ясного неба.

– Кошмар! – обрела наконец дар речи Люси. – Вот несчастье так несчастье!

– Да всего три недели, – невинно ответила Каролина и в порыве вдохновения подскочила: – Секундочку.

Она метнулась в спальню и вынула из ящика комода сверточек с Фебой.

– Ну, разве не красавица? – Она опустилась на диван рядом с Люси.

– Прелесть! – с готовностью подтвердила Люси, дотрагиваясь до крошечной ручки, выглядывающей из-под одеяльца.

Каролина расплылась в улыбке и порозовела от гордости. То, на что она сразу обратила внимание в родильной палате – раскосые глаза, приплюснутый носик, – стало привычным и оттого незаметным. А Люси, не имеющая к медицине отношения, вообще ничего не поняла. Для нее Феба была как все дети: крохотная, трогательная, нуждающаяся в неусыпном внимании.

– Обожаю на нее смотреть, – прошептала Каролина.

– Бедная ее мамочка. – Люси округлила глаза: – А что говорят врачи, она будет жить?

– Кто знает, – ответила Каролина. – Время покажет.

– Ваш кузен, должно быть, в отчаянии.

– Совершенно потерял аппетит! А его жена давно уж ни крошки в рот не берет, – доверительно кивнула Каролина, защитив, таким образом, свой дом от знаменитых кулинарных шедевров неуемной Люси.

Два дня Каролина не выходила за порог. Мир являлся к ней в виде газет, продуктов из магазина, разносчиков молока, шума дорожного движения. Погода переменилась. Снег исчез так же неожиданно, как выпал; он обрушивался с крыш и пропадал в водостоках. Те дни, разбитые на отрезки бодрствования, запомнились Каролине как череда разрозненных впечатлений: «форд ферлейн» с заряженным аккумулятором, который завезли на стоянку перед домом; солнечный свет, льющийся в мутные окна; темный запах влажной земли; малиновка в кормушке. Случались и вспышки тревоги, но чаще, баюкая на руках Фебу, она поражалась своей абсолютной безмятежности. В одном она не соврала Люси Мартин: смотреть на этого ребенка доставляло ей наслаждение. Особенно нравилось сидеть с малышкой на солнце. Каролина постоянно напоминала себе, что не должна привязываться к девочке, что у той есть папа с мамой и родной дом, а здесь лишь временное пристанище. Каролина, уверенная, что отлично знает доктора Генри, не сомневалась – он осознает свою ошибку. В тот памятный вечер, когда он поднял голову от стола и встретился с ней взглядом, она увидела в его глазах бесконечную способность к состраданию. А значит, оправившись от шока, он обязательно поступит как должно.

Она вздрагивала при каждом телефонном звонке, но прошло три дня, а доктор Генри не объявлялся.

Утром в четверг в дверь постучали. Каролина бросилась открывать, поправляя на ходу платье и прическу, но это оказался посыльный с букетом цветов, темно-красных и бледно-розовых, в белом облаке гипсофилы. Цветы прислал ее субботний ночной гость, добавив благодарственную карточку: «Спасибо за гостеприимство. Постараюсь заглянуть в следующий рейс». Каролина поставила цветы на журнальном столике. Милый знак внимания взволновал ее; пытаясь успокоиться, она схватила газету, до которой руки не доходили несколько дней, и принялась перелистывать страницы, толком ни во что не вдумываясь. Усиление напряженности во Вьетнаме; светская хроника – кто кого и где принимал на прошлой неделе; местные дамы, демонстрирующие новые весенние шляпки. Газета едва не отправилась обратно на столик, когда на глаза Каролине попалось объявление в черной рамке: