На празднике Касатка расслабилась, и когда уловила, что он на нее таращится, то подмигнула сидевшему за столом Реверсу и активно протиснулась к нему сквозь толпу. Он порывисто встал и, сам того не ожидая от себя, решительно ухватил девушку за талию… и тотчас получил не убойный, но достаточно неприятный удар в пах. Застонав сквозь сцепленные зубы, он ухватился за уязвленное мужское достоинство, согнулся и просипел:

– З-за что-о… я ж потанцевать…

Она придержала Реверса за плечи, наклонилась, приблизила рот к его уху и сказала:

– Прости, рефлекс! – и помогла ему умоститься обратно на табуретку. Присела на корточки перед ним и широко улыбнулась.

– Даже не знаю, смогу ли, – ответил Реверс, не отнимая рук от паха; боли на самом деле особой не было, но острые девичьи груди, обозначившиеся под тканью курточки, и улыбающиеся губы в непосредственной близости от глаз вызвали начало совсем другой ответной реакции, потому стоило прикрываться и дальше. – Разве что если ты согласишься со мной бахнуть по пивку.

На самом деле, конечно, он умышленно не защитился от удара девушки. Реверс легко мог бы поставить блок, предусматривающий как минимум трещину коленной чашечки, – ему приходилось участвовать в стольких рукопашных схватках, и нередко с женщинами, что уж защиту от этого коварного приема он отточил. Впрочем, спасибо ей за новогодний подарок, ударом Касатка его наградила скорей профилактическим, не всерьез. Так, ударчиком. Хотела бы нанести настоящий вред – ударенный, корчась от боли, сейчас фиг бы вел приятную беседу.

А потом они выпили. И снова выпили, на брудершафт, хотя и без того не «выкали». И вкус ее губ оказался настолько ошеломительным, учитывая все сопутствующие обстоятельства, что уже никаких ладоней не хватило бы для прикрытия.

А вокруг них болтали, бухали, травили анекдоты и всячески веселились бредуны. Нежданная-негаданная, но такая неумолимо-влекущая Касатка, взяв Реверса за руку, потащила его в самую гущу людских масс. Мало-помалу он забылся в общем шуме, гаме, разгуле, потерялся в сплетении личностей, историй, песен. На фоне слитного ликования бредунов почудился на миг бой курантов – и промелькнула ностальгическая печаль по уходящему году, по оставленной прошлой жизни, но тень сожаления тотчас сменила радость от воссоединения с Тротом, от того, что Реверс обрел всех этих людей. Все-таки и тогда, в первый раз, он же сюда попал не просто так! Хотел попасть!

Да, более чем не просто. Миновал месяц, второй, и каждый день Реверс убеждался в этом. За это время он прижился. Узнавал новые и новые детали, находил подходы к каждому обитателю Кисловки. Несколько десятков душ постоянно жили здесь – душ потерянных, канувших в Троте, растворившихся в чужеродной анормальности. Успел сделать вывод, что эти бредуны по сравнению со сталкерами оставшейся в прошлом открытой Зоны стали какими-то… более терпимыми друг к другу, что ли. Вероятно, «людоедские» времена научили выживших кое-чему – не порождать ненужные конфликты. К тому же поводов для конкурирования стало меньше с уменьшением численности охотников за хабаром и увеличением качества и количества хабара. Раньше сталкеры, бандиты, вояки и прочие всякие, бывало, чуть ли не на пятки наступали друг дружке, и в Троте шарились целые общественные движения вроде «Санитаров Зоны», религиозные ордена вроде «Инферно» и прочие многолюдные кланы и банды.

Теперь, судя по рассказам бредунов Кисловки, неделю-другую можно в ходке пробыть, не встретив ни единого человека. Случись с тобой чего – не докричишься, не дождешься помощи. И не потому, что не захотят помочь, как часто сталкеры поступали, а тупо из-за того, что некому. Поневоле станешь терпимее и добрей к людям, на случай если в сложной ситуевине все-таки услышит твой крик кто-нибудь из коллег, случайно прокрадывающийся неподалеку…

За два месяца лица успели приесться. Приелись манеры говорить, приелись маршруты рейдов. Январь привечал серебристым снегом, февраль же получился сплошь какой-то размытый и плаксивый, дело шло к теплу. И новоприбывшему надо было держаться в толпе – но в то же время втайне оставаться одиноким, чужим.

И он бы таким оставался. Если бы не встреча с единственной на всю округу женщиной. И эта встреча, черт возьми, ну никак не вписывалась в план намерений!!! В соответствии с которым начальный период предназначен для адаптации, внедрения и обретения себя в Троте. Заново. Себя. Не кого-либо еще. И тем более – не обретения женщины.

Наученный горьким опытом Реверс каких угодно сюрпризов от Зоны мог ждать, но такого…

– Ну, что там? – спросил Граф.

– Да по-прежнему. Висит хрень, время теряем, блин, – удрученно сообщил Реверс и отлип от окуляров бинокля. – Нужно что-то решать, надоело тут торчать.

Они залегали в одной из квартир обветшавшей, покосившейся трехэтажки. Дом был сильно поврежден, пребывал в плачевном состоянии – прорехи в стенах и крыше, трещины, все облупилось, фундамент едва держится. Таких в окрестностях осталось еще несколько; каким-то чудом еще не рухнувших, феноменальных «зонных» экспонатов, напоминающих о том, что когда-то Трота и в помине тут не было. Стояло себе обычное жилое здание в одном из уголков городка, ныне почившего в бозе. Даже комната, что сейчас служила двум бредунам укрытием, некогда была чьим-то родным домом. А потом грянуло Посещение.

С-сука, взяло и свалилось с небес Посещение!

Сверзилось оно людям на головы не так уж и мало лет назад. На общем глобально-историческом фоне, конечно, сущая ерунда, но для отдельно взятых поколений человеческого биовида срок более чем ощутимый. Многие люди даже в двадцать первом веке до такого возраста не доживают…

Самая распространенная теория относительно сути Посещения утверждала, что оно являлось как бы подобием привала, устроенного на Земле некоей сверхразумной инопланетной цивилизацией.

То есть летели себе по своим нечеловеческим делам этакие представители высшего разума в абстрактную далекую галактику, и что-то их заставило замедлиться, совершить посадку и немного передохнуть на планете, заселенной хомо сапиенсами, а также их младшими братьями и сестрами других биовидов.

И остались после визита иномирян следы, очаги, шрамы, язвы, отметины, зоны… Именовать можно как угодно, но проблема в том, что угодившие под воздействие залетных иноземцев места сохранили в себе чужеродную, ненормальную для Земли энергетику и оказались усыпаны всяческим мусором, брошенным пришельцами после их разудалого пикничка на обочине.

Вот почему люди-аборигены зовут наследство, оставшееся им на память, инопланетными объектами, а искаженные участки материи и пространства локальными изменениями физического пространства. Это по-научному – ИО и ИФП. В просторечии же как угодно: зонник, артефакт, хабар, предмет или объект силы, измененка, абнормаль, локалка, аномалия и все такое прочее, в каждой Зоне свой сленг и свои термины…

И вот одна из враждебных земной природе хреновин, по всем параметрам подпадающая под определение локального ИФП, уже который час держала на коротком поводке двух взрослых мужиков, опытных охотников за хабаром.

– Предлагаешь войти туда? – Граф щелкнул зажигалкой и прикурил сигарету. – Я раньше вообще такого не встречал.

– О, значит, ты меня поймешь. Я раньше не встречал две трети всего, что у вас тут, на севере, натворилось. – Реверс еще раз глянул через оптический прибор. – Будто заново познаю мир… Преобразуется Трот, безостановочно изменяется.

– Ну а как иначе. Окружающая среда и должна непрерывно видоизменяться. Каждый миг привносит что-то новое, а если так не будет происходить, все застынет, остановится… Равнозначно, что умрет. Движение – жизнь, уверен, это универсально, что для земной природы, что для незем…

– Возможно, попытка скорректировать извне вектор движения, – перебил Графа напарник, – уводящий в неизведанное, уже корректирует этот вектор, только вот не отнимает ли коррекция у этого вектора возможность выровняться в нужном направлении самостоятельно? – Он вздохнул. – Э-эх, вечная дилемма пытающихся осмысленно совершенствовать мир.