Дальше – больше.

Дуалистические веретена фотонных сгустков с каждым мигом ускоряли свое вращение. Тонкие световые нити-лучи, которые от них отматывались, стали сплетаться между собой в единую, делавшуюся все более и более плотной ткань. Наконец наступил тот момент, когда сияющее полотно обрело объем и фактуру, а затем, сильно потускнев, стало пространством. А еще через один взмах ресниц пространство вздрогнуло, запульсировало и породило время. На том, собственно, все и закончилось.

Мы вернулись в Пределы.

Ощущение, которое я при этом испытал, передать невозможно, поймет только тот, кто пережил клиническую смерть. Выразить это словами невозможно – мысль не участвует в таких ощущениях.

– Доигралась? – спросил я, когда вновь смог дышать и видеть.

– Сам виноват, – огрызнулась ведьма. – Как огулять бабу, так это мы пожалуйста. Как расплатиться, так извините. Так выходит?

– Скажи еще, что я тебя изнасиловал.

– Скажу. Изнасиловал. Изнасиловал-изнасиловал-изнасиловал! Поимел с особым цинизмом.

– Это еще вопрос – кто кого поимел.

Она задохнулась от возмущения:

– Да ты… Да я…

И зашарила слезящимися, нахватавшимися «зайчиков» глазами в поисках чего-нибудь такого, что можно метнуть. Но ничего такого не нашла. Пошла на меня с голыми руками.

– Угомонись, женщина, – осадил я ее, но на всякий случай отошел на два-три шага назад. – Подумай лучше о том, как отсюда выбираться будем.

Недаром я об этом спросил. Место, в котором мы оказались, было еще тем. Глушь. Глухомань. Медвежий угол. Небольшая, поросшая папоротником-орляком поляна посреди тайги. Посреди самой настоящей тайги.

– А где это мы? – прониклась моей озабоченностью ведьма, остановилась и задрала голову.

Я тоже посмотрел наверх и, глядя на желтый круг луны, сделал «мудрый» вывод:

– Судя по тому, что ночь на дворе, где-то далеко на востоке. На Дальнем Востоке. На очень дальнем.

Присмиревшая ведьма поежилась от холода и сказала:

– Надо выбираться.

– Надо. Вот только как?

– Каком кверху. Цепь соорудим и тем же макаром – через Запредельное.

– «Возьмемся за руки, друзья» не пройдет, – опустил я ее с небес на землю. – Я пустой. Да и у тебя, я думаю, Силы…

– Всю на тебя, гада, истратила, – подтвердила она со вздохом и вновь поежилась. Из одежды на ней была только юбка.

Я швырнул ей пиджак и, пока она его натягивала, сообщил:

– У меня твой пентакль.

– Блин жареный! – больше для порядка, чем по злобе, выругалась ведьма. – А я-то думаю, как это оно так все перекосило. А оно вон оно как.

– Он нам не поможет?

– Гони сюда, распечатаю.

Я вернул артефакт. Она подержала его на ладони не больше секунды, а потом зашвырнула в кусты. И при этом ничего не сказала. А что тут говорить? Все было понятно и без слов – пентакль разрядился при ударе.

– Пойдем пешком, – предложил я.

– Пешком? – переспросила ведьма.

– Пешком.

– С ума сошел?

– А что, ты прихватила метлу или ступу?

– Пешком не пойду.

– Коней беспредела запрячь?

– Не пойду.

– Грибы, орехи собирать умеешь? От крокодила убежать в лесу сумеешь? – вспомнил я песню бойкой девчонки по имени Красная Шапочка.

Альбина закусила удила:

– Не пойду, и все.

– Каждый в своем праве. Оставайся. Может, восстановишь Силу через энное количество дней. Если, конечно, комары тебя к тому времени не сожрут.

О комарах я не зря обмолвился. Кровососы, вернее их самки, уже барражировали над Альбиной темным беспокойным облаком. Над ней да. Надо мной – нет. Надо мной никогда не летают. Что естественно: комары, как и все прочие кровососы, жутко боятся черной крови, делают фу и облетают стороной. А те, кто спьяну или сдуру все же вгрызаются, сразу дохнут: кровь дракона действует на них как ДДТ. Как здравствуй и прощай. Как недопитый чай.

Пока Альбина сооружала спасительное опахало из стеблей кровохлебки (есть такая трава, корни хороши при резях), я осмотрелся.

Оказалось, что нам здорово повезло. Просто несказанно. Будто четыре шара из шести в спортлото угадали.

То, что ночь стояла лунная при чистом небе, это уже само по себе было здорово. Но это еще не самое главное. Главное заключалось в том, что поляна, на которую мы так неловко вывалились, являлась своеобразным перекрестом: с запада на восток проходила через нее тропа (хоть и сильно заросшая, но все же приметная), а с юга на север тянулась широкая просека линии электропередачи. Так что выбор предлагался неслабый. Имелась возможность топать на все четыре стороны. Выбирай – не хочу. Туда можно, сюда можно, а потом развернуться на девяносто градусов и еще раз: сюда вдоль столбов или вдоль них же – туда. Я выбрал тропу. По той причине, что жутко не люблю гудение проводов. Оно меня раздражает.

Определившись со стезей, я стянул носки, запихнул их поглубже в задний карман своих тертых «ливайсов» и двинул на восток. Не знаю, почему именно на восток. Потому что. На восток и все. Двадцать седьмое правило дракона гласит: «Не знаешь, что делать, делай хоть что-то». Переиначив, можно сказать: «Не знаешь, куда идти, иди хоть куда-нибудь».

И я пошел.

Ведьма чертыхнулась, плюнула, но увязалась следом. И сразу стала охать – то на камень босой пяткой ступит, то о корень, переползающий змеей через тропу, споткнется, то от хлесткой ветки не успеет увернуться. Рейнджер из Альбины был никакой. Разнеженная городская фифа. Принцесса на бобах.

– Холодно? – спросил я через какое-то время. Спросил, не оборачиваясь, но с нотами лживой заботы в голосе.

– А ты как думаешь! – фыркнула она.

– Думаю, да.

– Конечно, холодно.

– Это радует. Двустороннюю пневмонию схватишь, глядишь, в следующий раз думать будешь, прежде чем на дракона кидаться.

Она не поленилась, нашла под ногами корягу и запустила мне в голову. И ведь попала зараза. Хорошо еще, что не камнем каким.

Пьера де Ланкре на нее нет, подумал я, потирая ушибленное место. Его или какого-нибудь другого демонолога тире молотобойца, способного в охотку насобирать дровишек для очистительного костра.

– Получил? – позлорадствовала ведьма.

– Получил, – признался я, а потом без всякого перехода спросил о том, о чем давно хотел спросить: – Скажи, душа моя, ты на самом деле собиралась меня испепелить?