Поднимаясь со скамейки, он прощально посмотрел на ее смеющийся рот, в ее глаза, наполненные каким-то шалым смехом, и уже открыл было рот, чтобы сказать нечто значительное, убивающее наповал, но не успел.

– Идите, – сказала женщина почти по-матерински. – Идите, пока еще не кончился закат и ваша жена…

– Оставьте в покое мою жену! – сказал Грышук неожиданно тонким голосом. – Всего хорошего.

– Счастливо. И мой вам совет – идите домой.

– Неужели вам больше некому советовать? – едко спросил Грышук.

– Идите, – нежно повторила женщина.

Грышук снисходительно улыбнулся. Выйдя на проспект, он быстро зашагал от сквера, постепенно приходя в себя. К этому времени уже стемнело, загорелись щербатые неоновые рекламы, огни светофоров стали ярче и тревожней, а разноцветные окна настраивали на особый, вечерний лад, когда хочется чего-то совсем иного, чем днем. Сегодня Грышук хорошо знал, чего хотел, но он смирился с поражением, и это странным образом успокоило его.

Он зашел в гастроном «Рябинка», взял маленькую чашку черного кофе и устроился за столиком в углу. Рядом с ним оказалась высокая девушка с прямыми длинными волосами и в очках. Обхватив тонкими пальцами чашку, девушка через стекло витрины смотрела на улицу. Еще подходя к столику, Грышук отметил, что у нее вполне приличные ноги. Когда он мельком заглянул ей в глаза, то сквозь сверкающие грани стекол очков увидел выражение, знакомое по цветным фотографиям, привезенным с далеких заливов, проливов, островов и полуостровов. И неожиданно для самого себя сказал что-то естественное и простое.

– Ваш кофе уже, наверное, остыл, – добавил он, когда девушка промолчала. – Может, заменить?

– Замените, – улыбнулась она. Грышук поднялся, подошел к прилавку и заказал еще одну чашку.

– Двойной, пожалуйста, – сказала девушка.

– Двойной, пожалуйста, – повторил Грышук продавцу.

– Спасибо, – сказала девушка, когда он поставил перед ней чашку. – Вы тоже пьете двойной?

– Да нет… нормальный.

– Ну, нормальный – это не кофе. Это так… Бурда, рассчитанная на сердечников, почечников… Чтобы выпить настоящего кофе, надо заказывать хотя бы двойной.

– Когда мне хочется выпить, я вообще заказываю что-нибудь другое, – улыбнулся Грышук.

– Можно и вино, – согласилась девушка. – Но… кофе лучше.

– И вам никогда не хочется вина? – спросил Грышук взволнованно и чуть хрипло.

Девушка внимательно посмотрела на него и улыбнулась. Гришуку не понравилась ее улыбка. Он исподтишка осмотрел себя, но все было в порядке. Когда он так же внимательно окинул взглядом девушку, то поразился ее какой-то неуловимой изысканности. Впрочем, сказать, что он поразился, будет неверно. Он просто отметил ее утонченность, что ли, так и не поняв, из чего она складывалась. Перстень с продолговатым камешком, белая блуза, очки без оправы… И быстрая улыбка… Казалось, будто она по-разному улыбалась каждому услышанному слову.

– Вина? – переспросила девушка. – Нет, почему же, иногда хочется. Но чаще – кофе. Оно дает… как бы это… более качественное опьянение.

– Какое? – не понял Грышук.

– Даже не знаю, как вам объяснить… Пьянея, человек приходит в состояние… ненормальное, верно? Ну так вот, когда он пьет вино, это состояние заключается в том, что он начинает видеть меньше. Понимаете? А когда он пьет кофе, он тоже пьянеет, но видит и чувствует гораздо больше, чем обычно.

– Интересно, – сказал Грышук. – Я такого не замечал.

– Потому что вы пьете одинарный кофе, – ответила девушка и опять улыбнулась. – Возможно, правильнее было бы сказать – ординарный.

Грышук этого слова не знал, но на всякий случай улыбнулся.

– Как вас зовут? – спросил он.

– А как вы думаете?

– Мм… Я все равно не угадаю.

– И не надо. Зачем вам угадывать… Скажите так…

– Тогда… Дина.

– Ну что ж.... Согласна. Пусть будет Дина. Это не так уж плохо. Во всяком случае, лучше, чем… А вас, наверно, зовут Федя?

– Нет, на Федю я не согласен.

– Почему?

– Я надеялся на что-то более… Мм…

– Понятно. Тогда давайте сделаем вот что… Раз уж я все равно у вас в долгу за кофе, – девушка открыла свою сумочку и вынула маленький сверток. – Снимите свой галстук.

– Зачем? – не понял Грышук.

– Сейчас увидите. Снимите же…

Она протянула к нему руки, нащупала сзади под воротником зажим и легко разъединила резинки, на которых держался его зеленый капроновый галстук. Грышук совсем рядом увидел ее глаза за стеклами очков, улыбку, почувствовал запах незнакомых духов и вдруг опять заволновался, поняв, что у него с этой девушкой завязываются какие-то отношения, а как раз этого он боялся больше всего. Он опасался, что ему придется говорить о своей жизни, выслушивать, что будет говорить о себе девушка. Вот если бы он мог изменить жене с кем-нибудь молча, даже без придуманных имен, без разговоров…

– Ну вот, – сказала девушка. – Так даже лучше. – Она развернула сверток – там оказался новенький серый галстук. Легко повязав его, она затянула узел, опустила воротник рубашки.

– Капроновый галстук вам не нравится? – спросил Грышук.

– Вы же не ходите по улицам в калошах на босу ногу!

– Это одно и то же?

– Почти. Вон зеркало, посмотрите…

Грышук обернулся. Серый галстук из тусклой ткани с тремя красными квадратиками придал ему какую-то вечернюю нарядность, новизну.

– Спасибо, – сказал он. – У вас всегда в сумочке есть лишние галстуки?

– Нет, не всегда. Теперь, если вы не против, я согласна назвать вас Сергеем.

– Ну, это куда ни шло…

– Вот и отлично! Мне пора, Сережа. До свидания.

– Как пора? Вы уходите? К… куда?

– Туда, где меня ждут… Как и вас, наверно.

– Так что… на этом мы и расстанемся?

– Вы напрасно со мной познакомились. Я же не в вашем вкусе… Вам будет хлопотно со мной… И потом… вы спешите… Разве нет?

– Я не спешу, опаздываю – да. Но не спешу.

– Знаете, Сережа… Вы уверены, что вам хочется еще посидеть здесь? Со мной? Нет, вы в этом не уверены… На вас подействовал вечер и… кофе. Это все кофе. Я ведь предупреждала, что после него видишь гораздо больше, чем есть на самом деле… Завтра утром я буду…

– Я тоже по утрам предпочитаю не подходить к зеркалу… И даже бреюсь на ощупь. Поэтому у меня и виски всегда кривые… Вот посмотрите…

И Грышук, повернув голову в одну сторону, потом в другую, показал девушке куцые пучки шерсти возле ушей.

– Действительно кривые, – засмеялась она.

– Но я провожу вас? – сказал Грышук.

– Проводите… Это недалеко.

Когда они выходили, им в глаза ударил яркий свет фар. Взглянув в этот момент на девушку, Грышук подумал, что она в самом деле не так уж красива и уж нисколько не похожа на женщин с картин старых мастеров. А именно их он считал образцом, на них походила его жена. Поэтому он и женился на ней в свое время. У него перед глазами вдруг возникла открытка: громадная, уходящая в темную бесконечность кровать, а на ней – большая розовая женщина с волнующим животом, лежащим на алой ткани. Да, кажется, на алой. И подпись: «Даная». Потому-то он и незнакомку неожиданно для себя назвал Диной. Все-таки созвучно. И красиво. Но, скосив взгляд на девушку, Грышук подумал, что та кровать была бы для нее велика, да живот ее не лежал бы так свободно и независимо, как у той женщины. Но он был благодарен девушке за то, что она сама избавляла его от хлопот, связанных с прощанием. Зная, что через несколько минут они разойдутся в разные стороны, Грышук почувствовал себя легко и непринужденно.

По темной улочке они вышли к берегу. Наступила тихая темная ночь, и не было видно даже волн, которые шуршали у самых ног. Потом выглянула луна, и низенькие пенистые барашки засветились тускло и переменчиво. Начинался отлив.

– Идемте, – сказала девушка. – Уже поздно.

Она поправила ему галстук, улыбнулась, и Грышук неожиданно для самого себя обнял девушку и поцеловал в щеку. Возможно, он полагал, что это единственный способ попрощаться и избежать разговоров, которые неизбежно ведут к завязыванию отношений, а может быть, он просто не совладал с собой, изнуренный вечерними неудачами. Однако, как бы там ни было, обняв девушку, Грышук вдруг почувствовал, что на него навалились все те ощущения, которые он переживал лет десять назад и о которых совсем забыл. Страх, что все это сейчас кончится, оборвется навсегда, усиливал ощущение горького счастья – девушка была рядом и будет с ним еще несколько мгновений. Но время сейчас не имело никакого значения. Секунды это будет продолжаться или годы – неважно. Сжав ладонями ее худенькие плечи, Грышук с трудом проглотил подкативший к горлу комок. Было в этом прощании что-то уж очень печальное, будто он расставался не только с этой безымянной девушкой, но и со своей молодостью, с самим собой, с той жизнью, к которой все время так безнадежно стремился.