– Из чего же это видно? – спросил Роман несколько оскорбленно, хотя и непонятно было, что вызвало его обиду.

– Это видно из того, что я здесь, а вы все еще дома!

– Вера, да с вами опасно разговаривать! – восхитился Роман.

– Только разговаривать со мной и опасно, – успокоила его Вера Петровна, не желая замечать двусмысленности своих слов.

Роман посмотрел на нее озадаченно, склонил голову набок, обдумывая услышанное, потянулся к бутылке, но она оказалась пуста.

– Ничего, я принесу, – сказала Клавдия Федоровна, поднимаясь. – Здесь недалеко один магазинчик, там бывает… А вы пока поговорите. – Она выразительно посмотрела на сына.

– Что вы, Клавдия Федоровна! – воскликнула Вера Петровна. – Не надо! Откровенно говоря, я сижу из последних сил, у нас уже глубокая ночь, я попросту засыпаю!

– Ничего. Пройдусь, подышу, а то я слегка захмелела. Я постелю вам, Верочка, в комнате Романа, а он устроится в общей.

Клавдия Федоровна ушла. Роман с шалым блеском в глазах поглядывал на Веру Петровну, пока она убирала со стола, мыла посуду. Потом направился к проигрывателю, покопался в пластинках и поставил Пугачеву. Что-то, видно, перекликалось в его душе с раскованностью певицы и безудержностью чувств, которые она воспевала. А пела она о том, как некий чудак, до смерти влюбившись в заезжую красотку, взял да и в одночасье распродал все свое имущество – дом, кое-какие художественные ценности и на вырученные деньги накупил цветов, исключительно красного цвета, что должно было говорить о страстной его любви. Цветов оказалось так много, что он завалил ими всю площадь перед домом, где остановилась красотка. Неизвестно, как она отнеслась к такому объяснению, но наутро поспешила покинуть и этот город, и странного типа в задрипанных штанах. Больше она сюда не приезжала, но до конца жизни оставалась потрясенной невиданным зрелищем заваленной цветами площади. Происшедшее с лихвой окупало все огорчения и беды, которых немало случалось в их жизни…

– Вера! – растроганный цветочной историей, произнес Роман. – Простите меня, но сегодня… вы просто обалденная!

– Ха! – легкомысленно воскликнула Вера Петровна. – Вы не видели меня вчера! Но лучше всего я выгляжу в начале недели.

– Почему? – опешил Роман.

– Отсыпаюсь за выходные.

– Нет-нет, вы действительно обалденная.

– Скорее обалдевшая.

– Я, конечно, понимаю рискованность своего комплимента, но ничего не могу с собой поделать. Возможно, это словцо и отдает вульгарностью, но оно внедрилось в нашу речь! Значит, какие-то струны современного человека оно затрагивает, как вы думаете, Верочка?

– Не знаю. – Вера Петровна передернула плечами. – Словцо достаточно… сильное. Возможно, в нем что-то есть. Я пока обхожусь.

Дома, в свободных брюках на резинке и рубашке навыпуск, Роман не казался полным. Вера Петровна уже не замечала маленьких глаз, второго подбородка, наметившегося животика. Роман был оживлен, хотел ей понравиться, развлекал песнями и разговорами… Чего еще? Он взял ее за руки, усадил на диван, сам сел рядом, совсем рядом.

– Вера… Вы только что сказали… Сказали, что вот я-то дома, а вы вроде того что в гостях… Знаете, я не возражаю… вернее, предлагаю… Давайте будем считать, что мы дома. А?

– Будем считать? А как будет на самом деле?

– Не придирайтесь к словам, Верочка! Вы меня поняли, и я вас понял… ведь приехала, сама приехала… ты же сама приехала…

Роман подался ближе, и Вера Петровна, не удержавшись, опрокинулась навзничь. Он не помог ей подняться, наоборот, навалился сверху тяжелым неповоротливым телом, задышал прерывисто, что-то забормотал невнятное, начал копаться в своих широких штанах на резинке, и вдруг она почувствовала его руки у себя на бедрах.

– Роман, и у вас нет никаких сомнений? Вы считаете, что так все и должно быть? Мы же сегодня впервые увидели друг друга. Вас это не смущает? – Она смотрела на него своими темными глазами, не отталкивая, но и не поощряя.

– Верочка… – Он потянулся к ней губами, ткнулся куда-то в щеку, в ухо. – Ты спрашиваешь о сомнениях… вот мы их и устраним, и не будет никаких сомнений… Должен же я убедиться, что ты подходишь мне… Вернее, что мы подходим друг другу…

Роман был слишком неповоротлив. Стоило Вере Петровне чуть повернуться и подтянуть к себе колени, как он грохнулся с узкого дивана на пол. Его позу можно было бы назвать непристойной, но в таких случаях непристойность вполне естественна.

– Приведите себя в порядок, – сказала Вера Петровна, вставая.

И почему-то заплакала.

Все-таки она была врачом и на многие вещи смотрела проще, чем большинство людей. Когда Клавдия Федоровна, так и не найдя шампанского, позвонила в дверь, Роман и гостья чинно сидели за столом и пили чай с пирогами. Роман рассказывал со всеми подробностями, какие бумаги он хотел сегодня подписать, к кому ходил, какие замечания делались, а Вера Петровна говорила о своих старушках, оставленных в далеком Поронайске, об их причудах, капризах, болезнях. Роман смеялся охотно, громко, долго, пытаясь сгладить свой промах.

– Я, кажется, напрасно уходила? – спросила Клавдия Федоровна, сразу почувствовав, что без нее в доме что-то произошло.

– Похоже на то, – невесело улыбнулась Вера Петровна.

– Он все испортил?

– Ну почему же все… Мебель в сохранности, посуда на месте, окна целы…

– Верочка, вы только не торопитесь с выводами, ладно? Мужику слегка за тридцать… С вами наедине мало кто устоит, уж вы мне поверьте. Да вы и сами знаете…

Оставшиеся до отъезда два дня прошли как нельзя лучше. Вера Петровна почти сроднилась и с Клавдией Федоровной, и с Романом. Когда все собирались за столом, он говорил о больших делах, которые ему приходится решать, какие уважаемые люди стремятся заручиться его поддержкой, подробно рассказал, как ездил в Болгарию, а Вера Петровна, помня раздутый от бумаг портфель, почему-то не очень верила, полагая, что важных бумаг не может быть так много, но говорила больше о заброшенности Поронайска, о смешных случаях с больными, об островных туманах и дождях. Роман и Клавдия Федоровна воспринимали ее рассказы всерьез, не видя в них своеобразного протеста, не чувствуя, что гостья попросту подыгрывает в их стремлении казаться значительнее.

А между тем Роман все больше привязывался к Вере Петровне, он даже предлагал сделать ей больничный лист, чтобы она могла задержаться еще хотя бы на недельку.

– Что вы! – с преувеличенным ужасом воскликнула Вера Петровна. – А как же мои старушки! Они совсем заскучают.

– Старушки вам дороже, чем я? – Роман капризно кривил алые губки, отворачивался, пыхтел и, похоже, в самом деле не хотел столь скорого отъезда Веры Петровны.

– Вы же знаете, что дело не в этом… И потом, я уже взяла билет.

– Взяли билет? – огорчился Роман. – Купил бы я вам этот билет! Все-таки вы приехали ради меня… Ко мне… Должен же я хотя бы половину расходов…

– Ну зачем же так! Возьмите мне лучше на дорогу киевский торт.

– Послушайте, Верочка… – Роман взял ее под руку, и они прошли в глубь сквера. – Я, наверно, здорово оплошал в первый день… Вы уж не имейте на меня зуб, ладно? У вас были такие глаза, вы так улыбались… Будь на моем месте деревянный идол – и тот бы выбросил побеги!

– Все в порядке, Роман. Все отлично. Так я надеюсь на торт?

– А я приеду к вам! Хотите?

– Конечно, приезжайте. Может быть, вам и понравится наше тмутараканское ханство на берегу Тихого океана.

– Я к вам приеду, Вера! К вам!

– Конечно, Роман. Буду очень рада.

– А ведь вы не отвечаете. – Роман стал похож на свою фотографию, которую прислал на остров, – взгляд его сделался пронзительным и ревнивым.

– Ну хорошо… Поговорим. Вы уверены, что ваше желание ехать не исчезнет через день, через два? Нам надо многое решить, вернее, на многое решиться. А сейчас, здесь, среди этих роз, можно легко говорить о приезде, отъезде… Но эти разговоры нас ни к чему не обязывают. Правильно? Я приехала без приглашения, это дает вам право поступить так же. А наша разлука… Простите это душещипательное слово… Наша разлука все поставит на свои места. Вы человек значительный…