— Хайди понимает, что от твоего папы помощи не жди?! — ехидно спросила мама. Потом взяла пару карточек с цитатами и, прищурившись, начала читать. — Я считала себя несказанно счастливой, если он удосуживался поменять пеленку! А думаешь, он вставал ночами, чтобы покормить вас из бутылочки?! Твой отец вечно повторял, что ему для работы просто необходим полноценный девятичасовой сон! Удобная отговорка, не так ли?

При этом мама продолжала читать цитаты на карточках, а меня охватили привычные робость и смущение, появляющиеся всякий раз, когда перед ее строгим взором предстают результаты моих трудов. Через минуту мама молча вернула карточки на место, и пока она допивала кофе, я робко предположила:

— Прошло столько времени с тех пор. Возможно, папа изменился.

— Люди не меняются, Оден. С годами труднее отказаться от старых привычек. — Мама печально покачала головой. — Я прекрасно помню, как сидела в спальне с плачущим Холлисом на руках и мечтала об одном! О том, чтобы открылась дверь, вошел твой отец и предложил мне передохнуть, пока он повозится с сыном. Пусть даже не твой папа — да хоть кто-нибудь бы пришел и помог!

Она замолчала, вперив взгляд в окно, и крепко — так, что побелели костяшки пальцев, — сжала в руках не донесенную до рта чашку с кофе.

Я собрала в пачку карточки с цитатами, следя за очередностью, и встала из-за стола.

— Извини, мне надо готовиться к выступлению.

Я направилась к двери, но мама не произнесла ни слова. Она застыла ледяным изваянием, наверное мысленно переносясь в ту спальню, где время тянулось в долгом ожидании избавления от тягостных мук. Я уже была на пороге, когда мама неожиданно бросила мне вслед:

— Подумай-ка еще раз над цитатой Фолкнера. Не слишком ли высокопарно для начала выступления?

Я опустила взгляд на первую карточку, на которой синей ручкой аккуратным почерком было выведено: «Прошлое не мертво. Оно даже не прошлое».

— Подумаю, — согласилась я. Конечно, мама права. Впрочем, как и всегда. — Спасибо за совет.

Проводя последнее время в размышлениях о выпускном годе в школе и начале занятий в колледже, я совсем позабыла о периоде, который неминуемо окажется между ними. Возможно, поэтому лето наступило совершенно неожиданно. Но делать нечего — придется пережить и его, зато потом начнется самая настоящая жизнь!

Первые две недели я отбирала вещи, которые пригодятся мне в Дефрисе. В перерыве пыталась дать несколько уроков онлайн в качестве добровольного помощника-преподавателя в рамках образовательной программы «Тест Хантсингера», но подобные занятия не помогали избавиться от скуки.

По-моему, я единственная страдала без учебы. Особенно очевидными терзания становились после многочисленных приглашений на девичники и прогулки по озеру, которые присылали подруги из «Перкинс-Дэй». Мне действительно хотелось повидаться с ними, но во время общих встреч я чувствовала себя не в своей тарелке. После двух лет обучения в «Киффни-Браун», отличающейся от остальных школ более академичной программой, у меня совсем не получалось поболтать с подругами о летних каникулах, а тем более посплетничать о мальчишках. Посетив пару таких посиделок, я впредь стала отказываться от всех приглашений, ссылаясь на сильную занятость. Через некоторое время намек поняли, и меня оставили в покое.

Кстати, дома тоже было не по себе: мама получила очередной грант на исследовательские изыскания и с головой нырнула в работу, а когда удосуживалась на короткое время вынырнуть, устраивала импровизированные обеды и коктейль-пати для аспирантов. В доме становилось слишком шумно и тесно. В такие вечера я выходила на открытую веранду и читала до наступления темноты, а потом сбегала и уединялась «У Рэя».

Однажды вечером, с упоением читая книгу о буддизме, я вдруг обратила внимание на зеленый «мерседес», появившийся на улице. Доехав до нашего почтового ящика, он снизил скорость, а потом и вовсе остановился на обочине. Через мгновение из «мерседеса» выскользнула очаровательная блондинка в модных джинсах с заниженной талией, коротеньком красном топике и сандалиях на высокой танкетке. В руках она держала небольшой сверток. Девушка оглянулась на дом, перевела взгляд на сверток, видимо сверяя адрес, потом снова на дом и направилась к крыльцу. Только подойдя почти вплотную к ступеням, она наконец-то заметила меня.

— Ой, привет! — воскликнула красотка с подозрительным дружелюбием. Я не успела ответить на приветствие, как девушка с широкой улыбкой остановилась возле меня. — Ты, наверное, Оден!

— Да, — ответила я с неохотой.

— А я Тара! — Очевидно, предполагалось, что имя мне знакомо, но, к сожалению, лицо блондинки не вызвало у меня никаких ассоциаций. Тогда она с некоторым смущением добавила: — Я девушка твоего брата.

«Боже мой!» — подумала я, а вслух сказала:

— Да-да, конечно.

— Ах, как здорово, что мы познакомились! — радостно воскликнула Тара и тут же обняла меня. Она пахла гарденией и бумажными салфетками. — Как только Холлис узнал, что я поеду домой мимо вас, он попросил передать тебе подарок. Сувенир прямо из Греции, представляешь?

Тара передала мне сверток в простой коричневой обертке, на котором небрежным почерком брата были написаны мое имя и адрес. Последовала мучительная пауза, а потом я сообразила, что блондинка в нетерпеливом предвкушении ждет, когда развернут подарок. Я так и сделала. В свертке оказалась небольшая рамка для фотографий, украшенная разноцветными камушками и оптимистической надписью: «Лучшие денечки». А со снимка в рамке мне беспечно улыбался Холлис собственной персоной — в коротких шортах, футболке, с рюкзаком за спиной и возвышающимся на его фоне Тадж-Махалом.

— Правда, красиво? — спросила Тара. — Мы купили ее на блошином рынке в Афинах.

Ну не могла же я заявить в лоб, что только самый настоящий нарцисс додумается выбрать в качестве подарка собственную фотографию, поэтому осторожно согласилась:

— Да, рамка очень красивая.

— Я так и знала, что тебе обязательно понравится! — Тара восторженно всплеснула руками. — Я ведь объясняла Холлису, что красивые рамочки нужны всем. Запечатленные события обретают в них особое очарование, правда?

Я снова перевела взгляд на рамку с цветными камушками, потом на беспечное выражение на лице Холлиса и опять согласилась с блондинкой:

— Да, конечно.

Тара наградила меня лучезарной улыбкой, а потом заглянула в окно дома поверх моего плеча.

— А твоей мамы нет дома? Я так хочу с ней познакомиться! Холлис просто обожает ее и постоянно говорит только о ней.

— У них это взаимно, — буркнула я. Тара непонимающе взглянула на меня, а я улыбнулась. — Мама на кухне. Длинноволосая брюнетка в зеленом платье — ни с кем не спутаете.

— Ой, как здорово! — Она снова сжала меня в объятиях, я даже уклониться не успела. — Огромное спасибо!

Я снисходительно кивнула. Самоуверенное поведение свойственно всем подружкам моего не в меру общительного братца, по крайней мере до тех пор, пока они наивно верят в собственную исключительность. А когда перестанут приходить электронные письма и прекратятся телефонные звонки, самоуверенность мгновенно испаряется. И тогда девушки предстают совершенно в ином виде: покрасневшие от слез глаза, истерические причитания на автоответчике, пронзительный визг шин на нашей подъездной дорожке — это разъяренные тигрицы покидают наш дом. Вот Тара не похожа на лихого водителя, но кто знает, какие черти водятся в этом тихом омуте.

В одиннадцать часов вечера мамины поклонники по-прежнему слонялись по дому, повсюду раздавались их громкие голоса. Я спряталась от них в своей спальне, время от времени проверяя электронную почту — ничего нового не нашла, кроме единственного сообщения от отца, традиционно спрашивающего о моих делах. А не позвонить ли знакомым девчонкам, чтобы послушать последние новости? Пожалуй, нет. После неудачных выходов в свет это отнюдь не лучшая идея. Оставалось только скучать, сидя на кровати.