— Кембридж, а я могу заставить тебя поговорить со мной? — спросил Ржавый.

Джаред одарил Ржавого своим взглядом, а затем поздравил себя с тем, что оказался самым глупым человеком на свете, когда сонный затуманенный взгляд Ржавого стал снова острым. Кэми не понравилось, если бы он противоборствовал с Ржавым.

Джаред стал идти еще медленнее настолько, что оказался позади группы, склонив голову от дождя. Эта близость к Кэми позволяла чувствовать то, что чувствовала она, как если бы он сидел у неё на плече. Он смог различить то, что говорил Ржавый, до него сквозь дождь долетели несколько хорошо различимых слов.

— …я старше тебя, — сказал Ржавый. — Знаю я таких парней.

— …познакомил меня с Клодом, — сказала Кэми.

— ….да это хуже Клода, — сказал Ржавый. — …просто идиот. Когда какие-то парни молчаливы и одержимы…Я видал по-настоящему скверные ситуации. Кэми, будь осторожна.

В ответ сквозь шум дождя раздался резкий голос Кэми: — Ты не понимаешь.

— И такое я уже слышал от девушек.

— От меня ты такое не слышал, — сказала Кэми, его девочка, и холод проник сквозь его рубашку, холод понимания, что кто-то, такой славный малый, как Ржавый, мог просто смотреть на него и понять, что он был так или иначе непоправимо искажен, но ничего из этого не имело значения. — Поверь мне, я знаю, что лучше для меня, Ржавый Монтгомери, или я поколочу тебя.

— О, нет, только не это, пожалуйста, спаси и сохрани, — сказал Ржавый теперь уже более высоким голосом, больше не шепча предупреждения.

— Кроме того, — сказала Кэми. — Все со всем не так. И никогда не будет.

Они молча шли вместе какое-то время, пока Кэми не вытащила свою ладонь из его руки. Ржавый прежде, чем отпустить руку Кэми, сжал её ладонь. Видеть, как липнет Ржавый, было также пугающе, как и видеть дрожащую Анджелу, подумала Кэми. Ей хотелось защитить их обоих, позволить им расслабиться и позволить им быть отрешенными, какими они обычно бывали, чтобы никто не смог причинить им боль.

Её не волновало, что кто-то может навредить ей, поэтому она пошла обратно к Джареду сквозь дождь, который падал на её волосы легко, словно лепестки.

Она прошла по мокрой мостовой городской площади, мимо статуи Мэттью Купера. Джаред поднял глаза на звук её шагов, под светом уличных фонарей его глаза были яркими и бледными.

— Чего тебе? — огрызнулся он. Он мысленно отпрянул от неё: она не могла дотянуться до большинства его эмоций. Единственное, что ей удалось уловить, — это настороженность, как будто у неё в руках трепетала дикая пичужка, сердце и крылья которой не переставая бились.

Кэми сказала: — Я хочу знать правду.

— А не хочешь быть несколько более точной?

— Я хочу, чтобы ты рассказал мне о том, что утаиваешь от меня, — сказала Кэми. — О своем отце, о своей матери, о своей семье. Ведь есть же что-то. Я это чувствую. Узнав, что происходит, я смогу с этим справиться.

— Ты всегда считаешь, что со всем сможешь справиться. — Проговорил он это медленно, но не сомневаясь.

Она чувствовала его страх за нее и его веру в неё, протекающую между ними.

— Ты тоже так думаешь, — сказала Кэми. — Ну же, Джаред. — Вот так она и стояла, глядя на него, возле статуи под уличным фонарем. Он повернул голову в сторону, к треугольному церковному шпилю, виднеющемуся на фоне дождевого неба.

— Может быть, это все пустяки, — наконец, сказал он. — Она же моя мать.

Кэми безмолвствовала, желая, чтобы он продолжал и зная, что он это чувствует.

— Это было давно, — продолжил он. — Я был совсем маленьким. Я даже не помню, где мы жили или сколько мне было лет. Я только помню, что слышал мамин плач, доносившийся с кухни, а сам находился в спальне родителей. Она оставила открытой дверцу своего шкафа. Она не носила красивых вещей, но в шкафу они имелись. Мне нравилось прикасаться лицом к её изысканной шубе и представлять её счастливой. Я был всего лишь глупым ребенком.

Кэми потянулась к нему. Он же избегал её физического прикосновения, но позволил прикоснуться мысленно, создавая комфортное единение между ними, похожее на переплетение рук, но не совсем.

— Позади ей шуб и красивой обуви стоял ящик. Длинный такой, сделанный из бледной желтой древесины, как гроб для ребенка. Я знал, что мне не нельзя было этого делать. Она бы не разрешила. Но я открыл ящик.

Дождь был таким легким, что Кэми едва чувствовала его, но теперь она была насквозь вымокшей. Её пальто и платье были тяжелыми от воды. Она продрогла до костей.

— Что было внутри? — шепотом спросила она.

Джаред ответил: — Ножи. Там лежали два длинных золотых ножа с прорезями вдоль лезвий. У них были резные рукояти, увитые плющом, кажется, и тот, что был побольше, был похож на скимитар[4]. Обнаружив нечто такое, я должен был бы испугаться. Но не испугался. Я потянулся к ним. Мне захотелось к ним прикоснуться. Только тут вошла мама и оттащила меня.

Когда Джаред сказал, что хотел к ним прикоснуться, Кэми пробрала дрожь до костей. Она прямо смогла почувствовать о чем он говорил, будто он все еще хотел дотронуться до тех клинков.

— Когда я стал постарше, я задал ей вопрос о тех клинках, — сказал Джаред. — Она ответила мне, что они — семейная реликвия. Она сказала мне, что выкинула их.

Кэми не спросила, поверил ли Джаред матери. Она не стала говорить, что у напавшего на Холли был нож, или заниматься домыслами, что это за семья такая, у которой реликвии в виде ножей. Джаред уже выглядел измотанным, плечи и торс напряжены, как будто ему хотелось сбежать, как тогда в лифте, где они впервые встретились. Мысленно он воздвиг стены и спрятал что-то от неё, что-то произошедшие с ним, когда он был ребенком.

Кэми задумалась, что еще он скрывает. Она ошибалась: ей было страшно, что ей могут причинить боль, и ей было страшно ранить его. Это были настолько близкие вещи, что казалось одним и тем же.

— Спасибо, что рассказал, — вымолвила она, наконец, твердым и ясным голосом, стараясь ради них обоих отогнать страх. — Слушай, может, ты и не заметил, но благодаря своим исключительным сыскным способностям, я обнаружила, что на улице дождливо. Нельзя ли леди проводить до дому или как?

У Джареда искривился один уголок рта.

— Окажите мне честь сопроводить Вас до дому, — сказал он в тон её непринужденному голосу. — Или типа того.

Легкий дождик превратился в искрящийся туман над мостовой и заставил ее волосы стать темным облаком. Кэми подумала о ножах и не смогла сдержать дрожь.

— Вот, — сказал Джаред.

Вместо непринужденного обвития рукой ее плеч, как бы это сделал Ржавый, Кэми ощутила тяжесть его жакета. Подкладка куртки была теплой благодаря его телу, и, хотя он был достаточно близко, чтобы его дыхание слегка всколыхнуло её волосы, когда он говорил, он не коснулся её. Она мысленно потянулась к нему и почувствовала в нем сильный, спокойный прилив облегчения.

Он был рад, что она больше ни о чем его не спросила.

Следующим утром Кэми обнаружила Джареда, прислонившегося к ее садовым воротам.

— Я не нуждаюсь в сопровождении до школы, — строго сказала она ему.

— Прошлым вечером на Холли напали, — сказал Джаред.

— Тогда почему ты не у дома Холли? — требовательно спросила Кэми.

— По многим причинам, — сказал Джаред. — Во-первых, у Холли есть мотоцикл и она может переехать любого, кто попытается на нее напасть. Конечно же, если бы ты поехала со мной на моем мотоцикле…

— Слишком опасно. Твой мотоцикл не оборудован для езды по льду, — сказала ему Кэми. — Которого, как я понимаю, будет много, потому что в аду снег пойдет, когда я сяду на эту штуковину. Я предпочитаю прогулки до школы через лес.

Воздух был прохладным и свежим, ветерок проносился сквозь листву. Они шли под деревьями, некоторые ветки которых изгибались, взывая к небу, а некоторые тянулись прямо, словно пытались что-то поймать. До прихода в школу, до появления мыслей о том, что практически случилось с Холли, до выслеживания и допроса Николы, это утро могло бы быть просто утром. Они обменивались чувством удовлетворенности, формируя петлю, которая питалась от них обоих. Кэми ни за что не предположила бы, что Разочарованный дол так хорошо подойдет Джареду.