Алена глупой себя не считала. Молодой — была. Образование она отбрасывала за ненужностью. И правда, если подумать — смех. Неужели знание каких-то деталей машин или жучков-паучков может сделать женщину привлекательнее в глазах мужчины? Значит, секс. Алена чувствовала, что в этом плане в ее браке не все в порядке. Но почему? Она не могла понять. Хотя пыталась. И, чувствуя слабость с этой стороны, все чаще прикрывалась сыном. Осыпала его поцелуями, дарила дорогие подарки. Алена играла превосходную мать. Что бы ни натворил ее мальчик, он был всегда самым умным, самым красивым и самым лучшим. Как только Алексей заходил в дом, первый вопрос был о сыне.

— Как успехи? — спрашивал он, возвращаясь с работы.

— Как обычно — блестяще! — выпаливала за ребенка Алена, даже если бывало что-то не так. Алексей поддерживал ее в этом.

В том, что касалось их сына, все всегда должно было быть только блестяще! К счастью, мальчик на самом деле был славным и не доставлял им особых хлопот. И Алена гордилась перед всеми, и в первую очередь перед мужем, тем, какая она прекрасная мать и как замечательно она растит сына. Что ж, надо отдать должное: повод гордиться у нее действительно был.

Она посмотрела на часы. Стрелки перевалили уже к половине десятого. Алена решила еще подождать, а потом, в случае неудачи, двигаться дальше. Твердо решив, пока их не найдет, домой не возвращаться, она свернулась клубочком на кожаном диванчике и закрыла глаза.

Не так блестяще обстояли дела у Вячеслава Серова с сыном от первого брака.

Собственно, у самого сына, по всей вероятности, дела были не так уж и плохи. Это у Славика в душе расплывалось мрачное чернильное пятно, когда он думал о своем мальчике.

Говорит же пословица: что имеем — не храним, потерявши — плачем. Так получилось и у Вячеслава Сергеевича. Пока он был сыну законным отцом — он полностью полагался на родственников жены. Он работал, он тосковал, он выпивал, он развлекался с женщинами, он самосовершенствовался. Но как только выяснилось, что в доме, где жил его сын, появился другой мужчина в роли папы, Вячеслав Сергеевич начал скучать. Ему очень хотелось теперь пройтись с сыном по улице, встретить знакомых и послушать, как те будут охать, качать головами и рассуждать о том, как бежит время и как быстро растут чужие дети.

В свою очередь, женившись на Наташе, Вячеслав Сергеевич несколько раз приходил в дом своей бывшей жены. А потом принял решение не ходить. И даже не из-за чувства мучительной неловкости, которое возникало в этом доме каждый раз в связи с его приходом, и не из-за уверений жены в том, что мальчик заболевал всякий раз после того, как был с отцом на прогулке. Вячеслав Сергеевич ясно почувствовал фальшь в отношении сына к нему. Тот все время от него чего-то ждал — то ли подвоха, то ли дорогих подарков, на вопросы отвечал односложно: «да» или «нет», о делах школьных или каких-то других вовсе не говорил. Бывшая жена утверждала, что отношения с ним мальчику в тягость. И Серов подумал: что ж, рыцарь, поделом тебе!

Меньше надо было в крестовые походы ходить и терпеть даже то, что не нравится.

Этот выбор дался ему нелегко. Наверное, он сам бы и не решился принять его. Но, видимо, в семье бывшей жены тоже обсуждали эту проблему. Когда в очередной раз он попытался повидаться с ребенком, он натолкнулся на суровый отказ. Тешу, конечно, он бы смог уломать, но к телефону подходил только тесть. Серов продолжал звонить в надежде, что трубку возьмет кто-нибудь из женщин или сам мальчик и он убедит их, что должен видеть своего сына, но добился прямо противоположного: тесть собственной персоной приехал к нему на работу.

Никогда Серов, ни до, ни после того визита, не чувствовал себя так погано. В его скромном детстве его любящей матерью наказания не применялись. Да и наказывать его было не за что. Тесть же щадить его никакого резона не видел. Прямолинейность разговора была беспощадной, но справедливой. Да, Серов был виноват. Он это знал, но изменить ничего не мог.

— Ты был женат? — спросил его тесть.

— Был, — ответил Серов.

— У тебя ребенок был?

— Был.

— Ты его часто видел?

— Старался.

— Чего моя дочь не сделала, чтобы сохранить брак? — последовал новый вопрос.

На секунду Серов задумался над ответом. Вряд ли ей нужно было что-то делать для этого. Наверное, ей просто надо было быть больше женщиной или хотя бы просто быть. Быть кем-то, может быть, врачом, если уж она выбрала такую совершенно неподходящую ей профессию, но не просто организмом, чтобы получше устроиться в жизни, есть, пить, рожать детей, зарабатывать деньги для того, чтобы снова есть, пить и, возможно, снова рожать детей, как было принято в их семье. Забавно, если бы он это сказал тестю. Вслух же он произнес:

— Конечно, она сделала все!

— А ты как поступил с ней, когда ушел, вернувшись из-за границы? И чем ты там занимался в этой загранице? — Лицо у тестя стало багровым.

— Я виноват, — ответил Серов.

— Виноват, так не лезь больше! — прогремел его бывший родственник. — Дай ей возможность построить новую семью! Не мешай сыну! Бог даст, может, новый муж будет и лучшим мужем, и лучшим отцом!

Разговор происходил в вестибюле больницы, и посетители стали смотреть на них во все глаза. Тем более Серов вышел к тестю прямо в халате. Он больше ничего не сказал, развернулся и пошел осматривать послеоперационных больных.

— Тьфу на вас еще раз, — бормотал Серов, но, как честный человек, не мог не признать, что такое отношение он заслужил.

Он ехал с работы и думал печальную думу. Ну, допустим, он может добиться свиданий с сыном через суд. Установят ему два положенных воскресенья в месяц. И что он будет делать с мальчиком? Водить в зоопарк и кормить мороженым, которого ему есть нельзя из-за его аденоидов? И ловить его стесненные вопросительные взгляды? Разве будет его мальчик когда-нибудь искренен с ним, зная, что он оставил его мать? И чем он может помочь ему? Знанием жизни? А разве знал он, Серов, жизнь применительно к кому-нибудь другому, кроме себя? Разве не ощущал он жизнь лишь только через свои суждения и желания? И разве себя он, Серов, знал? Теперь, через много лет после этого разговора, когда он действительно был связан с женщиной, которая, по сути, являлась воплощением его идеала женщины во всех смыслах, разве он был счастлив с ней? И разве не мучает он ее и себя?

Через несколько дней после разговора с тестем он решил позвонить на работу своей бывшей жене. Вопреки обыкновению голос у нее был веселый, когда она в трубку сказала: «Алло?»

— Я больше к вам не буду приходить, — сказал он ей после вежливого приветствия. И его больно резануло по самому сердцу, что в ответ она сказала ему с теплотой и явным облегчением в голосе:

— Большое спасибо, что ты так решил! Уж я как-нибудь теперь сама…

Он поразился: сколько же, значит, несчастья он принес этой женщине, если она благодарила его от всего сердца только за то, что он освободил ее! Серов был не злой человек, не подлец. С запоздалым раскаянием он закусил губу. Он должен был сказать ей на всякий случай, чтобы она не думала, что он добровольно отрекается от мальчика.

— У тебя есть мои телефоны. Знай, в том, что касается сына, ты можешь всегда рассчитывать на меня!

— Хорошо, хорошо! — сказала она торопливо и повесила трубку.

Ему показалось, что в комнате она была не одна. «Боится, что спугну ее счастье, — подумал Серов. — Не буду я больше к ним лезть. Пусть не тревожится, птица!»

Больше он действительно в прежнюю семью не звонил. Бухгалтерия регулярно отчисляла с его карточки деньги. А звонков от жены так и не последовало.

Однажды он не выдержал и в очередной день рождения мальчика пошел караулить его к дому. Картина, которую он застал у подъезда, была идиллической. Высокий толстый мужчина с усами выносил и грузил в машину какие-то объемные вещи. Был конец весны, и наверняка семейство собиралось на дачу. Его бывшая жена, в кроссовках и шортах, которые она сроду при нем не носила, стесняясь толстых ног, в открытой всем ветрам желтой майке, такая же полная, как и раньше, но довольная, веселая, напевая, ставила в машину корзину со снедью. Его собственный сын сновал туда-сюда, волоча то футбольный мяч в старой авоське, то две подушки, то огромную бутыль пепси-колы. Между делом чужой усатый мужчина наподдал мяч ногой, и его родной мальчик с визгом и хохотом подхватил мимолетную игру и бросился за мячом прямо в лужу.