Армада собиралась в Лиссабоне, и в ее составе были португальские формирования (Португалия попала под корону Филиппа в 1580 году). Вот почему мы подобрали множество португальских монет.

Поскольку сам я крайне слаб в нумизматике, мне пришлось консультироваться у специалистов. Одним из них оказался восторженный, несмотря на типично ирландскую фамилию, профессор Майкл Долли.

— Вот, профессор, смотрите, — представил я нумизмату странную серебряную монету, найденную Луи где-то в заброшенной расселине. — На одной стороне — замок и надпись: «Герцог и губернатор », а на другой — гибрид лузитанского и георгиевского креста. Написано — «Конрад, король »… Как король мог быть одновременно губернатором? Может еще, и супрефектом?

— Боже мой! — взвился в воздух Долли. — Да это же «конрад»!

В самом деле, именно так и значилось на монете.

Нумизмат, изредка приземляясь в кресло, объяснил, что эта монета — генуэзская, скорее всего современница Армады, но отчеканена по древнему образцу. Эта монета внушала итальянским купцам и банкирам такое доверие, что ее выпускали вплоть до XVIII века, хотя все давным-давно забыли, кто такой Конрад. Подобная вещь повторялась не однажды.

Что касается короля, то это был Конрад II, занявший французский трон после падения династии Каролингов. Он завоевал Италию и короновался в 1027 году железной короной ломбардийских королей. Одновременно Конрад получил право стать дожем и губернатором бывшей древнеримской провинции Лигурии, ставшей позже Генуэзской республикой.

Профессор Долли перелетел к шкафу, достал роскошно изданный справочник и показал мне моего «конрада» с пометкой: «Очень редкая монета».

Кстати, тогда же в кабинете Майкла Долли развеялся миф о камеях с двенадцатью «цезарями». Оказалось, что это были византийские императоры. А если так, то медальоны вполне могли принадлежать Мануэлю Палеологу, прямому потомку константинопольских владык, чье имя значилось на почетном месте в списке офицеров Армады. Разве не приятно было бы ему вступить в побежденный Лондон с портретной галереей предков на груди?..

Сентябрь подходил к концу. Почерневшие водоросли поникли, словно знамена к концу долгой баталии. Холодное дыхание Арктики окончательно выгнало нас из воды. Пора, давно пора. Пристежные ремни аквалангов покрылись слизью, ракушки облепили ласты; моторы и компрессоры испустили дух, резиновые лодки прохудились во многих местах, а на комбинезонах у нас было уже больше заплат, чем фабричного материала.

Сегодня я отдал Луи свой второй баллон, чтобы заполнить последний мешок. Мне хочется запечатлеть в памяти пейзаж, где я оставляю свое сердце. Сечет мелкий дождичек. Небо совсем низкое. Сидя на корме «Зодиака», я клонюсь в такт волнам и жадно смотрю на бухту.

Все, что хотелось узнать, узнано. Догадки обрели доказательства.

Я нашел останки судна. На нем были испанские пушки, монеты и вещи, помеченные испанскими печатями, бруски свинца и оружие. Географические названия вокруг места крушения связаны с гибелью здесь испанского корабля. Обилие монет, отчеканенных в королевстве Обеих Сицилий, подтверждает, что корабль был снаряжен в Неаполе. Судно затонуло в конце XVI века, поскольку монеты кончаются на Филиппе II и последняя датирована 1588 годом. Это не могло быть купеческое судно, судя по обилию свинца в чушках и брусках, идентичных тем, что были найдены в останках других судов Армады.

Итак, это испанский военный корабль, а в таком случае он непременно должен был входить в состав Армады. Многочисленные испанские и английские документы свидетельствуют в деталях о гибели в здешнем крае галеаса «Хирона». Ни в одном документе не содержится указаний на то, что какой-то другой корабль Армады разбился в Ольстере.

В источниках говорится о том, что на телах погибших и в вынесенных на берег останках судна было найдено много золота, драгоценностей и серебра. Мы нашли здесь сорок семь золотых украшений, восемь золотых цепей, тысячу двести пятьдесят шесть монет, два рыцарских знака и значительное количество золотой и серебряной посуды. Это показывает, что на борту находились богатые вельможи. Ни на одном другом корабле, кроме «Хироны», не плыло столько знатных дворян. Ни на одном другом судне, разбившемся у берегов Ирландии, не было ядер, подходящих к орудиям «Хироны». Наконец, ни на каком другом судне не погиб рыцарь Мальтийского ордена капитан Спиноле. И только на «Хироне» находился внук Николь де Шампанэ.

В шторм я видел, как огромные валы с размаха разбивались о мыс Лакада. Они оставляли пенистый след в том месте, где цеплялись за верхушки рифов. Именно там, у подножия этого «зуба», Марк нашел якорь, а я — астролябию.

Теперь все было ясно.

Здесь в бурную сентябрьскую ночь 1588 года «Хирона», двигаясь вдоль берега, наскочила на подводный риф — в отлив он не доходит всего лишь четыре метра до поверхности, а «Хирона» была перегружена. Капитан понял, что их может снести на скалы. Отдали якорь. Вахтенный штурман вышел с астролябией на палубу, отчаянно вглядываясь в обложное небо, надеясь увидеть звезду.

Но волна уже начала разворачивать корабль вокруг рифа. Пытались ли они спустить шлюпку? Наверное, не успели. Якорь не выдержал, и «Хирона» ударилась о мыс Лакада. Из раскроенных трюмов высыпались ядра и свинцовые чушки, посуда и провиант. Пушки откатились немного дальше.

А люди? Они прыгали в воду, но их швыряло о скалы и уносило течением. Волна за волной выбрасывала на берег обломки корабля и тела мертвецов с набитыми карманами (будущая пожива Джеймса Макдоннела).

Корма «Хироны» ушла вдоль мыса Лакада, оставив за собой железный след из ядер.

Из капитанской каюты вывалились сундуки пассажиров, усеяв дно тысячью летучих предметов, украшений, личных вещиц. Скальный выступ остановил корабль и он затонул, вытряхнув под конец из буфета всю посуду.

Другую часть «Хироны» понесло к Испанской пещере, где она нашла наконец вечное пристанище. Там мы нашли свинцовые чушки и слитки, там же лежала пушка.

Триста восемьдесят лет море старательно перемешивало останки. А потом явились мы, чтобы распутать содеянное им…

Ну вот, аквалангисты всплывают после прощального погружения. Я втягиваю в лодку баллоны, Морис хозяйственно укладывает металлоискатели, щупы, зазубренные лопаты и помятые ведра.

В последний раз заводим мотор. Когда «Зодиак» разворачивается носом к берегу, черное небо разрывается и солнце теплым светом заливает такие знакомые откосы.

Мы молчим. Да в такую минуту и не нужны слова. Шесть тысяч часов, проведенных под водой, говорят сами за себя. Там, где мы прошли, донный ландшафт изменился до неузнаваемости. Скальный грунт выскреблен во многих местах и зияет ранами. Море умеет хранить взятое однажды, но мы научились отгадывать его фокусы и постепенно, без спешки, вырвали у него многое.

Разумеется, не все. Мы обследовали какую-то часть бухты. На дне Порт-на-Спанья под слоем гравия и песка лежат еще разбросанные золотые монеты и свинцовые пули. Но их пусть ищут другие. Мы больше не вернемся в Испанский порт. Мы хорошо поработали. Возможно, мы достигли пределов разумного, и наша совесть спокойна.

Теперь остается самое трудное: извлечь из двенадцати тысяч предметов — украшений, монет, посуды, останков корабля, оружия, боеприпасов, инструментов, черепков и осколков — всю информацию, которую они способны дать о галеасе и его пассажирах, о жизни на борту, технике и искусстве той эпохи. А потом все это опубликовать.

Тогда можно будет всем вместе отправиться на дно к другому кораблю.

Помню, как, затаив дыхание, я старательно извлекал из пещеры застрявшую между камней крылатую саламандру, инкрустированную рубинами. На ее теле проступали даже мелкие чешуйки, настолько искусно она была сделана. У меня было впечатление, что прошло минут сорок, но, когда я поднялся за вторым ломиком, оказалось, что я пролежал на дне уже добрых три часа. Саламандра легла на ладонь, потом встала на лапки и чуть заметно затрепетала крылышками. Она взглянула на меня драконьим глазом и оскалила зубки в подобие улыбки. Я улыбнулся ей в ответ.