— Прости, — крикнула я, сделав вдох, когда внутри что-то сломалось. Я глотала сожаления, жалость к себе и поражение, которое меня душило. — Ты обидел меня. Ты меня мучил... — мои слова остановили рыдания. Я обняла себя. — Но я нуждаюсь в тебе!

Я не могла сделать это. Не могла.

Кью не успокоил меня. Он не дал то, в чем я нуждалась. Он просто стоял, демонстрируя власть и наблюдая, как я распадаюсь на части. Куда исчез мужчина, несший меня вверх по лестнице? Мужчина, в котором я нуждалась. Не этот мерзавец. Не этот владелец.

Кью присел, пытаясь взять меня за руки, но я боролась с ним и забилась в угол. Мои спутанные, светлые волосы упали на лицо, защитив от его яростного взгляда.

— Je suis un salaud (прим. пер. фр. – Я подлец), — пробормотал он, почти силком усаживая меня себе на колени. По его костюму медленно стекала вода, когда он прислонился к стенке, укачивая меня. Я хотела согласиться, что он был подонком, но меня ранила боль в его голосе. Он на самом деле в это верил.

Множество ощущений пронеслось во мне, пока он меня держал. Я хотела прижаться к нему, позволить ему шептать и успокаивать меня, а другая часть меня хотела отстраниться, потому что его сострадание было ненастоящим и причиняло еще больше боли. Но я не могла этого сделать. Я была такой слабой, и слезы удерживали меня его заложницей.

Кью погладил меня по спине, вытянув ноги на полу душевой. Сквозь слезы я заметила, что он по-прежнему был в обуви. Разве ему было плевать на все, чем он владел? Нас всех действительно можно было заменить?

Я заплакала сильнее.

Кью прижал меня крепче, продолжая бормотать:

— Ты моя, эсклава. В моей власти. Моя для того, чтобы я о тебе заботился. Моя для того, чтобы я тебя оживил. Я позволю тебе плакать, пока мою, но в тот момент, когда закончу, ты должна прекратить. Ты все поняла?

Я моргнула сквозь слезы, вздрагивая настолько сильно, что едва ли могла ответить.

— Ты должна забыть всё, касающееся событий сегодняшней ночи, и помнить только одно — то, что я для тебя делаю. Все понятно?

Он слегка встряхнул меня.

— Ответь мне, эсклава!

Я кивнула. Это было своеобразным облегчением, подчиниться приказу и забыть. После всего, Кью завладел моим слухом, я просто не могла отвергнуть его приказ, не могла ему отказать.

— Я все поняла.

Резко кивнув, он потянулся надо мной к стеклянной полке, где в ряд были расставлены прозрачные бутылочки. Взяв одну из них, он налил полную ладонь шампуня с тонким цветочным ароматом, и нежно опустил ладони на мою голову.

В тот момент, когда он, не спеша, стал массировать мою голову, я разрыдалась с новой силой. Из груди вырывались неудержимые рыдания, разрывая меня от боли. Не оттого, что меня изнасиловали или не от гнева Кью, а из-за его ласковых прикосновений. За всю мою жизнь никто не прикасался ко мне так ласково. Сколько себя помню, мои родители никогда не обнимали меня так, как он, и не дарили своими руками столько комфорта. Я росла, не зная такого чувства, как любовь и что такое поцелуи и объятия. Брэкс появился в моей жизни с его сладкой нежностью, пытаясь излечить меня, но даже с его отзывчивостью и добротой, он никогда в жизни так меня не держал, ни разу не видел меня настоящую, не мыл меня, как Кью, и не ухаживал.

Я была похищена и продана мужчине, для которого я была нежеланным подарком, взяткой, способом показать, насколько унизительным было мое существование. Своими невообразимыми и грубыми способами Кью разрушил все мои стены. Могла ли я когда-нибудь вернуться в нормальную жизнь, если там мои чувства жили в подвешенном состоянии? Где никому, по сути, не было разницы, кто убьет меня?

Кью закончил мыть мне волосы, все еще сильно прижимая к себе. Я прислонилась к его мокрой груди, скрытой под рубашкой, вдыхая его неповторимый мужской запах.

Он разрешил мне плакать, не ругал меня за это и не контролировал мои слезы. Он прижался губами к моему лбу и зашептал, обжигая горячим дыханием:

— Je suis là (прим. пер. фр. – Я здесь).

Снова и снова его слова окружали меня. Я здесь. Я здесь.

Его доброта укутала меня, словно тонкое одеяло, превращая в идеальную рабыню. Мне не нужен его гнев, чтобы стать преданной. Мне нужна его ласка и нежная любовь, она обезоружила меня, ничего не требуя взамен и не запугивая.

Слезы отчаяния стали слезами облегчения. После двадцати лет борьбы на протяжении жизни, я, наконец, кому-то подчинилась.

Вода каскадом проходила между нашими телами, создавая невидимую преграду, но Кью ни на минуту не прекращал касаться меня, ни на минуту не прерывая своей заботы.

Все, что я до этого знала об этом мужчине, было ошибкой! Кто был этот мужчина, позволивший мне сломаться в его руках? Кто был этот мужчина, который заботился обо мне с такой нежностью?

В конце концов, мои слезы высохли, а Кью все продолжал нежно мыть мои волосы. Все еще находясь в том же положении, я почти не двигалась в его объятиях, в то время как он начал нежно массировать мне шею, легкими касаниями разминать плечи и ласково гладить по спине, стирая остатки жестокости с моего тела и сердца. Его руки подарили мне блаженство, которого я никогда не испытывала за всю свою жизнь. Сидя на полу под душем, я была его любимой зверушкой. Его. Во всех отношениях.

Закончив мыть мне голову, он потянулся мылом к моей груди. Его прикосновения, его действия были невинными, платоническими, они не были наполнены похотью и требовательным желанием обладания. После того, как моя грудь была вымыта, он перешел к моим рукам, он намылил их, а потом горло и живот.

Он усыпил мою самоуверенность, обволакивая ее вновь нашедшим нас счастьем. Я замерла, когда он затаил дыхание, медленно поглаживая низ моего живота. Влажный пар от душа соединился с его напряжением, и я поняла, что его мысли перешли от сладкой заботы к желанию.

Прижимаясь лбом к моей щеке так, что его влажные волосы касались моих, он зашептал.

— Позволь мне стереть из твоей памяти все, что было. Позволь мне подарить тебе новое воспоминание, рабыня.

Его бормотание смешалось с моим дыханием, и счастье обострилось до нестерпимого желания. Мое тело желало вытеснить остатки боли, оставленной Тварью. Кью не причинит мне вреда, он не сделает мне больно. Не так, как те мужчины.

Я закивала.

Дыхание Кью сделалось тяжелым, когда он все ниже и ниже опускал руку. Он проводил руками по моим ногам мучительно медленно, избегая касаться там, где были ссадины, и каждое его прикосновение было наполнено трепетом.

Я вздрогнула всем телом, когда кончиками пальцев он легко закружил по моему клитору. Я не могла противостоять его ласковому нападению, и из моих глаз вновь потекли слезы, но он сцеловывал их, увеличивая силу своих прикосновений и успокаивая меня.

— Écarté tes jambes pour moi. — Откройся для меня.

Его голос повелевал, и я подчинялась, дюйм за дюймом, расслабляя напряженные мышцы, медленно раздвигая ноги. Кью воспользовался всем, что я предоставляла ему, и брал все, что я могла ему дать.

Он медленно скользнул в меня пальцем. Он занимался со мной любовью, используя лишь свой палец, но я вздрогнула от боли от ссадин, причиненных Тварью в самом деликатном месте.

Кью склонил голову, прикусывая нежную кожу моей ключицы, заставляя меня издать шипящий звук, прошедшийся волной между сжатыми зубами.

— Сосредоточься только на мне и том, что я делаю. Познай интимность боли, эсклава. Позволь мне превратить твою боль в мое наслаждение.

Я содрогнулась всем телом, когда жестким движением он погрузил в меня палец, до боли стискивая мою, покрытую синяками, кожу, клеймя этим меня для себя. Я нахмурилась, полностью сосредоточившись на его руке, обнимающей меня, на движение его пальца внутри. Он был абсолютно прав: между нами была интимность, с которой мы разделяли боль. Я никогда не чувствовала себя настолько обнаженной, настолько с кем-то связанной, как в этот самый момент.

Кью накрыл ладонью мою киску, создавая легкое давление на область промежности, в то же время, не переставая погружать в меня палец. Выгибаясь в его руках, я становилась влажной для него, стремясь к его прикосновениям. Это был мужчина, который взывал ко мне. Мой Господин!