Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Они спаслись. В какой-то момент она оглянулась и увидела, что за ней уже не ревет стена яростного огня. Пламя Любви, потерявшее жертву, погасло, и теперь за ней расстилалось ровное дымящееся Пепелище. Она стояла на дороге, обычной твердой дороге, которая не жгла подошвы, заставляя мчаться, не останавливаясь. Ее овевал легкий ветерок — приятный, прохладный, остужающий ожоги. С неба светило солнышко — теплое, ласковое, животворящее. На руках сидела дочь — ее девочка, ради которой она вырвалась из Пожара.

И она пошла по этой дороге куда глаза глядят, едва переступая обожженными ногами, и каждый шаг давался с трудом. Ей надо было выйти к людям. Вскоре она увидела человеческое жилище.

Но и среди людей ей оказалось непросто. Ожоги зажили, тело снова стало молодым и красивым. Но Душа… Пожар Любви опалил ее Душу, и в ней поселился Страх. Если какой-нибудь мужчина обращал на нее внимание, Душа начинала беспокойно шевелиться и стонать — она еще хранила в себе боль и не хотела повторения. Женщина страстно хотела Любви, говорила ей «Да!», а Душа заходилась в безмолвном крике: «Не-е-е-ет!!!» По ночам ей все еще снилось бушующее, сжигающее все живое пламя. Наутро она забывала сны, но они селили в ней беспокойство. Она сторонилась мужчин. Да и мужчины не очень-то хотели приближаться к ней — ее Страх создавал вокруг нее особую, тревожную ауру не располагающую к близкому контакту.

Она выстроила себе Дом. Крепкий, надежный дом, не боящийся пожаров. Она навесила на стены огнетушители, багры и лопаты — от случайных возгораний. Потом решила, что этого мало, и поставила высокий частокол из толстых-претолстых бревен. Но и это не успокоило ее Душу. Тогда она вырыла вдоль забора ров, который наполнила водой — чтобы Пожирающий Огонь не смог добраться до нее. Теперь она была в тройном кольце зашиты от Пожара Любви. И не понимала того, что это зашита не только от Пожара. Но и от Любви — тоже. Но человек не может жить без Любви. Его Вечный Двигатель подпитывается только Любовью — или Ненавистью, потому что Ненависть — это выжженная Любовь. В ней не было Ненависти, но у нее не было и Любви. И она начала чахнуть. Это была не болезнь, просто жизненная энергия капля за каплей утекала, а пополнить запасы было нечем.

Дочка была еще мала и нуждалась в ее заботе. Поэтому она укладывала дочку спать, становилась на колени и молилась о том, чтобы Господь надоумил ее — что ей надо сделать, чтобы ее Душа успокоилась и перестала панически бояться Огня Любви. Она молилась без надежды, без претензий, даже без Любви — просто молитва давала ей хоть какие-то силы.

И однажды поздней осенью, в хмурый промозглый вечер в ее ворота постучались. Она как раз только что закончила молиться, может, поэтому она и открыла. В другое время скорее всего, не стала бы. За воротами, кутаясь в накидку, стоял мужчина.

— Хозяюшка, можешь ли дать кров и пишу одинокому путнику? — спросил мужчина.

Порыв ветра качнул створку ворот, и она молча посторонилась, пропуская его в ограду.

— Осторожно, тут мостик, — предупредила она, когда он шагнул ко рву.

— Ого, как у вас тут все серьезно! — покачал головой он.

Женщина промолчала.

— Как зовут тебя, хозяюшка? — спросил он, отряхивая свою накидку от дождевых капель.

— Хозяюшка, — коротко ответила она. Душа ее уже ныла и боялась: в доме был мужчина, и это было неправильно, опасно.

— Хорошо, Хозяюшка, — не стал спорить он. — Тогда зови меня Лекарь.

— Почему? — споткнулась она.

— Потому что я — Лекарь, лечу людей от болезней, — ответил он и шагнул в дом.

Дочка уже спала, поэтому ужином его кормила она одна. Она чувствовала себя очень напряженно, и ей хотелось как можно скорее уйти к себе.

— Что-то не так? — спросил Лекарь, внимательно глядя на нее.

— Все так, — бросила она. — Устала просто, спать хочу.

— Спасибо, я наелся, — отодвинул он тарелку. — Ты не беспокойся, Хозяюшка, утром я двинусь дальше.

— Хорошо, — чуть смягчилась она. — Я постелю тебе тут, на лавке. Она широкая, тебе будет удобно.

Она постелила ему постель и с облегчением ушла в свою комнату. Видимо, впечатлений было чересчур много, потому что она уснула, едва донеся голову до подушки. Ночью ей приснился сон: выжженное дотла поле, которое поливает из смешной детской леечки босоногий мужчина в белой холщовой одежде. И корка пепла размокает, становится мягкой и податливой, лопается, и из трещинок вылезают робкие зеленые ростки, а через поле к ней бежит дочка и кричит: «Мама! Мама!» На этом месте она проснулась, потому что поняла, что голос дочки она слышит наяву. Она вскочила и кинулась в комнату дочки — та металась во сне и звала ее. Она схватила дочку на руки и даже вскрикнула — таким жаром полыхала ее девочка. Душа тут же наполнилась тревогой — уж больно это было похоже на Пожар. Душа не забыла.

Она заметалась в панике, соображая, где ночью можно найти врача, и понимая, что до утра это дело безнадежное. Отчаянно она понеслась на кухню, за водой, и увидела босоногого мужчину, который как раз натягивал рубашку. Она совсем забыла про него, и вообще он был некстати, этот пришлый, как его там, Лекарь, что ли… Лекарь?

— Дочке плохо. Жар, — заговорила она. — Ты же Лекарь?

— Лекарь, — подтвердил он. — Где дочка?

Дальше все было как в кошмарном сне. Он гонял ее то за одним, то за другим, покрикивал даже, достал из своей котомки травы, смешивал их, заваривал и заставлял заваривать ее, менял компрессы, и так долго, долго — пока жар не спал.

Душа ее сейчас не боялась всяких там Пожаров Любви — она могла думать только о ребенке, единственном живом существе, ради которого она спасалась и выжила, ради которого она жила сейчас.

— Хозяюшка, дело серьезное, — сказал ей Лекарь, когда девочка уснула. — У дочери твоей горячка, только не простая это болезнь, а душевная. И обычными лекарствами ее лечить — не получится. Не помогут ей врачи.

— А кто поможет? — помертвевшими губами выговорила она.

— Я помогу, — просто ответил Лекарь. — Я лекарь душ человеческих. Только и тебе изо всех сил стараться придется. Решай…

— Решила уже, — твердо сказала она. — Верю тебе. Лечи. Что я должна делать?

— Для начала — есть у тебя бумага и ручка? — деловито спросил он.

— Есть, — растерялась она. — Рецепт, что ли, писать?

— Рецепт, — кивнул он. — Только рецепт не простой…

Когда она вернулась с письменными принадлежностями, он велел ей сесть за стол и спросил, как в лоб ударил:

— Как ты умудрилась так обжечься-то, Хозяюшка?

Она выронила ручку и замерла с открытым ртом. Душа забилась, закричала. Лекарь ждал.

— Зачем тебе? — хрипло спросила она, справившись с собой.

— Ничего даром не проходит, — ответил Лекарь, серьезно глядя ей в глаза. — Если ты испытала запредельные эмоции, когда Душа твоя горела и корчилась, все это запечатлелось, понимаешь? И все это мы своим детям передаем, вроде как по наследству. Пока раны не залечим…

— Ты что, Лекарь? Хочешь сказать, что ее жар — это отзвук моего Пожара? — спросила она, уже зная, что он ответит.

— Это — Закон, — жестко сказал он. — Мы за все в ответе, и за детей наших тоже. Что им передадим — то у них и будет.

— Да что она могла понимать тогда, кроха такая? — спросила она.

— Она, может, и не понимала. Она чувствовала, — объяснил Лекарь. — Даже нерожденные дети уже чувствуют. Они добровольно разделяют с родителями их судьбу. Только они маленькие, не со всем могут справиться. А ты — взрослая.

— Я — взрослая… — повторила она. — Я не хочу моему ребенку такой судьбы. Что надо делать?

— Пиши, — приказал Лекарь. — Пиши на бумаге все, что случилось. Подробно, не щадя ни себя, ни его. Все свои чувства, все ощущения. Отдай бумаге свою боль. Пройди вновь через свой Пожар.

— Я не могу! — закричала она и заплакала, забилась. Лекарь обнял ее, гладил по спине, и через какое-то время слезы иссякли. — Я сделаю, — сказала она и подвинула к себе бумагу.

Ей нелегко это далось. Сначала она пыталась что-то приукрашивать, а что-то вообще не писать, но он заставлял ее, и она все глубже уходила в свои страшные воспоминания. Тем временем он занимался девочкой, поил ее своими отварами, шептал над ней какие-то лекарские молитвы.

17
{"b":"259076","o":1}