А то, что Вя­зем­ские не толь­ко не на­хо­ди­ли по­во­да от­ка­зы­вать Дан­те­су от до­ма, но и на­стой­чи­во ис­ка­ли его об­ще­ст­ва, го­во­рят не­дав­но опуб­ли­ко­ван­ные пись­ма ка­ва­лер­гар­да к не­вес­те. До кон­ца не вы­здо­ро­вев­ший Дан­тес пи­сал Гонча­ро­вой:

До­б­рая моя Кат­рин, Вы ви­де­ли нын­че ут­ром, что я от­но­шусь к Вам поч­ти как к суп­ру­ге, по­сколь­ку за­про­сто при­нял Вас в са­мом не­вы­иг­рыш­ном не­гли­же. Чув­ст­вую я се­бя

по-преж­не­му хо­ро­шо. Весь день у ме­ня бы­ли гос­ти.

На­стой­чи­вость В. ме­ня удив­ля­ет и пред­став­ля­ет­ся не­уме­ст­ной шут­кой. Ведь Поль ви­дел вче­ра, как я чуть ли не пла­стом ле­жал на со­фе, и все-та­ки Ва­лу­ев при­шел ко мне с при­гла­ше­ни­ем по всей фор­ме. Я силь­но тре­во­жусь, что бы это мог­ло зна­чить, в лю­бом слу­чае Вы там бу­де­те и зав­тра мне рас­ска­же­те.Про­щай­те, доб­рой но­чи, по­ве­се­ли­тесь как сле­ду­ет. Весь Ваш Ж. де Гек­ке­рен»[326]

За­пис­ка не име­ет да­ты, но не труд­но до­га­дать­ся, что на­пи­са­на она на­ка­ну­не Но­во­го го­да. В.Старк рас­шиф­ро­вал име­на, упо­мя­ну­тые в за­пис­ке: В.- князь Петр Ан­д­рее­вич Вя­зем­ский; Поль - Па­вел Пет­ро­вич Вя­зем­ский, сын кня­зя; Ва­лу­ев Петр Алек­сан­д­ро­вич – зять кня­зя, суп­руг княж­ны Ма­рии Пет­ров­ны Вязем­ской[327]. При­хо­дит­ся со­гла­сить­ся – се­мей­ст­во Вя­зем­ских ве­ло се­бя в ду­эль­ной ис­то­рии весь­ма дву­смыс­лен­но, са­мо­влюб­лен­но вос­па­рив над схват­кой и за­бо­тясь лишь о сво­ем доб­ром име­ни. Их по­ве­де­ние на­сто­ро­жи­ло да­же Дан­те­са: «Я силь­но тре­во­жусь, что бы это мог­ло зна­чить?» Дру­зья по­эта на­стой­чи­во зо­вут в гос­ти – не ло­вуш­ка ли это? Ока­за­лось – чуть ли не дру­же­ский аль­ков!

И, на­ко­нец, как же на­до бы­ло силь­но не лю­бить На­та­лью Ни­ко­ла­ев­ну и не ува­жать па­мять по­эта, что­бы спус­тя го­ды при­по­ми­нать и по­вто­рять глу­по­сти, ска­зан­ные Стро­га­но­вой! Ма­ло ли что съяз­ви­ла брезг­ли­вая ари­сто­крат­ка! Сдает­ся, что она оз­ву­чи­ла со­кро­вен­ные мыс­ли са­мой Ве­ры Фе­до­ров­ны. Од­но оп­рав­ды­ва­ло кня­ги­ню: «страш­ный вид» Пуш­ки­на, по­хо­же, был вы­зван по­лу­чен­ным на­ка­ну­не «по­дар­ком» ца­ря, а мни­тель­ная Вя­зем­ская при­ня­ла пло­хое на­строе­ние по­эта на свой счет.

Пуш­кин уже не мог скры­вать сво­их пе­ре­жи­ва­ний. На­де­ж­да на иное, бо­лее бла­го­по­луч­ное раз­ре­ше­ние ду­эль­но­го кон­флик­та ос­та­лась в про­шлом. Цар­ский по­да­рок за­став­лял по­эта серьезно задуматься над собственной защитой способной оградить его не только от Дантеса, но и от царя.

Но­вое про­ти­во­стоя­ние.

На­чал­ся но­вый 1837 год - год, ко­то­рый Пуш­кин со­би­рал­ся про­вес­ти луч­ше преж­не­го. И на­чал­ся сим­во­лич­но. Пер­вым че­ло­ве­ком, ко­то­ро­му по­эт в но­вом го­ду по­да­рил ав­тор­ский эк­зем­п­ляр «Ев­ге­ния Оне­ги­на» бы­ла дочь рос­тов­щи­ка Шиш­ки­на. 1 ян­ва­ря, в пят­ни­цу, Пуш­кин за­шел к не­му до­мой об­су­дить ус­ло­вия про­дле­ния зай­ма, пред­ва­рив на­ча­ло слож­но­го раз­го­во­ра но­во­год­ним подарком.

И в тот же день при­ка­зом по Ка­ва­лер­гард­ско­му пол­ку бы­ло

объ­яв­ле­но о доз­во­ле­нии по­ру­чи­ку Гек­кер­ну всту­пить в за­кон­ный брак с фрей­ли­ной дво­ра ее им­пе­ра­тор­ско­го ве­ли­че­ст­ва Ека­те­ри­ной Гон­ча­ро­вой[328].

Дан­тес стал офи­ци­аль­но го­то­вить­ся к свадь­бе. Впро­чем, как вид­но из пе­ре­пис­ки мо­ло­до­же­нов, он уже на де­ле при­вы­кал от­но­сить­ся к не­вес­те, как к суп­ру­ге, за­про­сто при­ни­мая ее в са­мом «не­вы­иг­рыш­ном не­гли­же» или по­про­сту в до­маш­нем пла­тье.

Тур­ге­нев тем вре­ме­нем на­но­сил ви­зи­ты друзь­ям и зна­ко­мым, но о Пуш­ки­ных ни сло­вом не об­мол­вил­ся. А вот на сле­дую­щий день в его днев­ни­ке поя­ви­лась стран­ная за­пись:

2 ген­ва­ря (...) О но­во­стях у Вя­зем(ских). По­эт — су­ма­сшед­ший…[329].

Аб­ра­мо­вич, опи­ра­ясь на вос­по­ми­на­ния кня­ги­ни, ре­ши­ла, что речь шла о Пуш­ки­не[330], его по­ве­де­нии на но­во­год­нем празд­ни­ке.

Но, во-пер­вых, ци­та­та име­ла про­дол­же­ние и бы­ла обор­ва­на ис­сле­до­ва­те­лем на за­пя­той:

По­эт-су­ма­сшед­ший, Куш­ни­ков[331] и Язы­ков! - уз­нал о Кан­кри­ной».

Яс­но, что в этом ря­ду мог­ло ока­зать­ся лю­бое дру­гое имя, а глав­ное, со­об­ще­ние не бы­ло свя­за­но с ду­эль­ной ис­то­ри­ей.

А во-вто­рых, дру­зья вряд ли опус­ти­лись бы до столь уни­зи­тель­ной ха­рак­те­ри­сти­ки по­эта, не смот­ря на всю экс­т­ра­ва­гант­ность его по­ве­де­ния. Ско­рей всего речь шла о ком-то дру­гом.

Ме­ж­ду тем в при­ка­зе по Ка­ва­лер­гард­ско­му пол­ку 3 ян­ва­ря, в вос­кре­се­нье, бы­ло объ­яв­ле­но:

Вы­здо­ро­вев­ше­го по­ру­чи­ка Ба­ро­на Де-Гек­ке­ре­на чис­лить на­ли­цо, ко­то­ро­го по слу­чаю же­нить­бы его не на­ря­жать ни в ка­кую долж­ность до 18 се­го ген­ва­ря, т. е. в про­дол­же­ние 15 дней»[332].

Свадь­ба Дан­те­са при­об­ре­та­ла все бо­лее ре­аль­ные очер­та­ния.

Ве­че­ром Пуш­кин с же­ной, ве­ро­ят­но, бы­ли на ба­лу у Мят­ле­вых, но ни­чем осо­бен­ным не вы­де­ли­лись. Во вся­ком слу­чае, С.Н.Ка­рам­зи­на не об­ра­ти­ла на них вни­ма­ние. Она ув­ле­чен­но раз­гля­ды­ва­ла сте­ны Мят­ле­ва – по­эта и камергера:

Тан­це­валь­ный зал (у них) так ве­ли­ко­ле­пен по раз­ме­рам и по вы­со­те, что бо­лее двух­сот че­ло­век ка­жут­ся рас­се­ян­ны­ми там и сям, в нем лег­ко ды­ша­лось, мож­но бы­ло сво­бод­но дви­гать­ся, нас уго­ща­ли мо­ро­же­ным и ре­за­нов­ски­ми кон­фе­та­ми, мы на­сла­ж­да­лись яр­ким ос­ве­ще­ни­ем[333].

Вот как сле­до­ва­ло бы жить Пуш­ки­ну – пи­сать умо­ри­тель­ные сти­хи, служить в ми­ни­стер­ст­ве фи­нан­сов дей­ст­ви­тель­ным стат­ским со­вет­ни­ком и ши­роко при­ни­мать гос­тей! Тем бо­лее, что и связь род­ст­вен­ная про­сле­жи­ва­лась. По­эт пи­сал: «Род мой один из са­мых ста­рин­ных дво­рян­ских. Мы про­ис­хо­дим от прус­ско­го вы­ход­ца Рад­ши или Ра­чи, че­ло­ве­ка знат­но­го (му­жа че­ст­на, го­во­рит ле­то­пи­сец) …От не­го про­изош­ли Пуш­ки­ны, Му­си­ны-Пуш­ки­ны, Боб­ри­ще­вы-Пуш­ки­ны, Бу­тур­ли­ны, Мят­ле­вы, По­во­до­вы и дру­гие»[334]. Прав­да, и тут не обош­лось без злой иро­нии Вя­зем­ско­го:

При­ез­жай не­пре­мен­но. Пра­во бу­дет ве­се­ло. …К то­му же Мят­лев

Лю­без­ный род­ст­вен­ник, по­эт и ка­мер-гер,

А ты ему род­ня, по­эт и ка­мер-юн­кер.

Мы вы­пьем у не­го Шам­пан­ско­го на клун­кер,

И бу­дут нам сти­хи на ма­тер­ный ма­нер[335].

4 ян­ва­ря, в по­не­дель­ник, ве­че­ром, Дан­тес и Ека­те­ри­на вновь поя­ви­лись сре­ди дру­зей по­эта, всем ви­дом де­мон­ст­ри­руя удов­ле­тво­ре­ние сво­им но­вым по­ло­же­ни­ем. С.Н.Ка­рам­зи­на пи­са­ла:

мы с Алек­сан­дром ...еще за­ста­ли у Кат­рин (Е.Н.Ме­щер­ской) Тур­ге­не­ва, Ви­ель­гор­ско­го ...Ва­луе­вых и Дан­те­са со сво­ей не­вес­той...[336].

Впро­чем, Тур­ге­нев ос­та­вил по­яв­ле­ние же­ни­ха и не­вес­ты без вни­ма­ния: «Кон­чил ве­чер у к. Мещ-Кар.»[337] - толь­ко и черк­нул он в днев­ни­ке. Вид­но, свадь­ба ка­ва­лер­гар­да его боль­ше не за­ни­ма­ла.

5 ян­ва­ря, во втор­ник, Пуш­кин на­пи­сал важ­ное пись­мо зя­тю Н.И.Пав­ли­ще­ву о даль­ней­шей судь­бе ро­до­во­го име­ния:

Пус­кай Ми­хай­лов­ское бу­дет про­да­вать­ся. Ес­ли за не­го да­дут хо­ро­шую це­ну, вам же бу­дет луч­ше. Я по­смот­рю, в со­стоя­нии ли бу­ду ос­та­вить его за со­бою.

Стро­ки эти дош­ли до нас в пе­ре­ска­зе Пав­ли­ще­ва, и вос­при­ни­ма­ют­ся боль­шин­ст­вом ис­сле­до­ва­те­лей как до­ка­за­тель­ст­во, что по­эт го­тов был от­ка­зать­ся от Ми­хай­лов­ско­го, то есть ос­тать­ся в Пе­тер­бур­ге и про­дол­жить свое придворное мы­тар­ст­во. При этом обыч­но опус­ка­ет­ся кон­цов­ка фра­зы со слов «Я по­смот­рю…», го­во­ря­щая ско­рее об об­рат­ном же­ла­нии по­эта. Сю­да же под­вер­сты­ва­ет­ся пись­мо Оль­ги Сер­ге­ев­ны от 3 фев­ра­ля 1837, ко­то­рое она на­пи­са­ла от­цу, еще не зная о смер­ти бра­та:

Алек­сандр все же при­слал пись­мо мо­ему му­жу, со­дер­жа­щее все­го не­сколь­ко строк, на­бро­сан­ных вто­ро­пях.[338]