– А вы не могли бы проверить? Может быть, у дежурного врача спросить?

– Не могу. У нас сейчас пересменка начинается.

– А все-таки? Вам из полиции звонят, это важно.

– Ну и что, что из полиции? И вообще, откуда я знаю, кто вы такой? Приезжайте сюда и узнавайте. Мне некогда, мужчина, вы понимаете?

Пока Варнаков собирался с мыслями, раздались короткие гудки.

– Коля, сколько времени? – пробурчала, не отнимая голову от подушки, Маринка.

– Рано еще. Спи.

– А ты?

– Я на службу.

– А что матери сказать?

– Какой?

– Коля, ты что? Моей. – Маринка заворочалась и полуприсела, подтянув под спину подушку. – Ты что, ничего не помнишь? Ну ты даешь!

– А чего я должен помнить?

Он опустился рядом на кровать.

– Да я же тебе вчера рассказывала, – забубнила Маринка с полузакрытыми глазами. – Мать уборку делала и нечаянно папашину Библию уронила. Ну, она ее в шкаф засунула, после того как папаша пропал. А тут вещи перебирать стала и уронила эту Библию. А оттуда свернутый листок бумаги выпал. Представляешь, наш папаша что-то вроде предсмертной записки оставил… – Маринка, наконец, открыла один, желто-зеленый, как у кошки, глаз и нашла им Коляна. – Вспоминаешь?

– Смутно, – признался тот. Отец Маринки, Павел Карпенко, слесарь-сантехник без постоянного места работы и «белый» сталкер, пропал осенью прошлого года. Ушел из дома и не вернулся. Теперь Варнаков начал вспоминать, что Маринка ему и на самом деле вчера что-то рассказывала, еще в «Радианте». Но что именно? – Помню, но смутно. А что дальше-то?

– Ну вот, а я вчера старалась. Идиот ты, Колян.

– Ты расскажи сейчас, я исправлюсь. Только шустро, а то я опоздаю.

– Вечно у тебя шустро.

– Сегодня ночью тоже шустро было?

Он не удержался и засунул «знойной брюнетке» ладонь между неплотно сдвинутых колен.

– Нет, сегодня ночью было долго. Ай, дурак! Не лезь! – Варнаков не без сожаления отдернул руку. – Коля, я же серьезно про отца. Он записку оставил в Библии, понимаешь? Написал, что к нему приходили бандиты Роди Волчка. Гоша этот Куцый, ну ты его знаешь. И еще кто-то. Угрожали и требовали, чтобы он провел их к тайному месту.

– Какому еще тайному месту?

– Не знаю. Папаша так в записке указал, что, мол, требовали показать дорогу к тайному месту. Угрожали, если не согласится, то убьют всех. И его, и жену, и детей. Представляешь, и меня тоже. Вот сволочи!

Маринка с ожесточением почесала голову и добавила еще несколько непечатных слов.

– И папаша решил их проводить до этого места. Говорит, пишет в смысле, что решил показать этим заблудшим отрокам дорогу, чтобы отвести беду от своей горячо любимой семьи. А еще потому, что чувствует на себе тяжкий и несмываемый грех. Так и написал: тяжкий и несмываемый. И нет ему прощения. А внизу приписал, чтобы не искали его, если что с ним случится. А он всех любит и целует. И просит простить за все нанесенные обиды. Вот. Представляешь? Никогда не думала, что мой папаша может просить прощение за нанесенные обиды.

– Да, странная история, – сказал Варнаков. – А от меня-то ты чего хочешь?

– Как чего? Посоветоваться. Ты же в полиции работаешь. Мать просила с тобой посоветоваться. Может, эту записку в полицию отнести?

– Зачем?

– Как зачем? Ну ты совсем тупой после вчерашнего. Там же имена указаны: Родя Волчок и Гоша Куцый. Может, полиция дело заведет?

– Погоди. А ты Гошу давно видела?

– Я вообще его не видела. В смысле – с осени. А то бы я ему сейчас глаза выцарапала. Так что делать-то? Идти матери в полицию?

– Надо подумать, – сказал Варнаков. – Давай мы эту тему вечером перетрем.

– Ага! Ты вечером опять напьешься.

– Я не сразу напьюсь. А сейчас спи. Мне некогда.

Маринка, ворча, снова растянулась на кровати. Варнаков же вернулся на кухню и замесил в кружке пять ложек растворимого кофе. Посмотрел на часы – до девяти оставалось совсем немного. Успею? Опаздывать на ковер к Зайцеву нельзя. Ситуация и без того херовая…

Раздумья прервал звонок от Стеблова:

– Не спишь? Я решил на всякий случай звякнуть. Не забыл, что нас ждет с утра?

– Не забыл, – вяло сказал Колян.

– Ты чего такой вареный? Как рука?

– Терпимо.

– Ладно, я уже выезжаю. Да, ты на машине?

Варнаков посоображал. Мог ли он вчера после «Радианта» вести автомобиль? Вряд ли… А Маринка за рулем – это даже не обезьяна с гранатой, а Годзилла с базукой.

– Нет, наверное. На тачке доехал.

– Понятно. Тогда я к тебе сейчас заскочу. Ты… дома?

– У Маринки.

– Тогда диктуй адрес.

Допив кофе, Варнаков зашел в спальню и быстро оделся. Надев разгрузочный жилет песочного цвета, который таскал почти постоянно и летом, и зимой, механически проверил карманы. Удостоверение, кошелек, мобильник на месте, германский карманный нож-выкидушка «Boker» и зажигалка – тоже. Колян никогда не курил, но бензиновую зажигалку IMCO, подарок Васьки Гуреева, и несколько таблеток сухого спирта всегда носил при себе. На территории Зоны огонь и тепло в любой момент могут пригодиться. Правда, в Зону ему теперь, похоже, путь закрыт, но не менять же из-за этого привычки?

Не удержавшись, погладил спящую Маринку по круто выступающей ягодице. А Игорь говорил, что это не баба! Эх, Игорь…

Они все-таки немного опоздали. Едва вошли в здание горотдела, как дежурный, заметив их, закричал из окошка:

– Эй, Варнаков, тебя Зайцев искал. – Уже тише добавил: – Учти, рвет и мечет. Тебя, Стеблов, тоже спрашивал.

Разговор с Зайцевым занял меньше десяти минут. Михаил ожидал своей очереди в коридоре. Посмотрев на бледное, покрывшееся розовыми пятнами лицо Варнакова, сказал:

– Десять лет без права переписки и вазелин за свой счет. Я угадал?

– Почти. Отстранили на время служебной проверки.

– Что шьют?

– Превышение полномочий, повлекшее тяжкие последствия.

– Все? Неприятно, конечно, но…

– Нет, не все. По Корневу могут возбудить уголовное дело.

– Это кто такой?

– Браток из бригады Роди Волчкова. Тот, которого я во дворе завалил.

– Так он же бандит? – Стеблов в растерянности вскинул брови.

– По Зайцеву, бандиты тоже люди. Считает, что я его умышленно застрелил.

– Ну и дела… Похоже, ты кому-то сильно не нравишься.

– А пусть поцелуют меня в зад. Иди, Зайцев тебя ждет. Можешь на меня все валить, мне по хер.

– А мне – нет. Колян, ты не уходи. Подожди меня.

– Подожду, – сказал Варнаков.

Он вышел на крыльцо. На улице опять моросил дождь. Вроде и не холодно было, но Колян вдруг почувствовал озноб. Нахохлившись, набрал номер приемного покоя.

– Да, – сказала медсестра. – Есть такая Иванова. Вернее, была.

– Это… как понимать?

– В прямом смысле. Умерла она.

Варнаков сжал трубку. Сипло спросил:

– Когда?

– Что? Говорите разборчивей.

– Я спросил – когда умерла?

– Где-то с полчаса назад. Ну, может, чуть раньше.

Он спустился с крыльца и стоял неподвижно несколько минут, не обращая внимания на дождь. «Умерла, значит», – крутилось в голове. Значит, умерла… затем начал ходить взад-вперед вдоль здания горотдела. Умерла, значит, все-таки…

Здесь, на тротуаре, его и застал Стеблов.

– Вот ты где? А я уж подумал, что не дождешься, пойдешь похмеляться.

– Дождался. Как у тебя?

– Меня тоже отстранили, – довольно-таки бодро произнес Михаил.

– Тебя-то за что?

– Да так. Наверное, не то сказал, что хотели услышать. Ты куда сейчас?

– Не знаю. Хотя…

– Давай до дома подброшу.

– До дома? Нет, пожалуй… знаешь, если не спешишь, подкинь до больницы.

– Что, хреново?

– Да нет, просто повязку поменять надо.

– Вот это правильно, – сказал Стеблов. – Я смотрю, она у тебя под дождем намокла… Не болит?

– Что?

– Рука, говорю, не болит?

– Нет, – сказал Колян. – Рука не болит.

Август 2016 г. Четверг. Искитим