– С женщиной, – убежденно ответил я. – Правда, я еще не выбрал ее, ведь их так много. Но даже если она вдруг окажется сукой, то я искренне надеюсь, что не одной из ваших. Мне нужна такая, которую можно без опаски спускать с поводка. – Я махнул рукой. – Впрочем, оставим это. Вам больше по душе собаки, и на здоровье. А миссис Фрей тоже считается членом семьи?

– Да, – лаконично ответил он.

– Миссис Рэкхем держит ее при себе в память о погибшем сыне? Или это помогает от невроза?

– Не знаю. Спросите кузину сами. – Лидс выпрямился и встал на ноги. – Вы, конечно, знаете, что я возражал против ее визита к Ниро Вулфу. И поехал с ней только потому, что она настаивала. Не представляю, на что она надеется. Вред ее затея принесет наверняка, это как пить дать. По-моему, вам не стоило приезжать сюда. Однако коль скоро вы здесь, то мы с таким же успехом можем пойти к ним и пить их виски, а не мой. Пойду умоюсь.

И он вышел.

Лидс предоставил мне выбор: либо ехать с ним, что заняло бы три минуты, либо пройти по лесной тропинке. Я проголосовал за пешую прогулку. До опушки леса было рукой подать, около сотни ярдов от угла псарни.

Денек выдался довольно теплым для начала апреля, но стоило солнцу скрыться за вершиной холма, как воздух заметно посвежел, и я невольно ускорил шаг, что, впрочем, было вполне оправданным, так как едва поспевал за Лидсом. А Лидс несся закусив удила. Когда я выразил недоумение по поводу того, что ни в лесу, ни на открытом месте нам не попалась ни одна изгородь, он пояснил, что его земля всего лишь уголок поместья миссис Рэкхем, который она отвела ему под застройку уже довольно давно.

Заключительную часть пути мы проделали по извилистой гравийной дорожке, которая змеилась между лужайками, кустами, деревьями и клочками голой земли. Честно говоря, сельская жизнь стала бы куда краше, если бы удалось отменить закон, запрещающий прокладывать между примыкающими владениями прямые дорожки. А то получается, что чем крупнее и богаче имение, тем более извилисты тропы между угодьями и тем труднее соседям навещать друг друга.

Как бы то ни было, в конце концов мы с Лидсом, успешно преодолев замысловатый лабиринт, достигли имения миссис Рэкхем и вошли без звонка или стука, из чего я заключил, что Лидс считался здесь своим.

Все шестеро присутствующих собрались в комнате, бывшей длиннее и шире дома Лидса. Она была устлана двадцатью коврами, так и норовившими выскользнуть у меня из-под ног, и заставлена примерно сорока предметами, пригодными для сидения. Несмотря на ломящийся от напитков передвижной бар, мне показалось, что должное веселье еще не воцарилось, потому что встретили нас с Лидсом так, словно более замечательного события не случалось целую вечность. Лидс представил меня гостям и хозяйке, поскольку считалось, что я не знаком с миссис Рэкхем, а затем, когда мне подали напиток, Аннабел Фрей прочитала лекцию о том, как я работаю. Оливер А. Пирс, государственный муж, тут же загорелся и потребовал, чтобы я продемонстрировал свое искусство, учинив каждому из них допрос с пристрастием как подозреваемому в отравлении собаки. Я отбрыкивался, но они настаивали, и мне пришлось уступить. Увы, на сей раз я выступил без привычного блеска.

Пирс оказался ловким малым. Его поведение подчинялось закону природы, который определяет особую, неповторимую манеру общения народного избранника со всеми, кто уже достиг возраста избирателя. Правда, природное чутье и отменная реакция позволяли ему легко маскировать этот недостаток, хотя он был примерно одних лет со мной. Впрочем, фигурой он мне тоже не уступал, высокий, широкоплечий, с располагающим, честным лицом и улыбкой, которая зажигалась в долю секунды, как лампа-вспышка. Я завязал узелок на память, чтобы проверить, не в его ли избирательном округе живу. Карьера ему, конечно, обеспечена, вопрос лишь в том, как высоко и как скоро он взлетит.

Если вдобавок к собственным талантам и достоинствам Пирс сумеет заполучить в свою упряжку еще и Лину Дэрроу, то взлетит он очень высоко и очень скоро. На первый взгляд она была моложе Аннабел Фрей, лет двадцати шести, и я никогда не видел более прелестных глаз. Она их явно недооценивала или излишне скромничала. Когда я допрашивал ее, она прикинулась, что я припер ее к стенке, но глаза выдали, что она в два счета могла оставить меня в дураках. Не знаю, водила она меня за нос, практиковалась или же просто пыталась сойти за простушку.

Барри Рэкхем не только озадачил меня, но еще и ухитрился посеять в моей душе смуту. Не знаю, то ли я глупее, чем считает Ниро Вулф, и дважды глупее, чем считаю я сам, то ли мистер Рэкхем был умнее, чем выглядел. В Нью-Йорке таких, как он, пруд пруди, а из него нью-йоркское так и лезло. Зайдите в любой бар на Мэдисон-авеню от пяти до половины седьмого вечера – и увидите там шестерых, а то и восьмерых Барри Рэкхемов: не юнцов, конечно, но и отнюдь не убеленных сединами; мужественной наружности, если не считать длинных отполированных ногтей, утомленных или, напротив, свежих и рвущихся в бой, в зависимости от состояния; и все с немного отечными глазами. Я знал его как облупленного, во всяком случае так думал, однако никак не мог решить, известна ли ему подлинная причина моего приезда. Впрочем, как раз это я и собирался выяснить. Если известна, то считайте, что ответ на вопрос, состоит ли он на жалованье у Зека, уже получен; если же нет, то вопрос оставался открытым.

Однако к тому времени, когда, покончив с десертом, мы встали из-за стола, чтобы перейти в гостиную пить кофе, я так и не справился с этой головоломкой. Сперва я подумал, что он просто не может быть таким умным, что он везучий недотепа, который по счастливому стечению обстоятельств попался на глаза миссис Рэкхем и сумел подобрать к ней ключик, но при дальнейшем наблюдении я пересмотрел эту точку зрения. С женой он держался вполне достойно, без малейших признаков заискивания и раболепства. А за обедом затеял спор с Пирсом по поводу налогообложения доходов с недвижимости и без малейших усилий загнал сего достойного политика в угол и посадил в лужу. Потом весело посмеялся, встал на позицию поверженного противника и торжествовал новую победу, выставив на посмешище Дану Хэммонда.

Я решил, что правильнее будет начать все сызнова.

По дороге в гостиную ко мне пришвартовалась Лина Дэрроу.

– Почему вы так на меня напустились?! – без обиняков выпалила она, и я сказал, что ничего подобного.

– Нет-нет, еще как напустились! Вы очень старались доказать, что собаку отравила я. С другими вы держали себя более пристойно. – При этих словах она легонько коснулась пальцами тыльной стороны моей руки.

– Еще бы! – признался я. – Но ведь для вас подобное не в новинку? Когда мужчины держат себя с вами менее пристойно, чем с другими?

– Благодарю вас. Но я вполне серьезно. Вы же знаете, я скромная работающая девушка.

– О да. Потому я и решил на вас отыграться. Еще, впрочем, потому, что вы явно строили из себя простушку.

Мы вошли в гостиную, и тут же к нам подлетел законодатель Пирс, который умыкнул Лину Дэрроу. Моим первым побуждением было вызвать его на дуэль, но потом я решил не связываться. Мы все сгрудились у камина, попивали кофе и толкли воду в ступе, пока кто-то не предложил включить телевизор, что Барри Рэкхем и сделал. Потом они с Аннабел выключили свет. Когда все удобно устроились вокруг экрана, миссис Рэкхем куда-то вышла. Немного позже, когда я, сидя в полумраке, уныло пялился на рекламу какой-то косметики, неясное чувство поведало мне о приближающейся опасности, и я резко обернулся. И точно: у самого моего локтя восседал здоровенный (в темноте у страха глаза велики) доберман-пинчер и таращился на экран.

Сидевшая чуть позади чудовища миссис Рэкхем, по-видимому, неверно истолковала мой жест и, пытаясь перекричать голос диктора, поспешно воскликнула:

– Не надо его гладить!

– Не буду, – заверил я с выражением.

– Не беспокойтесь, он умеет себя вести, – добавила она. – Он обожает смотреть телевизор.