Шетук отвел взгляд, хотя по-прежнему сидел вполоборота к Вулфу, и я краем глаза видел, что он смотрит мимо меня в окно автомобиля.

– Остановись, Арчи, – распорядился Вулф.

Я свернул на траву и выключил мотор. Мы были на одной из глухих дорог в верхней части парка, где в будни нельзя было встретить ни души. Слева была уходившая вниз роща, а справа – поляна со стоявшими по отдельности деревьями, которые тихо шелестели листвой. Не хватало только стада коров, иначе можно было подумать, что мы оказались где-то в глубине Вермонта.

– Это тупик? – спросил Вулф.

– Нет, – ответил я – Дорога ведет вверх, где пересекается с северным шоссе, уходящим на восток.

– Тогда вылези, пожалуйста. – Что я и сделал. Вулф протянул мне гранату. – Возьми эту штуку. – Он показал мне направо от дороги, на большое дерево. – Положи ее вон там возле ствола.

– Просто положить на землю?

Я так и сделал. Прошел добрые сто ярдов по поляне и назад, стараясь догадаться, чья возьмет. Думалось, Вулфа, но я уже добрался до них и прислушался. По тону Вулфа – а он говорил твердо, сухо, уверенно – можно было понять, чему суждено случиться. Я не верил собственным ушам, нет, такое не может быть. Теперь, когда я не сидел за рулем и мог видеть лицо Шетука, я понял, что он не оправился и от того неожиданного удара, который был нанесен ему еще у нас в офисе. Он был нокаутирован, и Вулф отсчитывал секунды. Когда я очутился возле машины, Вулф говорил:

– Если так, то вы ошибаетесь. Я буду вести против вас кампанию, как, впрочем, и генерал Карпентер. У вас нет ни единого шанса на спасение. Если вас не приговорят к смерти избиратели штата Нью-Йорк, все равно с вами будет покончено. Как минимум, вас ждет позор, ваша карьера рухнет. Не хочу притворяться, что привез вас сюда, делая вам одолжение. Мы предпочли бы свершить над вами суд, но мы работаем для нашей страны, а наша страна находится в состоянии войны. Предание этого скандала огласке нанесет ей непоправимый удар. И если можно, его следует избежать. Я говорю это вовсе не для того, чтобы вас убедить, ибо знаю, что это бесполезно. Я просто объясняю, зачем я вас сюда привез.

Я открыл дверцу со стороны Шетука, прислонился к ней, чтобы она не закрылась, и сказал Вулфу:

– Там рядом с деревом лежит плоский камень. На него я и поставил гранату.

Шетук взглянул на меня, будто хотел что-то сказать, но не решился. Не сводя с меня глаз, он облизал губы, потом еще раз.

– Вылезайте, мистер Шетук, – суровым тоном распорядился Вулф. – Тут идти недалеко, не дальше, чем по коридору до офиса полковника Райдера и обратно. Тридцать-сорок секунд, и все. Мы подождем здесь. Газеты объявят, что произошел несчастный случай, я вам обещаю. Некрологи получатся без сучка и задоринки, в них будет все то, на что может надеяться любой политический деятель.

– Вы не можете рассчитывать, что я… – У него упал голос, но через минуту он снова заговорил: – Вы не можете рассчитывать, что я… – Он попытался проглотить комок в горле, но ничего не получилось.

– Помоги ему вылезти. Арчи.

Я потянул его за локоть, и он подчинился. Нога у него подвернулась, но я его поддержал и помог преодолеть первые шаги по траве.

– Все будет в порядке, – сказал Вулф. – Садись и поехали.

Я влез в машину, захлопнул дверцу и сел за руль.

– Если вы передумаете, мистер Шетук, – через открытое окно сказал Вулф,

– вернитесь на дорогу, и мы отвезем вас в город, но борьба будет продолжаться. Я не советую вам этого делать, однако вы вправе не прислушаться к моему совету. Вы трус, мистер Шетук. У меня большой опыт, но я еще ни разу не сталкивался с таким малодушным убийством, как случай с полковником Райдером. Задумайтесь над этим и, идя по поляне, убеждайте себя; «Я трус. Я трус и убийца». Это поможет вам добраться до конца. Вам нужно нечто такое, что поможет преодолеть эти сто ярдов, и, поскольку у вас отсутствует отвага, пусть этим будет ваша внутренняя потребность оправдать себя. И помните, если вы вернетесь, то вас буду ждать я.

Вулф умолк, потому что Шетук пошел. Он шагал медленно, спустился в небольшую впадину, где был сток для воды, потом снова поднялся. Потом он пошел быстрее, явно направляясь прямо к дереву. На полпути он за что-то зацепился и чуть не упал, но выпрямился и ускорил свой шаг.

– Включи мотор, – приказал мне Вулф. – Поезжай вперед, но медленно.

Я решил, что это ошибка. Шетук обязательно услышит шум мотора, и неизвестно, как он поступит в таком случае. Но я сделал то, что мне было ведено, стараясь действовать как можно тише. Я вывел машину обратно на дорогу, и мы поползли наверх, миновав сначала сто ярдов, потом двести.

– Остановись, – сказал Вулф.

Я переключил скорость в нейтральное положение, потянул ручной тормоз, – мотор продолжал работать – повернулся и стал смотреть на луг. На секунду я разглядел опустившегося на колени Джона Белла Шетука и затем…

До нас донесся только звук, причем вовсе не такой громкий, как я ожидал. Взвихрилось облако пыли. Но в ту же минуту, может, секунды через три-четыре, послышался мягкий шелест: это осколки падали на траву – так падают капли летнего дождя, который потом переходит в ливень.

– Поезжай, – коротко приказал Вулф. – Найди телефон-автомат. Я обязан доложить обо всем, что произошло, инспектору Кремеру.

На ужин у нас были устрицы, лягушачьи лапки, жареная утка, кукуруза в початках, салат из зелени, пирог с черникой, сыр и кофе. Я сидел напротив Вулфа. Справа от меня был генерал Карпентер, а слева – сержант Брюс. Очевидно, Вулфу было известно о том, что Карпентер приведет и ее, потому что стол был накрыт на четверых еще до их прихода, но мне он об этом ничего не сказал. Она ела, как и полагается сержанту, если не по манерам, то, во всяком случае, по количеству. Да и все остальные тоже.

В офисе после ужина мы с ней закурили по сигарете. Карпентер, положив нога на ногу, уселся в красном кожаном кресле, в котором накануне вечером сидел Джон Белл Шетук, набил табаком трубку, раскурил ее и принялся выпускать клубы дыма, что Вулф, удобно расположившись на своем троне за столом, воспринял как настоящий мужчина. Он ненавидел трубки, но на его лице было ясно написано, по крайней мере это понял я, что сейчас война и нельзя уклоняться от трудностей.

– И все-таки, – заметил Карпентер, – я не понимаю, почему Шетук, выражаясь по-военному, так безропотно подставил под удар свои фланги?

– Видите ли, – удовлетворенно промурлыкал Вулф, – он понятия не имел, что поступает таким образом. Во-первых, он недооценил меня. Во-вторых, слишком переоценил себя. Это – профессиональное заболевание тех, кто занимает место в стане людей влиятельных. В-третьих, полученное им анонимное письмо привело его в смятение. Мысль разослать эти письма людям случайным оказалась почти гениальной.

Карпентер кивнул.

– Это придумала Дороти. Мисс Брюс.

«Ха! – подумал я про себя. – „Дороти“. „Кен, милый“. Что-то это звучит чересчур фамильярно».

– Да, в умении соображать ей не откажешь, – снизошел Вулф. – Тем не менее она допустила колоссальный промах, о котором вам, наверное, не доложила, решив подвергнуть испытанию нашу с майором Гудвином честность. Она предложила мне миллион долларов. Но поскольку ей порой приходят в голову блестящие мысли, обязательно пользуйтесь ее услугами, хотя, считаю я, вам не следует забывать, что порой она способна и на глупость, ибо та ловушка, которую она приготовила против нас, оказалась самой очевидной из когда-либо придуманных женщиной.

– Для вас да, – улыбнулся Карпентер. – Но поступить таким образом посоветовал ей я. Я велел ей, как только подвернется случай, подвергнуть вас испытанию. При такой сумме и процентах с нее я бы даже за себя не поручился. И хотя я был наслышан о вашем таланте…

– Бросьте, – махнул рукой Вулф. – Вам следовало бы проявить больше изобретательности, проверяя нашу лояльность. Что же касается Шетука, то, скорей всего, ему стало известно, что Райдер вот-вот раскается, и он был вынужден так поступить.