– Райдера я до сих пор не понимаю. Я был бы готов поклясться, что он человек не менее честный, чем другие, а он оказался таким безнравственным.

– Необязательно, – возразил Вулф – Вполне возможно, просто ранимым. Не знаю, в чем дело. Они были старые друзья, а кто, как не близкий приятель, так хорошо знает ту тайну, ту угрозу, которая делает человека беспомощным? Но Райдеру одновременно были нанесены два удара, перед которыми угроза, в чем бы она ни состояла, утратила силу. Погиб в бою единственный и горячо любимый им сын и был убит один из его подчиненных, капитан Кросс. Первый удар заставил его переоценить все его ценности, а второй – убийство никак не входило в их договор. Он решил поехать к вам и во всем признаться, о чем сообщил Шетуку не в беседе один на один, потому что не хотел обсуждать свое решение или спорить, а в присутствии других, публично. Вот в чем было дело.

– Да, в тяжелое положение он попал, – пробормотал Карпентер.

– Совершенно верно. Да и Шетук оказался не в лучшем. Ему тоже пришел конец. После этого у него не осталось выбора, да и обстоятельства сложились так, что поступить таким образом было хотя и нелегко, но и нетрудно. Возвратившись после обеда с генералом Файфом, ему потребовалось всего на три-четыре минуты остаться одному в кабинете Райдера, что оказалось делом вовсе несложным. Затем он, по-видимому, отправился на какую-то встречу. У людей, занимающих такой пост, всегда полно встреч. Перед ужином вы спросили у меня, он ли убил и капитана Кросса. Думаю, что да. Если вы хотите включить это в свой рапорт, выясните, был ли Шетук в Нью-Йорке в прошлую среду вечером и чем он занимался. – Вулф пожал плечами. – Так или иначе, он умер.

Карпентер кивнул. Он не сводил с Вулфа взгляда, который я часто видел в глазах людей, сидевших в этом кресле и смотревших на Вулфа. Это напомнило мне то, что провинциалы обычно говорят про Нью-Йорк: город им нравится, но жить там не по карману. Что касается меня, то я живу в Нью-Йорке.

– Что навело вас на мысль о нем? – спросил Карпентер.

– Я уже вам сказал. Его реакция, проявившаяся здесь, когда майор Гудвин выдвигал ящики и собрался открыть чемодан. До этой минуты я ни о чем не знал. Преступником мог оказаться Файф, Тинэм и даже Лоусон. Между прочим, – посмотрел на часы Вулф, – они должны прибыть сюда через двадцать минут. Я расскажу им про мисс Брюс, объясню, что я просто использовал ее, раз вы не хотите, чтобы они знали, чем она занимается на самом деле. Но о Шетуке вам самому придется им поведать. Я обещал ему, что его смерть будет интерпретирована как несчастный случай, о чем я и сообщил в полицию, хотя инспектору Кремеру известна правда. Он знает все – мы с ним контактируем уже много лет. То, что произошло сегодня здесь, сказал я Шетуку, останется тайной для всех непосвященных.

– Так мы и поступим, – согласился Карпентер. – С тем пониманием, что это не помешает будущим операциям. Мы никогда не сможем заполучить тех, кто был замешан в этом деле, но, но крайней мере, их остановим. Интересно… Мы могли бы переломить Шетуку хребет, попади он нам в руки.

– Пф! – Вулф не был настроен противоречить. – Будь он человеком твердым, умей он бороться и защищаться, мы бы никогда не сумели до него добраться. Обвинить его в убийстве? Ерунда. Что же касается всего прочего, то за его спиной встали бы такие батальоны людей богатых, правоведов и политиков… что он мог бы, если бы захотел, помахать нам на прощанье рукой.

– Вулф вздохнул. – Но меня он вывел из себя. Он решился бросить мне вызов. Он явился сюда вчера вечером и предупредил, что никому не позволит шутить над собой! Зная себя, я понял, что никогда не смогу от него отделаться, а позволить себе такое я не могу. Как нам известно, денег за оказание помощи государству я не беру, и у меня остается не так уж много времени для частной практики в качестве детектива. Я просто не мог позволить себе потратить следующие три года, а то и пять или десять лет, уделяя внимание мистеру Шетуку.

Карпентер, пыхтя трубкой, не сводил глаз с Вулфа. После шести затяжек он окончательно убедился, что трубка погасла, и полез в карман за спичками.

Я воспользовался представившейся мне возможностью.

– Майор Гудвин просит разрешения, – сказал я, – обратиться к генералу Карпентеру.

– Из вас никогда не получится солдата, – нахмурился Карпентер. – Вы чересчур нахальны. Что вам угодно?

– У меня есть предложение, сэр. Насколько я понял, генералу Файфу и полковнику Тинэму суждено остаться в неведении об истинной роли сержанта Брюс. По-моему, они будут крайне удивлены ее присутствием и, возможно, заподозрят, что она не просто сержант из женской вспомогательной службы. Я только что шепотом спросил ее, любит ли она танцевать, на что она ответила утвердительно. Поэтому я почтительно предлагаю…

– Идите, идите, убирайтесь оба. Это – недурная мысль, не так ли, Дороти?

– Поэтому я и сказала ему, что люблю танцевать, – кивнула она.

В ту же минуту мы испарились. Но после того, как, выйдя из дома и добравшись до угла, мы остановили такси и она села, я, стоя у дверцы, сказал:

– Начнем сначала. Шофер может довезти вас до Одиннадцатой улицы или доставить нас в северную часть города. Вы любите танцевать или нет?

– Да, – ответила она.

– Значит, ваш ответ боссу о том, что вы сказали мне, что любите танцевать только по той причине, что это послужит на благо страны и поможет одержать победу в войне, было ложью?

– Да.

– Превосходно. Теперь относительно фамильярностей, вроде «Кен, милый» и «Дороти» у босса. Вы сидели у них на коленях еще ребенком или это недавно сформированная привычка?

Она не то хихикнула, не то у нее что-то булькнуло в горле. – Это, – объяснила она, от избытка дружеского расположения. Кроме того, в их присутствии я ощущаю себя защищенной. То же чувство у меня вызывают и другие мужчины, кто мне по душе. Но и вообще-то все они жутко тупые.

Я усмехнулся.

– Через пятьдесят лет я напомню вам эти слова, и вы заявите, что никогда их не произносили. – Я сел в машину. – Мне, признаться, на это наплевать, но мои коллеги-мужчины, а их миллиард, рассчитывают на меня.

– Фламинго-клуб, – сказал я водителю.