– О, этого не будет! – вскричала Жанна. – Этот дорогой для нас раскаявшийся грешник… Постой, Арман, хочешь ли ты, чтобы я доказала ему, что провидение вполне удовлетворено, о, ты увидишь, мой дорогой Арман, как я буду красноречива и убедительна. Я должна его убедить!

– Послушай меня, – сказал граф, – у меня есть превосходная мысль для того, чтобы вырвать его из этого губительного состояния.

– В самом деле? – заметила радостно графиня.

– Увидишь, моя милочка.

И граф де Кергац задумался.

– Ты знаешь, – начал он, немного погодя, – что во время моего отсутствия Фернан Роше и Леон Роллан с помощью сестры Луизы помогли многим бедным. Фернан Роше и его молодая жена, которая в настоящее время патронесса новой церкви Сент-Винцент де Поль, заботилась о тех несчастных, которых обыкновенно называют позолоченной нищетой, то есть о бедных чиновниках, получающих крошечное жалованье, на которое им невозможно прокормить своих громадных семейств. Леон Роллан и его прелестная и добродетельная жена занимались предместьем св. Антония – местностью самой обширной и самой бедной в Париже.

У Леона громадная мебельная мастерская, в которой работает больше двухсот бедняков, а Вишня открыла модный магазин, где занимается множество молодых сироток, которые бы, наверное, погрязли в пороке, если бы только они были оставлены на произвол судьбы. И наконец, госпожа Шармэ выбрала для себя ту часть Парижа, где она когда-то была известна под именем Баккара.

– Я все это знаю, мой друг, – заметила графиня.

– Итак, бедные и несчастные, – продолжал де Кергац, – ничего не потерпели от моего отсутствия. Но этим еще не все было наполнено. Если деяния добра шли своею дорогой, то деяния справедливости и правосудия не подвигались вперед.

– Что ты этим хочешь сказать? – прервала его графиня.

– Слушай, Жанна, слушай меня! – Граф продолжал:

– Однажды вечером, или лучше сказать – ночью, лет десять тому назад на террасе одного из громадных домов Парижа встретились два человека. Оба они смотрели с высоты на обширный Париж, кипящий карнавалом. Один из них громко крикнул: «Вот обширное поле сражения для того, кто может иметь достаточно золота к услугам зла. Видите вы этот необъятный город – в нем для человека, располагающего свободными капиталами, найдется множество невинных девушек, продажных душ, мошенников, убийц и т. д. Вот великое и приятное наслаждение». И этот человек смеялся, говоря эти слова. Можно было подумать, что это был сам сатана или Дон-Жуан, отживший свой век и начинающий новую жизнь.

– Итак, – окончил граф, – человек, который говорил таким образом, был Андреа, а другой – я. Но ты знаешь, в чем заключалась борьба зла и добра и как зло было побеждено. Но ведь Андреа не был единственным представителем зла. Париж вмещает еще массы подобных ему. О! сколько еще виновных достойны наказания, и сколько жертв, которых нужно отнять у них.

Госпожа де Кергац внимательно слушала.

– Я понимаю тебя, – проговорила она наконец. – Ты хочешь возложить на раскаявшегося Андреа отыскание и предотвращение преступлений.

– Ты отгадала, мое дитя, может быть, хоть это занятие в пользу добродетели развлечет его.

– Мне кажется тоже, – ответила госпожа де Кергац. В это время внизу у швейцара раздался звонок.

– Вот и донесения моих агентов, той полиции, которую я держу от себя. Люди, служащие у меня, преданы мне, усердны. Но им необходим руководитель и наставник.

Лакей подал графу конверт, Арман проворно распечатал его и прочел.

На осьмушке почтовой бумаги было написано следующее:

«Тайные агенты господина графа напали в настоящее время на странное и таинственное общество, которое уже в продолжение двух месяцев волнует целый Париж».

– Ого! Ого! – прошептал Арман и продолжал чтение.

«Это общество, – доносил тайный корреспондент, – кажется, пустило корни во всех слоях города Парижа. Его основания, члены, начальники и средства к существованию еще неизвестны для нас. Одни только результаты его деятельности уже стали проявляться в самых ужасных формах. Цель этого общества бандитов заключается в том, чтобы, несмотря ни на какие средства, захватывать в свои руки компрометирующие бумаги, посредством которых мог бы быть нарушен семейный покой. Какое-нибудь неосторожно написанное письмо грозят послать ее мужу и т. д. и т. д. Это общество, назвавшееся клубом червонных валетов, распространило свои действия повсюду…»

«Агенты господина графа, – оканчивалась эта корреспонденция, – деятельно работают, но до сих пор им удалось только узнать то, что выше изложено».

– Смотри, – сказал тогда граф Арман, – разве не виден во всем этом перст божий. Мы только что искали средство занять чем-нибудь Андреа, и вот тебе это донесение.

И в то время, как Жанна пробегала глазами это письмо, Арман позвонил.

– Пошлите мне Германа, – приказал он вошедшему слуге.

Герман был старый слуга и доверенное лицо графа.

– Ты сейчас поедешь в улицу Вье-Коломбьер и попросишь моего брата тотчас же приехать домой.

Герман уехал. Через час после этого вернулся Андреа.

Для тех, кто знал когда-нибудь Андреа, он был теперь положительно неузнаваем.

Он был бледен, истощен, ходил, опустив глаза в землю, и притом нередко все его тело нервно вздрагивало, как бы от сильных страданий.

Он едва посмотрел на графиню, как будто в эти четыре года его постыдное поведение с ней не могло еще забыться им.

– Дорогой брат, – прошептал Арман, крепко сжимая его руку.

– Вы требовали меня, Арман, – проговорил Андреа дрожащим голосом. – Я поторопился оставить свое бюро.

– Я звал тебя, дорогой Андреа, – заметил граф, – потому что я нуждаюсь в тебе.

В глазах Андреа блеснула радость.

– О, нужно ли умереть за вас? Арман улыбнулся.

– Нет, – ответил он, – нужно сперва пожить.

– И пожить разумно, мой милый брат, – добавила госпожа де Кергац и, взяв обе руки Андреа, крепко сжала их в своих руках.

Андреа покраснел и хотел освободить их.

– Нет, нет! – говорил он. – Я недостоин вашего внимания.

– Брат мой!

– Оставьте! Оставьте бедного грешника и дайте ему нести его крест.

Жанна подняла свои глаза к небу.

– Это святой! – подумала она.

– Брат! – сказал тогда де Кергац, – ты ведь знаешь, что я принял на себя задачу.

– О, – заметил Андреа, – честную и святую задачу, брат.

– И я нуждаюсь в твоей помощи для продолжения моих действий.

Виконт Андреа вздрогнул.

– Я уже давно хотел просить тебя, Арман, принять меня в участники твоих дел, но я недостоин этого. Увы! Что сделается с милостыней, когда она пройдет через мои загрязненные руки.

Брат, – ответил ему Кергац, – милостыня не состоит только в том, чтобы подавать ее обыкновенным образом. Необходимо также наказывать или предупреждать зло.

И при этом Арман рассказал своему брату организацию своей полиции.

Андреа слушал его очень внимательно и, казалось, даже был очень удивлен тем, что узнал.

– Итак, брат, мужайся и сделайся разоблачителем зла.

Андреа слушал внимательно и молчал. Но вдруг он поднял голову, в его глазах мелькнула молния огня.

– Хорошо, – сказал он, – я буду таким человеком. Граф де Кергац радостно вскрикнул.

– Я буду, – продолжал виконт, – мстителем тех людей, которых ваши агенты не могли открыть. Я узнаю их законы, членов, начальников и разоблачу их.

И во время произнесения им этих слов в нем сделалась мгновенная перемена.

Перед графом де Кергацем стоял снова высокий, гордо надменный сэр Вильямс, и на губах его мелькнула холодная, зло-насмешливая улыбка.

Жанна взглянула на него и невольно затрепетала, но испуг ее продолжался недолго – перед ней опять сейчас же стояла смиренная изнуренная и слабо-тщедушная личность раскаявшегося Андреа. В эту минуту дверь в комнату отворилась, и на пороге ее показалась фигура женщины, одетой во все черное.

Подобно виконту, эта женщина была только своей тенью.