А в той части церкви, где обыкновенно в средние века помещались кающиеся, стояла на коленях, одетая во все черное, молодая послушница – сестра Луиза.

В мире кутил и камелий она была известна под именем Баккара.

Через неделю после этого, в одно прекрасное утро, часов в одиннадцать в церкви св. Луи венчались одновременно три пары: граф Арман де Кергац женился на Жанне де Бальдер, Фернан Роше – на Эрмине де Бопрео, а Вишня выходила замуж за честного работника Леона Роллана.

Однажды вечером по дороге в Ниверне ехала почтовая коляска.

Это было осенью, то есть, вернее, в конце октября 1849 года.

В этой коляске, верх которой был опущен, сидели мужчина и дама и между ними помещался прехорошенький четырехлетний ребенок.

Господину было не больше тридцати семи или восьми лет. Он был высокого роста, брюнет с голубыми глазами.

Женщине могло быть не больше двадцати пяти лет, она была блондинка с выразительным и привлекательным взглядом, хотя во взгляде ее больших черных глаз проглядывало как будто затаенное горе.

Сзади их коляски помещались два лакея.

Эти путешественники были не кто иные, как граф и графиня де Кергац, возвращавшиеся из Италии в свое прелестное имение Магни, где они хотели провести остаток осени, чтобы вернуться в Париж не раньше как в половине декабря.

Граф и графиня уехали из Парижа через неделю после их свадьбы и провели медовый месяц в Италии, на берегу Средиземного моря, в прелестной вилле, которую граф купил в окрестностях Палермо.

После этого они возвратились опять в Париж и поместились в отеле графа, в улице св. Екатерины.

Но перемена воздуха подействовала так губительно на здоровье Жанны де Кергац, что граф, опасаясь за ее жизнь, тотчас же вернулся опять в талию, где и прожил с лишком три года.

Но, наконец, они вспомнили и о своей родной Франции; желание увидеть старые родные места заставило их решиться вернуться домой.

Они доплыли на пароходе до Неаполя, проехали всю Италию, побывали в Риме, Венеции и Флоренции и возвратились во Францию через Варнский департамент – эту миниатюрную Италию. Через две недели после этого мы уже встречаем их в почтовой коляске на дороге в Ниверне, в нескольких часах езды от замка де Магни, который был куплен графом де Кергацем года три тому назад, то есть до вторичной поездки в Италию.

– Жанна, моя милая, – говорил Арман, играя белокурыми волосами маленького Гонтрана, – тебе не жалко теперь нашей виллы в Палермо, этой обетованной земли?

– О, нет! – ответила Жанна, – для меня будет везде обетованная земля, где ты будешь со мной.

Ангел мой, – говорил Арман, я так счастлив с тобой, что бог, может быть, лишит меня даже части рая.

– Если ты хочешь, друг мой, – добавил он, – то мы проведем всю осень в Магни и вернемся в Париж только в январе.

– О, как бы я хотела этого, этот город так черен… и наводит на столько ужасных воспоминаний.

Арман вздрогнул.

– Бедная моя Жанна, – проговорил ласково граф, – я вижу то беспокойство, которое проглядывает теперь в твоих глазах, и я понимаю тебя.

– Нет, Арман, ты ошибаешься. Но знаешь, счастье так подозрительно и беспокойно.

И при этих словах она ласково, но как-то грустно посмотрела на Армана.

– Так как, – продолжал граф, – даже и в Палермо у тебя не раз срывалось с языка одно роковое и проклятое имя.

– Андреа, – прошептала в сильном волнении молодая женщина.

– Да, Андреа. Помнишь, как я часто повторял: «Я боюсь адских замыслов этого человека». Мне кажется, что наше счастье преследует его, как угрызение совести. Боже! Если бы он знал, что мы здесь.

– Да, – прошептала графиня, – я говорила тебе это, мой милый Арман, но я была тогда в каком-то сумасшествии, забывая, как ты благороден и силен. С тобой я могу жить повсюду, не опасаясь ничего.

– Ты права, дитя мое, – ответил ей растроганный граф. – Я силен, чтобы защитить тебя, силен потому, что бог со мной и назначил меня твоим покровителем.

Жанна бросила на своего мужа взгляд глубокой надежды, доверия и любви.

– Я очень хорошо знаю, – продолжал Арман, – что Андреа принадлежит к числу тех людей, к счастью, очень редких в настоящее время, которые подняли знамя зла на нашей земле. Знаю также и то, что его адский гений долго не унимался в борьбе со мной и что эта борьба была ужасна и жестока, но, успокойся, дитя мое, наступил час, когда и этот демон осознал, что его борьба бессильна, и этот-то час наступил уже давно для Андреа, и он оставил нас в покое, не думая больше преследовать нас.

Арман вздрогнул и опять продолжал:

– На другой день после нашей свадьбы, мой дорогой ангел, я послал этому недостойному брату через Леона Роллана двести тысяч франков, приглашая его оставить Францию и уехать в Америку, где все могло Постепенно забыться и он мог раскаяться. Не знаю, озарил ли господь бог светом душу этого человека, но, по крайней мере, моя полиция, которую я вверил на время моего отсутствия Фернану Роше, эта полиция может подтвердить, что Андреа выехал из Франции и не возвращался больше назад. Кто знает, может быть, он и умер.

– Арман, – прошептала молодая женщина, – к чему делать подобные предположения?

Вместо ответа граф нежно поцеловал ее в лоб.

– Но к чему, – продолжал он, – вспоминать о старом горе. Будем жить счастливо, заботясь о своем ребенке, помогая бедным и утешая их, насколько возможно.

Коляска продолжала быстро катиться вперед и вперед, когда вдруг ямщик громко и грубо крикнул кому-то: «Берегись!»

Этот крик невольно заставил молодых супругов прекратить их разговор и посмотреть на ту личность, из-за которой это произошло.

Посередине дороги лежал неподвижно какой-то оборванный человек.

– Берегись, пошел! – повторил ямщик.

Но он не двигался, хотя передние лошади были всего в нескольких шагах от него.

Ямщик крикнул еще, но, видя, что человек не. поднимается, он остановил лошадей и сошел с козел.

– Верно, пьяный, – заметил де Кергац и, обратившись к своим лакеям, приказал одному из них посмотреть, чтобы человеку не сделали какого-нибудь зла.

Лакей соскочил с заднего сиденья и подбежал к лежавшему.

Это был нищий, весь в рубище, он был без чувств.

– Бедняга! – прошептала графиня, между тем как у ней на глазах показались слезы, – может быть, он упал от истощения и голода.

– Поскорей, Франсуа, достаньте из корзинки бутылку малаги и что-нибудь из кушанья.

Арман вышел из коляски и подбежал к нищему.

Он был почти молодой человек, хотя на его лице уже ясно отпечатались глубокие следы горя и лишений.

Граф нагнулся к нему, заглянул в его лицо и невольно вскрикнул:

– Боже! Какое ужасное сходство с Андреа!

Госпожа де Кергац подошла к нему и, взглянув на лицо лежавшего, подобно графу, не могла заглушить в себе крик удивления, смешанного с ужасом.

– Андреа! – прошептала она.

Хотя между тем было почти невероятно, чтобы сэр Вильямс – этот элегантный молодой человек – мог дойти до такого ужасного положения и бродить по дорогам в почти раздетом виде и без обуви.

Но как бы то ни было, если даже это был и он, то лицо этого человека ясно говорила, сколько он вынес страданий и горя.

А между тем, это были его черты, его рост, его волосы.

Лакеи подняли этого человека, а Арман дал ему понюхать спирту.

Многих хлопот стоило привести этого бедняка в чувство. Наконец, он вздохнул и пробормотал несколько непонятных слов.

– Было очень жарко… я был очень голоден… я не знаю, что произошло, но я упал…

Говоря таким образом, нищий бессмысленно оглядывался по сторонам.

Но вдруг он взглянул на Армана, задрожал и, сделав несколько усилий, хотел вырваться у поддерживавших его лакеев и бежать.