— Считайте, что я прыгаю.

— Вот-вот, этими словами ты еще раз подтверждаешь свое полное безразличие к деньгам. Может, ты подпольный миллионер?

— Я понимаю вашу иронию. Наверное, я и впрямь не от мира сего. Для меня деньги в жизни не главное.

— А что для тебя главное?

— Я могу довольствоваться малым. У меня нет ни семьи, ни родственников, о которых нужно заботиться и кому надо помогать.

— Годы проходят быстро, Листопадов. Особенно в твоей профессии. Еще лет пять — десять, и путь тебе в охрану, где можно хорошо подработать, будет заказан.

Я понял, что он хотел сказать.

— Копить на старость? — спросил я с иронией. — Она еще далеко. Да и доживу ли я до такого вожделенного момента? Сейчас главное для меня — личная свобода. Увы, этого достичь трудно.

— Резонно. Почти убедительно. Но есть еще один нюанс — твоя незаурядная подкованность в восточных единоборствах. Как могло случиться, что обычный прапорщик пограничных войск работает на татами на уровне мастера? Только не говори, что такую технику тебе поставили в армейской учебке.

— Конечно нет.

Я ждал этого вопроса и был к нему готов.

— Меня как раз и послали служить в погранвойска из-за моей подкованности в искусстве рукопашного боя.

— И кто же тебя «подковал»?

— Я родился в Казахстане, в поселке, где большинство жителей были выходцы из Китая. Я ходил с китайцами в одну школу, дружил. У моего друга был дедушка, оказавшийся мастером цюань-шу. В те времена боевые искусства были запрещены, но он нас тренировал тайно. Вот так я кое-чему и научился.

— Кое-чему?

На лице Чона явно просматривалось сомнение.

— Ты хочешь сказать, что сейчас, работая на татами, пользуешься только техникой цюань-шу, изученной в детстве?

Я вздрогнул от неожиданности — Чон вдруг заговорил по-китайски!

Его произношение несколько отличалось от того, как разговаривал Юнь Чунь, но я все понял.

— Конечно нет, — ответил я тоже на китайском, но гораздо медленнее, чем кореец. — Я тренировался и у других мастеров, кстати, и во время прохождения службы.

— Убедил.

Мне показалось, что Чон сильно удивлен, хотя по его бесстрастному восточному лицу понять это было трудно.

— Ну ладно, давай оставим эту тему.

— Как скажете…

— Пока оставим, — добавил он многозначительно. — Мы ее продолжим в спортзале. Сегодня вечером тренировка. Все охранники обязаны тренироваться три раза в неделю. Единственной уважительной причиной отсутствия в спортзале может быть только болезнь. Но если будешь часто болеть, то у нас появится вакансия. А теперь я тебе объясню твои служебные обязанности…

Он меня накачивал инструкциями и наставлениями почти час.

Я не мог не отдать ему, как начальнику охраны, должное — все было предусмотрено и продумано до мелочей.

А если учесть количество охранников и качество их подготовки, то у Наума Борисовича и иже с ним был весьма мощный отряд командос, способных выполнить любую задачу.

Странные, однако, дела творятся под носом у правоохранительных органов…

Тренировки охранников «Витас-банка» проходили все в том же «Олимпионике».

Так, ничего особенного: разминка, работа со снарядами для укрепления мышц, растяжка с обязательной посадкой на «шпагат»…

Некоторые, похоже новенькие, это упражнение выполнить не могли. И Чон, свирепо поблескивая своими узкими раскосыми глазами, подвешивал их на «дыбу» — систему блоков и веревок, которые привязывались ко всем конечностям.

Распятые парни держались мужественно, хотя здоровенный верзила, один из помощников Чона, был немилосерден — так натягивал веревки, что у них трещали мышцы.

Я знал, что это упражнение очень болезненное, но весьма эффективное. Главное — не переусердствовать, иначе может быть обрыв сухожилий и человек превратится в калеку.

Я отрабатывал все, что предлагал Чон.

Он изредка посматривал в мою сторону, но замечаний не делал, хотя я и старался совершать как можно больше погрешностей. Ведь по легенде регулярными тренировками я не занимался достаточно продолжительное время.

Однако я несколько переусердствовал в своем стремлении выглядеть «как все». Чон подловил меня на «шпагате» — его я выполнял из рук вон плохо.

— На «дыбу»! — коротко приказал кореец.

Меня тут же подняли в воздух и надели на руки и ноги кожаные манжеты с карабинами для веревок.

— Терпи, — коротко бросил Чон.

И сам стал к рукоятке барабана, на который наматывалась веревка, соединенная через систему блоков с карабинами манжет.

Я молча кивнул.

Мне не понравилось выражение лица Чона — похоже, он готовил мне какую-то пакость, — но отступать было поздно.

Кореец слегка покривился в нехорошей усмешке и начал вращать рукоятку. Защелкала трещотка фиксатора, и я повис в воздухе уже без поддержки ухмыляющихся парней.

Не спуская с меня сурового взгляда, Чон натягивал веревки все сильнее и сильнее. Я знал, что сейчас растянут надлежащим образом и кореец уже должен остановиться.

Но тот продолжал вертеть свой «варганчик».

Я понял.

Я все понял.

Сукин сын, этот Чон!

Конечно, я и не предполагал, что он отнесется ко мне по-доброму. Однако то, что он задумал, не укладывалось ни в какие рамки.

Представляю, как он доложит Науму Борисовичу: «Увы, травма на тренировке, к дальнейшей работе не пригоден…»

Все чин-чинарем, при свидетелях, которые подтвердят что угодно.

Вот сволочь!

Я отключил внешнее восприятие мира. И низвергнулся в пучину медитации.

Мысленно я вырастал, как сказочный богатырь, мышцы наливались нечеловеческой силой, а веревки истончались до толщины обычного шпагата.

Будто не я, а кто-то другой наблюдал за Чоном, который ошалело уставился на рукоятку барабана, не желающую сдвинуться ни на миллиметр.

Он злобно оскалил зубы, потянул ее изо всех сил…

И грохнулся на пол — коротким, едва заметным движением я натянул веревки, прикрепленные к рукам, и они лопнули, будто их свили из гнилья.

Очутившись на полу, я спокойно освободился от манжет и присоединился к парням, обалдевшим от увиденного.

— Ни хрена себе… — прошептал кто-то из них.

Мгновенно вскочивший на ноги Чон был желто-серым. Произошедшее было выше его понимания.

В зале повисла гробовая тишина.

Я стоял как ни в чем не бывало и спокойно массировал запястья.

Стоял и думал: «Если сейчас Чон полезет в драку или натравит на меня своих воспитанников, я его убью». Без всяких сожалений и угрызений совести.

И буду гонять эту свору, пока им белый свет не покажется в копеечку…

Внешне я был невозмутим, но в моей груди бурлил вулкан.

Чон постепенно приходил в себя. Он многое видел в жизни и был мудр. Кореец понимал, что я разгадал его замысел, и теперь он должен был найти выход из этой патовой ситуации.

Выяснение отношений можно и отложить…

— Я просил починить эту рухлядь. — Чон злобно уставился на парней. — Почему в этом вопросе конь не валялся?!

Все молчали.

Не знаю, был ли разговор по поводу «дыбы» или нет, но у парней хватило благоразумия промолчать в тряпочку.

— Ладно, хватит прохлаждаться. Готовьтесь к спаррингам… — приказал Чон.

И быстро вышел из зала.

Я оставался до конца тренировки.

Она шла ни шатко ни валко, несмотря на присутствие Чона. Спустя полчаса он возвратился, но вместо своих обычных обязанностей мастера-наставника занялся отработкой ударов на макиваре.

В зале присутствовала какая-то нервозность, а парни были вялыми и невнимательными. И все они старались не смотреть в мою сторону, что у них не очень получалось.

Помахав еще часок руками и ногами, мы дружно потянулись в душевую.

Чон остался.

Чему я был очень рад — сегодня его желтая рожа мне уже опротивела.

Вышагивая по ночному городу, я с тоской думал: «Что я делаю? Зачем мне все это? Неужто только ради спокойствия и безопасности семьи? Ну почему, почему я даже не сделал попытки сбежать вместе с женой и сыном?! Лучше умереть, чем вечно чувствовать себя подчиненным — и кому?! — а из-за этого ущербным…»