Мы узнаем, каковы были намерения Режинальда относительно Рауля. Старый маркиз предполагал после нескольких лет испытания усыновить его законным образом, получить от короля право передать ему имя и герб ла Транблэ и оставить ему, как единственному сыну, свое огромное богатство. Но эти планы в глазах Режинальда могли осуществиться только в таком случае, если Рауль окажется достойным тех милостей, которые ожидали его в будущности. Прежде всего надо было образовать сердце и развить способности молодого человека. Гувернеру с неоспоримыми достоинствами поручено было заняться воспитанием Рауля. Под искусным руководством этого наставника сын браконьера делал быстрые успехи и превзошел ожидания маркиза. Горячий, пылкий, решительный, Рауль обратил к труду всю свою горячность, всю пылкость, всю решимость. Твердыми и верными шагами шел он по той трудной и усыпанной терниями тропинке, которой наука окружает доступ к себе, шел прямо к цели, не отступая ни на шаг, перепрыгивая через препятствия, вместо того чтобы обходить их.

Рауль едва достиг шестнадцатого года, а наставник уже находил, что более нечему было учить его. Тогда-то старый маркиз насладился всем счастьем той искусственной родительской любви, которую он создал себе. Свободный от занятий, Рауль сделался для маркиза неразлучным товарищем. Молодой человек сопровождал его на охоту. Маркиз, казалось, помолодел на десять лет. По вечерам они часто играли в шахматы. Рауль сделался очень силен в этой трудной игре. Потом маркиз, думая, что молодому человеку нужно другое общество, кроме общества старика, раскрыл двери своего замка для соседнего дворянства, и с той поры в замке каждый день бывали многочисленные собрания, праздники, карусели. Рауль торжествовал над всеми своими соперниками изящным обращением, грациозной осанкой, несравненной ловкостью, так же, как и роскошью и великолепием одежды. Маркиз Режинальд не ставил границ своей щедрости относительно Рауля и расточал молодому человеку столько золота, что тот, не зная, как употребить его, откладывал часть в железную шкатулку, которая стояла у него в комнате и наполнялась с каждым днем все более и более.

Теперь если нас спросят, какое же место занимали в привязанности Рауля те, которым он обязан был жизнью, мы, к сожалению, должны будем ответить, что молодой человек вовсе не думал о них. Рауль не любил родного отца, и это отвращение если не извинительно, то, по крайней мере, сколько-нибудь понятно, но нам кажется странным, что он как будто совершенно позабыл о своей матери, на которую никогда не мог пожаловаться. Он даже негодовал на эту бедную женщину, зачем она произвела его на свет в таком жалком и неизвестном состоянии; он нарочно делал крюк, чтобы не проходить мимо хижины, в которой жила она и, не желая прямо ее смерти, не заплакал бы, узнав о том, что она умерла.

Конечно, все это доказывало глубокую сухость души молодого человека и беспредельную гордость. И действительно, Рауль от всего сердца отдал бы все материальное счастье, которым вполне наслаждался, чтобы только иметь право назваться сыном какого-нибудь знатного дворянина, хоть бы и бедного.

«Если бы маркиз де ла Транблэ был моим отцом, – думал он, – меня называли бы графом, а не просто мосье Раулем, как называют теперь».

Это были тяжелые раны для непомерного самолюбия молодого человека, но Рауль старательно скрывал их, и маркиз Режинальд не подозревал ничего.

Таким образом прошло два года. Сын браконьера сделался бесспорно самым красивым, самым изящным молодым человеком во всей стране. Когда он ехал на своей великолепной серой лошади, молодые девушки долго следовали за ним взором и сердца их провожали его, когда глаза уже не видели более. В окрестностях даже говорили, и мы готовы верить этим слухам, что будто две знатные владетельницы в Пуату краснели и робели в его присутствии и вздыхали, думая о нем.

В тот день, когда Раулю исполнилось восемнадцать лет, камердинер маркиза вошел в его комнату, немного ранее десяти часов утра, и сказал, что маркиз де ла Транблэ просит его пожаловать к нему. Рауль быстро оделся и побежал к своему приемному отцу. Как только молодой человек вошел в комнату, в которой ожидал его старик, тот встал со своего кресла, подошел к нему, обнял обеими руками, поцеловал в лоб с глубокой нежностью и сказал:

– Да благословит тебя Господь, дитя мое, как благословляю я, и да позволит – я прошу Его об этом на коленях, – чтобы год, начинающийся для тебя, превзошел счастьем кончившийся!..

Рауль разделил отчасти волнение, с каким были произнесены эти слова. В свою очередь он обнял маркиза и прошептал:

– Благодарю, добрый батюшка, благодарю вас за вашу нежность, и да продлит Господь мою жизнь, чтобы я мог посвятить ее вам!..

– Дитя мое, – сказал маркиз де ла Транблэ, взяв Payля за руку и указывая ему на стул возле себя, – садись нам надо поговорить…

Рауль повиновался и молча ожидал, чтобы маркиз Режинальд начал разговор. Лицо старика дышало, как всегда, самой нежной любовью, но вместе с тем в нем видно было выражение какой-то необыкновенной торжественной важности. Вероятно, разговор предстоял серьезный и о самом важном предмете. Маркиз начал его таким образом:

– Милое дитя, сегодня тебе минуло восемнадцать лет… десять лет прошло с тех пор, как мы живем вместе и я смотрю на тебя, как на сына… С того дня, как ты в первый раз переступил через порог моего дома, я не пренебрег ничем, что казалось мне необходимым для обеспечения твоего счастья… Я старался развить твое тело и образовать ум; мне удалось и то и другое, и ни болезнь тела, ни пороки, эти болезни души, не приблизились к тебе… кажется, тебе не за что упрекать меня, не правда ли, Рауль?

– О! батюшка, батюшка… – вскричал молодой человек. Упрекать?!. Что вы говорите? Мне упрекать вас!.. когда, напротив, я не нахожу слов, как выразить перед вами достойным образом мою глубокую и вечную признательность!..

Маркиз дружески знаком остановил Рауля и продолжал:

– Дитя мое, я счастлив, бесконечно счастлив, что могу сказать тебе это… ты исполнил все мои желания, превзошел все мок надежды!.. Ты моя радость, мое утешение… я горжусь тобою, и нет во всем прекрасном французском королевстве ни одного дворянина, который не почувствовал бы подобной гордости, если бы имел сына, похожего на тебя!..

Выказывая притворную скромность, Рауль хотел было прервать маркиза, но старик продолжал:

– Я хорошо узнал тебя, дитя мое. Ты добр, сердце у тебя благородно, а душа возвышенна. Может быть, я способствовал развитию блистательных способностей и прочных добродетелей, которыми ты можешь хвалиться по справедливости. Эта мысль будет радостью последних минут моей жизни… Настал день, в который ты должен получить справедливую награду. Эта награда будет достойна твоих высоких качеств. До сих пор, ты был моим сыном только по сердцу, отныне ты будешь моим сыном по закону —

Старик замолчал. Рауль, никогда не подозревавший о намерениях маркиза, прошептал:

– Батюшка, что вы хотите сказать?

– Я хочу сказать, – отвечал маркиз, – что отныне законный акт усыновления должен связать нас друг с другом неразрывно, что я выпрошу у короля позволение передать тебе мой герб, фамилию и титул и представлю тебя всем моим вассалам и арендаторам, как моего единственного сына и наследника…

Старик снова замолчал.

Рауль думал, что это сон. Он был ослеплен и как будто уничтожен блестящей перспективой, открывавшейся перед ним. Последние слова маркиза де ла Транблэ взволновали его. Как! Он, сын ничтожного браконьера, вдруг очутился на самой высокой ступени общественной лестницы, вдруг сделается богачом, знатным дворянином, которому все будут завидовать… сегодня он граф де ла Транблэ, потом маркиз… Он женится на какой-нибудь молодой девушке из хорошей фамилии, поедет ко двору, сделается любимцем короля, который даст ему полк, окружит его почестями!.. Кто знает, где назначен предел его счастья?..

Менее чем в одну минуту эти ослепительные мечты промелькнули в воображении Рауля. Уверив себя, что все это, в самом деле, может осуществиться, молодой человек бросился на колени перед маркизом Режинальдом, покрыл поцелуями и слезами радости его ноги и пролепетал искренние и пылкие уверения в беспредельной признательности.