– Зачем вы так радуетесь, милое дитя?.. К чему вам все это? Вы не сделаетесь прелестнее от этих нарядов!..

– О! – отвечала Жанна, – позвольте мне восхищаться, друг мой, и считать себя неизмеримо счастливой… Не служит ли все это доказательством, до какой степени вы меня любите!..

Настал вечер. Так же, как и накануне, Рауль простился с Жанной, сказав ей:

– До завтра… До завтра, с тем чтобы не расставаться более!

Молодая девушка не отвечала, но ее молчание и румянец красноречиво говорили за нее.

Наконец настал день свадьбы. В десять часов утра Рауль вошел в гостиницу Царя Соломона. Он был одет с изящной простотой и с величайшим вкусом. Синий бархатный кафтан вполовину покрывал белый атласный жилет, вышитый серебром. Серые панталоны и белые шелковые чулки дополняли наряд.

Онорина заканчивала туалет Жанны. Белое шелковое платье обрисовывало стройный и грациозный стан девушки. Девственные цветы символического букета переплетались с ее прекрасными белокурыми волосами. С каждой стороны ее прелестной шеи спускались длинные концы богатого кружевного вуаля. Этот свежий и простой наряд придавал новый блеск ее великолепной красоте. Жанна была ослепительна.

– Моя царица, – сказал Рауль, становясь перед своей невестой на колени. – Вас должно обожать!..

– Любите меня только, – отвечала девушка с улыбкой. – Я более ничего не прошу у вас…

И она протянула руку жениху, чтобы поднять его. Рауль, стоя на коленях, взял эту руку и прижал ее к своим губам.

– Сейчас, – продолжала Жанна, – вы назвали меня вашей царицей, не правда ли?..

– Да, вы царица моего сердца, моей жизни, моей воли, всего моего существа.

– Повинуйтесь же мне как царице и встаньте.

Рауль тотчас встал. Жанна продолжала:

– Вот это покорность!.. Хорошо! А так как царица не неблагодарна, она позволяет своему верному подданному поцеловать ее…

Нужно ли нам говорить, что Рауль с жаром воспользовался данным позволением? Однако, пробила половина одиннадцатого.

– Пойдемте, – сказал Рауль.

И он подал руку молодой девушке. Вместо того, чтобы вести свою невесту, как она ожидала, по тайному выходу, Рауль ввел ее в столовую и дотронулся до пружины, скрытой в обоях; тотчас отворилась дверь на широкую и великолепную лестницу, по которой и сошли молодые люди. Эта лестница кончалась огромной передней, три стеклянные двери которой вели на просторный двор. Перед одной дверью стояла карета, совершенно новая и необыкновенной красоты. Кузов и дверцы ее, синие с золотом, были украшены разными аллегорическими изображениями; внутренность была обита вышитым белым атласом; обложенные серебром колеса ярко блестели. Лошади, белые, как снег, с длинными гривами, в которые были вплетены голубые и серебряные ленты, ржали и били копытами от нетерпения, удерживаемые мощной рукой видного кучера, напудренного, в треугольной шляпе с галуном и в пунцовом с золотом кафтане. Три высоких лакея, стоявшие возле дверец, были в таких же ливреях.

– Боже! Друг мой, какой великолепный экипаж! – вскричала Жанна с восторгом.

– Вы находите, милое дитя?

– Карета, лошади и ливрея кажутся мне самого изящного вкуса! Вы знаете, кому все это принадлежит?

– На дверцах нарисован герб, – отвечал Рауль, – может быть, он вам объяснит то, что вы хотите знать.

– О! Я не сильна в геральдике!

– Все-таки посмотрите.

Они подошли к карете. На дверцах блестели искусно соединенные гербы Шанбаров и де ла Транблэ.

– Что это значит? – спросила молодая девушка, остолбенев от изумления.

– Это значит, – отвечал Рауль, – что карета принадлежит вам.

В то же время он сделал знак, и лакеи тотчас засуетились: один открыл дверцу, другой откинул подножки, третий подал Жанне свою руку, обтянутую перчаткой, чтобы помочь Жанне войти в карету. Рауль сел возле своей невесты, лошади быстро помчались. Через несколько минут карета остановилась у Отеля Тианж. Гигантский гайдук ожидал на крыльце. Как только Рауль и Жанна вышли из кареты, он низко им поклонился и пошел перед ними важной и торжественной поступью. Следуя его указаниям, жених и невеста скоро дошли до дверей обширной залы. Там он поклонился, сделал два шага в сторону, чтобы пропустить их, и затворил за ними дверь.

На минуту Рауль и Жанна остались одни; ни тот, ни другая не говорили. Жанна была слишком взволнованна, чтоб произнести хоть одно слово; что же касается Рауля, то невольное смущение овладело им в ту минуту, когда он очутился, так сказать, лицом к лицу с гнусным поступком, который готовился совершить и который его совесть и закон равно клеймили именем преступления.

Дверь залы отворилась, и гайдук снова явился на пороге и громко провозгласил:

– Маркиз д'Орбессон… Видам де Памье…

В то же время два человека, в высшей степени оригинальные, торжественно вступили в залу. Первый, мнимый маркиз д'Орбессон, был одарен высоким ростом и достопочтенной полнотою. Сверх жонкилевого кафтана и желтого жилета, на нем была горностаевая шуба, покрытая гранатовым бархатом; из-под нее комическим образом торчала его маленькая шпага. Парик, старательно напудренный, подчеркивал красноту лица, щеки, нос и лоб которого были покрыты ярким румянцем. Лицо это, без сомнения, разрумянившееся таким образом от поклонения бутылке, походило, между белым париком и кружевным галстуком, на вишню в снегу. Черты мнимого маркиза, впрочем, выражали шутливую и довольно остроумную веселость. Он опирался, как откупщик в комедии, на трость с золотым набалдашником.

Его товарищ, видам де Памье, был не ниже его ростом, но необыкновенно худощав. Его тщедушные, почти чахоточные члены угловато торчали в широком бархатном кафтане зеленого цвета, вышитом серебром. На нем были чулки с серебряными стрелками, башмаки с красными каблуками и чрезвычайно широкими пряжками. Глаза его были тусклы, а физиономия решительно ничего не говорила. Несмотря на эту не весьма привлекательную наружность, видам принимал грациозный и великолепный вид, от которого можно было бы умереть со смеху, и, казалось, имел превосходное и самое лестное мнение о своих личных достоинствах.

Всякому другому, кроме Жанны, непременно показались бы странными манеры этих мнимых вельмож, но девушка никогда не видала людей знатных и притом в эту минуту ей недоставало необходимой свободы ума, чтобы наблюдать и в особенности отдать себе отчет в своих наблюдениях.

Маркиз д'Орбессон и видам де Памье были не кто иные, как управитель и метрдотель маркиза де Тианжа. Первому, одаренному довольно быстрым умом и большим красноречием, было поручено играть немаловажную роль в приготовлявшейся комедии. Второй, совершенно ничтожный, должен был только фигурировать, а не действовать, как актер.

При появлении этих странных персонажей Рауль закусил губу, чтобы удержаться от смеха. Взяв Жанну за руку, он пошел с ней навстречу к пришедшим. Маркиз д'Орбессон взял другую руку Жанны, вежливо поднес ее к своим губам и сказал Раулю:

– Клянусь честью, мой прекрасный племянник, представь же меня этой очаровательной девице, которую я почту за счастье назвать моей племянницей…

– Жанна, – сказал тогда кавалер, – имею честь представить вам маркиза д'Орбессона, моего дядю… Любезный дядюшка, – прибавил он, – имею честь представить вам мадемуазель Жанну де Шанбар, которая скоро будет мадам де ла Транблэ.

– Я откровенен, – заметил мнимый маркиз, – и даже иногда, как уверяют, немножко груб. Когда я узнал, мой прекрасный племянник, что ты женишься по любви, отказавшись от стольких богатых невест, которых я предлагал тебе, признаюсь, я рассердился на тебя!.. Я боялся обманчивой повязки купидона… Я дрожал при мысли о союзе, недостойном твоего положения в свете, недостойном имени, которое ты носишь… Но с тех пор, как я увидал твою невесту, с тех пор, как я сам убедился, что нет ничего преувеличенного во всем, что ты велел мне сказать об этом сокровище невинности, грации и красоты, я считаю себя виноватым перед тобою. Прими же мои поздравления, любезный племянник, мои искреннейшие поздравления!..