— Конечно, я имею это в виду.

— До нашего ухода, если не возражаете?

Капитан обратился к Феликсу Беку:

— Вы смогли бы подтвердить, что это и в самом деле скрипка Тьюсара?

— Разумеется, — ответил Бек таким тоном, как будто его попросили удостоверить, что отражение в зеркале принадлежит ему.

— Прошу всех на минуту задержаться, — сказал капитан и вошел в гримерную, закрыв за собой дверь.

Из-за двери послышались приглушенные звуки и голоса, но слов было не разобрать, затем капитан появился снова. Он прикрыл за собой дверь и обернулся к присутствующим. Кривая гримаса недовольства на его лице стала еще резче, чем несколько минут назад, когда Кох заговорил о второй записке. Капитан долгое время молча обозревал присутствующих, но когда наконец открыл рот, в его голосе звучало полное расстройство:

— Скрипки нет!

Раздались восклицания, охи, ахи. Феликс Бек бросился к двери в гримерную, но один из агентов поймал его за руку и удержал. Хор голосов возвестил, что этого не может быть, они видели ее там, и капитан уже поднимал руку, чтобы призвать всех к порядку, как в воцарившейся неразберихе появился новый персонаж. Дальняя дверь настежь открылась, и в нее влетела женщина в распахнутой норковой шубе — никого не узнающие глаза на бледном лице, накрашенные губы открыты от быстрой ходьбы. Перед ней расступились, она помчалась по образовавшемуся коридору к гримерной, но капитан преградил ей путь.

Адольф Кох кинулся к ней и резко сказал:

— Гарда, тебе не стоило…

Она вцепилась в капитана:

— Мой брат! Ян! Где он?..

Текумсе Фокс снова тихонько отступил в угол, из которого только что вышел.

— Не согласен, — убежденно сказал Диего Зорилла. — Совершенно не согласен. Это лучшее, что мог сделать Ян.

Мне надо было бы поступить так же, когда я потерял пальцы. А что до скрипки, я этому не верю. Если бы ее подменили, Ян непременно это заметил бы. — Он отпил из стакана, поставил его и покачал головой. — Нет, ее просто украли, и все тут. Но кто и как…

— Может быть, поделишься со мной своими соображениями, — предложил Фокс.

Они сидели в ресторане «Рустерман», покинув Карнеги-Холл около полуночи. Последние два часа, проведенные там, ничего не прояснили, если не считать отрицательного результата: скрипку Яна так и не нашли.

Не возникало, по-видимому, никакого сомнения в том, что скрипка находилась в гримерной непосредственно после того, как Ян застрелился. Каждый отрицал, что брал и даже дотрагивался до нее, но все были единодушны в том, что во время возникшей сумятицы ее легко было взять незаметно. Тщательное расследование позволило достаточно точно установить, что до прибытия капитана место происшествия покинули только трое: миссис Бриско, мистер Тилингслей и мисс Хиби Хит. Ко всем троим были отправлены агенты, чтобы допросить их, и все трое отвергли какую-либо причастность к пропаже скрипки. Правда, все были в верхней одежде, под которой легко можно было спрятать и вынести скрипку, незаметно отлучившись на несколько минут, однако обыск всего здания оказался безрезультатным.

В маленьком удобном кабинете «Рустермана» Диего объяснил Фоксу, что миссис Бриско — это та самая дама, которую Фокс назвал жердью в соболях, и ее можно с уверенностью исключить из числа возможных похитителей скрипки. Мистер Тилингслей, концертмейстер Манхэттенского симфонического оркестра, также вне подозрений. Хотя Хиби Хит, как кинозвезду, нельзя судить по обычным критериям логики и разума, все-таки маловероятно, что она украла скрипку, на приобретение которой сделала весомый вклад в виде двух тысяч пятисот долларов.

— Она тоже поклонница искусства? — спросил Фокс.

— Она поклонница Яна Тьюсара, — сказал Диего уверенно. — Ян был фигура романтическая. Он был настоящим романтиком, что и доказал сегодня. В отличие от меня. Я реалист. Когда со мной произошел несчастный случай и мне размозжило пальцы так, что их пришлось ампутировать, разве я поставил точку? Нет. Я воспользовался твоим гостеприимством и твоей добротой и несколько месяцев жил у тебя, потому что реалист должен есть. Может, еще выпьем? И вот я занимаюсь аранжировкой музыки для «Метрополитен бродкастинг компани».

— Ее слушают много людей. Как бы там ни было, у тебя все в порядке. Расскажи мне о других.

Диего продолжил рассказ. Все думали, говорил он, что Тьюсар лелеет мечту жениться на Доре Моубрей, но у Доры это не вызывало энтузиазма, а уж ее отец и вовсе был против этого брака. Когда несколько месяцев назад Лоутон Моубрей выбросился из окна своего офиса и разбился насмерть, ходили даже слухи, что к этому его последнему путешествию имел отношение Ян Тьюсар, желавший устранить препятствие на пути пламенной любви, но, на взгляд Диего, это всего-навсего капля яда с грязного языка сплетников, ибо Ян все же не был настолько романтичен. Через какое-то время Дора снова согласилась стать аккомпаниатором Яна, во-первых, потому, что Ян твердил, что иначе он вообще не сможет играть, и, во-вторых, потому что нуждалась в деньгах. Хотя Лоутон Моубрей и был исключительно удачливым менеджером, он тратил больше, чем зарабатывал, и после себя ничего, кроме долгов, приятных воспоминаний и дочери без гроша, не оставил.

Фокс спросил, а не строил ли насчет Доры Моубрей определенных планов молодой Данхэм?

Диего хрюкнул и сказал, что, как он надеется, это не так. Перри Данхэм — самонадеянный паяц, он не способен понять тонкую и искреннюю натуру прелестной маленькой Доры. Он называл ее «маленькая Дора», потому что, когда впервые увидел ее шесть лет назад, ей было всего четырнадцать и она напоминала длинноногого олененка. Даже теперь, признался он, на его испанский вкус, ей не хватает некоторой округлости, хотя, несомненно, она очень миловидна и притом весьма неплохо играет. Для Перри же существует только одна музыка — джаз, который Диего, судя по его тону, просто усыпляет. Единственная причина, почему вообще нога Перри ступает под своды Карнеги-Холл, — это необходимость добиваться расположения своей богатой матушки Ирэн Данхэм Помфрет, которая стала финансовой крестной матерью для многих музыкантов, организовав Вифлеемский фестиваль. В его вкусе скорее не Дора Моубрей, а Гарда Тьюсар, сестра Яна.

Они были?..

Нет, насколько Диего знал, не были. Темноволосая, порывистая Гарда — Фокс и сам это наблюдал — своим лицом, фигурой и движениями воплощала образ истинной соблазнительницы, но свои чары она использовала исключительно расчетливо и благоразумно. В ней было что-то загадочное. О ее занятии трудно было сказать что-либо конкретное, предполагали, что она связана с миром моды, однако если за туалеты, которые она носила, квартиру, которую она снимала, а также за автомобиль и шофера она платила из своего жалованья, это, должно быть, классная служба!

— Гарда обожала брата, — заметил Фокс.

— Несомненно, — согласился Диего, — но недавно между ними пробежала кошка. — Только вчера Ян рассказал ему, что Гарда так на него разозлилась, что отказалась быть на его концерте в Карнеги-Холл, правда, он не назвал причины их ссоры. Диего при этом покаянно добавил, что последние несколько месяцев он не поддерживал с Яном прежних близких отношений, и это было очень скверно с его стороны. В порыве раскаяния после шести или семи порций виски он признался, что ревновал. Ян готовился к самому значительному событию в своей карьере, совершенно ясно, что его выступление стало бы триумфом, и это оказалось выше его, Диего, сил. Он оставил своего молодого друга как раз в тот момент, когда тот более всего нуждался в поддержке, и никогда этого не простит себе. Сейчас он готов сделать все, что можно, лишь бы искупить свою вину. Он отомстит подлецу, из-за которого Ян в порыве отчаяния наложил на себя руки. Диего надеялся с помощью своего друга Фокса выяснить, кто заменил скрипку Яна на картонку с ручкой и унес ее после того, как она выполнила свою гнусную роль.

Через десять минут, правда, Диего утверждал, что если бы подмена была, Ян мгновенно распознал бы ее.