— Да что вы, товарищ Нимаев! — сказала Вера Андреевна весело. — Что вы… Я так рада, что вы живой! Вот уж никогда не думала, что увижу вас! Бывает же такое на свете!

— Ты слушай, — сказал отец своим твёрдым голосом, и Андрейка с гордостью услышал этот отцовский голос; в нём не было слёз, Андрейка просто ошибся. — Слушай, что я буду говорить тебе. Ты спасла мне жизнь. Я всегда тебя помнил. Мне в медсанбате сказали, что я умер бы, если бы ты не перевязала меня и не тащила на себе. Спроси мою старую мать, спроси жену Сэсык, спроси сына Андрейку — знают ли они имя санитарки Веры? Спроси председателя колхоза Фёдора Трифоновича. Всем я рассказал.

— Рассказал! — подтвердил Андрейка. — Я знаю Веру…

И только тут в полной мере, после того как он сам произнёс это имя вслух, Андрейка понял, что санитарка Вера, убитая на фронте (её не раз оплакивала бабушка Долсон, бабушка не переставала молиться за неё своим бронзовым божкам), санитарка Вера, которую всегда вспоминают мать и отец, которую Андрейка один раз даже во сне увидел (почему-то она была похожа на маленькую девочку Дулму, с косичками, только в гимнастёрке с зелёными погонами и в пилотке с красной звёздочкой), — эта санитарка Вера вовсе не убита. Она вот она, лежит на кровати, и по её щекам текут слёзы. Нянька, конечно, лизнула щёку Веры Андреевны. Нянька не пропустит такого случая.

— Вера, — сказал отец, не выпуская руки Веры Андреевны, как будто учительница могла куда-нибудь убежать, — слушай меня, Вера. Мы с Андрейкой увезём тебя в степь, к себе в юрту. Ты будешь дочерью моей матери Долсон. Ты будешь мне сестрой. Потом я увезу тебя на Кислый ключ, и моя мать будет лечить твои ноги и руки богатырской водой. Ты всё лето будешь пить козье молоко, будешь пить айрак и станешь здоровой. Это я говорю, Арсен Нимаев. Ты будешь всё лето дышать степным воздухом, и твои щёки станут румяными. Мы тебя вылечим.

— Вылечим! — повторил за отцом и Андрейка.

Он готов был повторять за отцом все слова, да и своих слов у него было так много, что они распирали ему грудь и горло, даже мешали дышать. Вот когда она пригодится, богатырская вода! Андрейка пил её вместе с дедом Егором. Ну да, конечно, дед Егор рассказывал, что этой водой лечили раненых партизан. «Мы будем поить вас Катькиным молоком. Катька скоро родит маленьких козлят, и у неё будет своё молоко. Мы будем поить вас кислым бурятским молоком — айраком из долбянки дедушки Нимая. Айрак лечит все болезни. Мы накормим вас бараниной. Варёной. Жареной. От неё тоже проходят болезни… Я привезу вам, Вера Андреевна, кусочек солнца. Обязательно привезу. Я доеду до Верблюжьей сопки, отрублю кусочек и привезу вам. Солнце будет греть ваши руки и ноги. И у вас не будет шрамов…»

— Бывают же чудеса на свете! — сказала Вера Андреевна.

Она сказала это как раз вовремя. Андрейка про себя выговорил уже почти все слова, и ему стало легче дышать.

О том, что чудеса бывают на свете, Андрейка знал и раньше. Но такое чудо случилось с Андрейкой Нимаевым, пожалуй, впервые. Санитарка Вера жива! И она вовсе не санитарка. Учительница Вера Андреевна. Вернее, Вера Андреевна и санитарка Вера — одно и то же…

Нянька недовольно гавкнула.

— Что тебе, Нянька? — спросил отец.

Нянька подбежала к Андрейке и опять гавкнула.

— Чего ты беспокоишься. Нянечка? — сквозь слёзы проговорила Вера Андреевна.

А Нянька бегала от кровати к Андрейке, от Андрейки к отцу, просяще гавкала и скулила.

Ни Вера Андреевна, ни отец не знали, почему так ведёт себя Нянька. Знал это только Андрейка: Нянька не выносила слёз. Если слёзы, то это плохо. Упал с Рыжика на всём скаку Андрейка — ему больно, и он плачет. Плачет мама Сэсык, потому что маленький Андрейка ушёл без шапки в степь и отморозил себе уши. Откуда собаке было знать, что слёзы бывают радостные, если до сегодняшнего дня об этом не знал сам Андрейка!

Здравствуй, степь!

Возвращался ли ты когда-нибудь в степь? Скажем, ты долго-долго не был в родной юрте, а потом под вечер верхом на лошади едешь в степь.

Случалось ли узнать о своей учительнице то, что узнал Андрейка о Вере Андреевне?

Видел ли ты степь весной, когда солнце постепенно прячется за Верблюжью сопку?

Как люди могут жить в интернате, если на свете существует степь? Да, сейчас солнце прячется, и степные пичуги спешат перед сном порезвиться. Такой писк, свист, чириканье стоят в воздухе, что Андрейка неизвестно почему заливается смехом. У Рыжика пробегает по коже мелкая дрожь, словно его кто-то пощекотал. Андрейка гладит Рыжика по тёплой шее.

Чуть поотстал на Воронке отец. Нянька то обгоняет Рыжика, то ожидает Воронка. Она не понимает, почему они не идут рядом. Это отец, выехав за село, махнул рукой: «Поезжай вперёд, Андрейка».

Несколько раз Андрейка оглядывался: отец чуть свесился в седле набок, лисий малахай его сдвинут на затылок. Всё время отец о чём-то думает.

Из села он не уехал до тех пор, пока не привёл к Вере Андреевне врача. Это был старый Андрейкин приятель, Дядьсаш. Он сразу узнал Андрейку, потребовал, чтобы тот прошёлся перед ним, и сказал:

— Ну, видишь, всё в порядке. Совсем уже не хромаешь. В следующий раз катайся на своих коньках осторожнее и ноги не ломай.

— У меня нет коньков. Это Афоня дал, — ответил Андрейка.

— Будем считать, что виноват Афоня. А учительницу не ты до болезни довёл? — спросил Дядьсаш, строго сдвинув седые брови.

— Не я, это она на фронте…

— Посмотрим, посмотрим…

Пока Дядьсаш был у Веры Андреевны, Андрейка и отец молча дожидались его во дворе.

Дядьсаш вернулся к ним хмурый. Он взял отца за плечо и сказал:

— О том, чтобы везти её сейчас в степь, не может быть и речи. Немедленно в больницу! У неё же открылась рана! Надо посмотреть рентгеном, что там делается. Мне кажется, без операции не обойтись.

— Надолго это, доктор? — тревожно спросил отец.

— Твой Андрейка месяц пролежал с обыкновенным переломом ноги, а тут дело запущенное. Посмотрим, посмотрим…

В больницу Веру Андреевну отвезли на «Победе» председателя колхоза. Прощаясь, отец сказал ей:

— Приедем тебя проведать. Скорей поправляйся. Сразу в степь заберём.

— Спасибо, за всё спасибо. — Вера Андреевна посмотрела на Андрейку. — «Родную речь» обязательно читай, а то за лето всё забудешь. Обещаешь?

Андрейка пообещал.

Лебедь-Лебедин

Утро началось необычно. Катька ходила вокруг юрты и бодала кошму. Особенно доставалось тому месту, где стояла Андрейкина кровать. Няньки не было слышно, и это удивило Андрейку.

Он проспал сегодня. Отец уже угнал отару. А где же мама Сэсык и бабушка Долсон? Их не было ни в юрте, ни около юрты, ни в юрте бабушки Долсон. И не было нигде Няньки.

Рыжик ходил осёдланный далеко от юрты, щипал прошлогоднюю траву.

Андрейка свистнул. Рыжик поднял голову, заржал и помчался к юрте. Катька ходила за Андрейкой по пятам, какая-то непривычно притихшая и чем-то испуганная.

Рыжик остановился около Андрейки и прикоснулся губами к его плечу.

Отец утром, как всегда, оседлал Рыжика, завязал на его шее уздечку, чтобы она не болталась под ногами, и отпустил Рыжика в степь дожидаться Андрейку.

— Где мама? — спросил Андрейка у Рыжика.

Вместо ответа Рыжик попытался ухватить зубами волосы на круглой Андрейкиной голове и, когда это ему не удалось, оскалив зубы и мелко шевеля губами, заржал. Ну да, так Рыжик смеялся над стрижеными Андрейкиными волосами, которые короче прошлогодней сухой травы. Андрейка подставил ладошки к ноздрям Рыжика, и в ладошки дунуло теплом.

— Где Нянька? — спросил Андрейка у Кати.

И Рыжик и Катя сразу посмотрели на кошару. Катя схватила Андрейку за унт, потянула. Кошара стояла на горке, вдалеке от юрты. Коза тянула Андрейку к кошаре.