Молча закатываю рукав, протягиваю руку тыльной стороной, чтобы лейб-гусары смогли рассмотреть запястье. Штамп производит на них отталкивающее впечатление.

— Че за Филькина грамота?! — насиловики брезгливо морщатся. Как будто видят правленое удостоверение впервые в жизни. Ломают комедию, паразиты, не вчера же их зачислили в гусары. Должны быть осведомлены не хуже меня: после Перестановки, когда Красноблок переделали в Содружество Непродыхаемых Газенвагенов, старые клейма, ставившиеся стройбанам в раннем возрасте, травили, оттискивая на освободившемся месте новые, в духе времени. Это практиковалось повсеместно по всему СНГ, не могли же его обитатели оставаться прописанными в казармах, которые организационно перестали существовать.

— Тьфу, мля! Паскудство! Мазня! — фыркают гусары. Согласен, после вмешательства Кур1нной евроканцелярии мое запястье действительно выглядит не слишком презентабельно. Можно подумать, запястья гусар отличаются в лучшую сторону. Конечно, им нет нужды демонстрировать их мне, вот в чем разница.

Раньше у меня на коже имелось аккуратное тавро со строенными профилями Основоположников и гордой надписью:

ТРИЖДЫ КРАСНОЗНАМЕННЫЙ КРАСНОБЛОК

Чуть ниже, буковками поменьше, значилось:

Билет Стройбана № #####

Кроме присвоенного мне порядкового номера, даты рождения и, собственно, ФИО, в штампе был указан номер моего отряда, моей казармы, а также номера закрепленных за мной штатной лопаты и табельного заступа. Теперь надписи затерты шлифовальным кругом, а поверх них неряшливо и расплывчато вытатуировано:

ЕвроКур1нь

Дозв1л на ж1ття № ####

— Ну ни ерш твою мать! — возмущаются гусары. — И как прикажете эту белиберду понимать?!

Приказывать им я не вправе. Тем более, что не несу ответственности за чудачества кур1нных атаманов. Они уверяли нас, что, сделавшись из стройбанов курцами, мы здорово приблизимся к высоким жизненным стандартам Западного крыла. И делать для этого ничего не потребуется. Просто заменим букву «и» из алфавита стройбанов литерой «i», имеющей хождение в Западном крыле. Делов-то, короче.

Доподлинно неизвестна истинная причина, по которой наши атаманы ополчились на букву «и». По одной из версий, ее для меня озвучил Полковник, это случилось еще при Давидовичах, когда они, отпраздновав окончательную победу над Красным Голиафом, взялись рисовать между своими владениями демаркационные линии. Рональд Альцгеймер и Маргарет Туча прислали им по случаю праздника цветные мелки, надо ж было их как-то использовать. Позднее на месте демаркационных линий поднялись капитальные перегородки. Не от хорошей жизни, я бы так сказал. Перекраска завершилась разрушением ССанКордона, запыхавшиеся стройбаны поцеловали дверь, которую запер у них перед носом месье Шенген, теперь надлежало решать, куда девать завалы битого кирпича. Как я уже говорил, ССанКордон был весьма массивным сооружением, строительного мусора накопилось — мрак. Утилизировать его оказалось дорого. Давидовичи, проконсультировавшись с Альцгеймером и Тучей, объявили Перестановку. Ну и давай перегородки из боя городить. Другого выбора по сути не было. Во-первых, огораживание национальных квартир позволило Давидовичам избежать путаницы во взаиморасчетах за воздух, поставлявшийся их Пентхауса по временным трубопроводам. Во-вторых, оно положило конец разброду и шатаниям среди бывших стройбанов — те блуждали по отсекам с потерянным видом, безуспешно разыскивая нацлица. Бывало, конфликтовали из-за этого. Словом, в определенном смысле, перегородки пошли Содружеству Непродыхаемых Газенвагенов на пользу. Все стройбаны не продыхали, помаленьку, но никто ни на кого не пенял. И тут между Давидовичами пробежала первая кошка. Тот из них, который утвердился в Кур1не, объявив себя его атаманом, обвинил своего коллегу из Собора в крысятничестве. Дескать, собрался отжать парочку приграничных кладовых. Оставить претензии без внимания означало автоматически признать вину, тем более, что кур1нной атаман грозился расставить все точки над «i».

— Абрашка, разберись с ним, што, ерш твою мать, за херня, иначе я за себя не ручаюсь! — вспылил Давидович из Собора, велев своему заместителю по Непросыхаемым Газенвагенам пузырю Баобабскому немедленно поставить обидчика на место. Самому ему было недосуг. Он как раз дегустировал крупную партию текилы, присланной с этажа сомбрер. К тому, же, Баобабский, как я уже говорил, слыл искуснейшим дипломатом.

— Какая точка над «и», где она там? — взялся за дело Баобабский, рассмеявшись прямо в лицо нашему кур1нному атаману. — О чем вообще болтает этот гой? — продолжал он язвительно, обернувшись к патрону, но тот уже закунял. — Нарочно не придумаешь такого бреда! Точки над «i» он расставит! Да ты их сперва найди!

Атаман был взбешен и закусил удила, приказав искать проклятущую точку всеми силами и средствами. Для этого были вызваны национально-настроенные историки, давно сделавшиеся истериками из-за зверств соглядатаев, державших их в оббитых войлочными матами кладовках. Итог исследований было нетрудно предсказать, истерики обвинили в воровстве обетованцев, которые, не удовлетворившись выпитой из кранов водой, срисовали вышеобозначенную точку, и преспокойно укатили на ПМЖ в Пентхаус.

Едва уразумев, куда клонят истерики, атаман сначала позеленел, а затем побурел.

— Вы еще дурнее, чем я думал! — заорал он. — Считайте, я ничего не слышал, а вы — ничего не говорили. А то будут вам и ПМЖ, и Заколоченная лоджия в одном флаконе, у Мамы Гуантанамамы под юбкой. Пшли вон, маразматики!

Истерики ринулись в дверь с перекошенными нацлицами.

— И чтобы точку над «i» мне нашли! — напутствовал их атаман. Делать нечего, стали искать дальше, но все бестолку. Отчаявшись, решили хотя бы дорисовать. Это тоже оказалось непросто, в Курене оставалась пара сделанных в Красноблоке печатных машинок ТАРАНЬ, но и там буква «i» отсутствовала. Единственное, на что хватило истериков, так это выковырять из регистра впавшую в опалу «и». Однако припаять на освободившееся место «i» не вышло. Все паяльники еще в Перекраску разобрали рэкетиры, а держаться на жвачке буковка отказывалась. Историкам не оставалась ничего другого, как заменить «i» единичкой. С тех самых пор так и повелось.

— Геннад Первый? — осведомляются гусары, сверля меня испепеляющими взглядами. — Это как понимать? Аристократ?

Естественно, они валяют дурака, но мне не стоит им на это указывать. Их территория — их правила.

— Меня зовут Геннадий Офсетов, — спокойно говорю я. — Здесь же написано…

— Написано… — фыркают они. — Каракули хреновы…

Пожимаю плечами. Что сказать, после вмешательства Кур1нной канцелярии Домостроевское тавро, нанесенное на запястье при рождении, претерпело существенные изменения и теперь действительно выглядит нечитабельно. Изначально там был указан индивидуальный идентификационный номер бойца, фамилия, имя и отчество. Затем, в соответствии с нормами Западного крыла, отчество вымарали, имя с фамилией поменяли местами, а вместо номера бойца, он в Красноблоке соответствовал номеру закрепленной за стройбаном многоцелевой саперной лопатки, влепили слово «пан».

— Где проживаете, пан Геннад? — с неприязнью осведомляются гусары. На обоих физиономиях скепсис.

С адресом тоже неразбериха. Раньше на запястье стояло клеймо по Форме №3, где четко, черным по белому, слева направо, последовательно перечислялись номера укрепрайона, отряда (в случае вероломного нападения он разворачивался в пехотную роту), казармы и койки постоянной приписки бойца. Так было заведено со времен Большого Брата В.В., и, хоть я его, к счастью, не застал, родившись в куда более гуманную эпоху, когда сами казармы перестроили в крохотные квартирки, нормы учета живой силы, заведенные им, все равно соблюдались неукоснительно. Теперь, после обработки пемзой и новой неказистой татуировки поверх старого тавра, у меня на запястье полнейший бардак. А уж как я намучился, когда при перерегистрации сводили старые надписи, причем, без полагавшейся по закону местной анестезии, бутылку с которой кто-то из клерков немедленно свинтил…