— Заходите, гости дорогие, и берите, что криво лежит, тем более, что у нас практически все криво лежит, и ничего этого нам не жаль, уж такие мы хлебосольные жильцы! — заявил, сверкая глазами, этот придурок на собрании ассоциированных членов Организации Объединенных Отсеков, стоило ему только вскарабкаться на трибуну. Уму непостижимо, как такого болтуна вообще допустили в управдомы, куда только соглядатаи смотрели? Он же на дух не переносил символический для всего нашего Блока красный цвет. Видите ли, в детстве его бросила мать, якобы, втрескавшаяся по уши в пожарного и укатившая с ним на штатном противопожарном самокате. Мало того, этот пожарный, чтобы он сгорел, еще и ухитрился снабдить будущего управдома похожим на след от ожога родимым пятном радикального красного цвета. И, сколько бедолага не тер впоследствии отметину пемзой, а, бывало, и обломком кирпича, она лишь прибавляла в цвете. Из-за этого проклятущего пятна его нещадно дразнили все, кому только не лень, обзывая Меченым. Бедняга так привык к обидному прозвищу, что почти позабыл настоящее имя, а оно у него было красивым и современным. Будущего управдома звали Консенсусом…
Подвергаясь непрестанным издевкам, Консенсус возненавидел красный цвет, который, вместо законной гордости за героические свершения стройбанов, вызывал у него аллергию, не поддающуюся лечению диазолином, даже если глотать таблетки пачками. Копившиеся годами обиды взывали к отмщению. Шанс представился, когда его избрали генеральным секретарем Геронтобюро — высшего руководящего органа Красноблока, куда принимали лишь впавших в старческий маразм жильцов. Консенсус мастерски симулировал симптомы, одновременно подделав дату рождения в учетной карточке стройбана. А когда соглядатаи хватились подвоха, стало уже поздно.
— Хватит с нас этого давленного буряка на стенах! Сколько можно пичкать стройбанов борщом?! Может, мы марципанов хотим?! Или пиццу с лазаньей! Что скажете, товарищи, как вам бефстроганов на обед?! — каждое утро надрывался Меченый, едва заделавшись управдомом. Против мегафона, при помощи которого он компостировал нам мозги, были бессильны самые плотные ватные тампоны в ушах. Еще бы, ведь аппарат был импортным, его изготовили в Пентхаусе по спецзаказу для легендарной Маргарет Тучи.
Неужто не слыхали о такой? Тогда я в двух словах расскажу. Были времена, ее в Доме каждый таракан знал в лицо. И, кстати, боялся, куда сильнее дихлофоса. И не зря. Туча была хмурой, сварливой и не в меру заносчивой мужеподобной женщиной с вечно недовольной длинноносой физиономией. И такую вот ведьму наглосаксы умудрились выбрать себе в управдомы… Трагическая оплошность с их стороны. Но они же не знали, с кем имеют дело. От них ведь утаили тот факт, что Туча, уважительно прозванная впоследствии Железной Домомучительницей, страдала серьезнейшим расстройством психики. Она мучилась неизлечимой формой мизандрии, иначе говоря, на дух не переносила мужчин. Даже на педиков смотрела с прищуром, все же, физиологически они оставались самцами с соответствующими гендерными признаками.
Отвращение и брезгливый ужас, испытываемые Тучей к представителям сильного пола, отягчались тем обстоятельством, что она сама принадлежала к нему, будучи трансвеститом, поднявшим мятеж против брюк. Чем всю жизнь штаны на подтяжках таскать, лучше этими подтяжками удавиться, вот какими были ее мотивы еще на заре полового созревания.
Дальше — хуже. Мучительные поиски гендерной идентичности и неутолимая страсть рядиться в чулки, привели будущую Домомучительницу в один из замызганных пабов на окраине Пентхауса, где проводили свой незамысловатый досуг суровые наглосаксонские шахтеры. Это были грубые мужланы, неотесанные здоровяки на подпитке, с сизыми небритыми скулами и мозолистыми ладонями, черные от угольной пыли, провонявшиеся табаком и дешевым виски. А чего еще от них было ждать, ведь бытие определяет сознание, не так ли?
Оттрубив в забое в поте лица, вместо того, чтобы спекулировать воздушными депозитами на Forex, как это делали остальные, приличные наглосаксы, шахтеры заваливали шумной компанией в паб. Сваливали заступы с отбойными молотками в углу, и дудлили слегка разбавленный элем виски, горланя свои дурацкие пошлые песенки под аккомпанемент непристойно визгливых волынок. Словом, вели себя, как последняя дрянь.
Что же привело Тучу в этот кошмарный паб? Что взволновало ее сверх всякой меры, лишив сна и отдаваясь нервной дрожью в кривых ногах, ежевечерне подвергаемых ею болезненной эпиляции? Драматическая ошибка, иначе не скажешь. Насосавшись эля, шахтеры пускались в пляс, натянув цветастые шотландские юбки прямо поверх перепачканных сажей комбинезонов. Юбки!!! Это было невероятно! Это опьянило и оглушило ее.
Я обязательно должна попасть туда, — зареклась она и сдержала слово. Как и следовало ожидать, результаты оказались совсем не те, на которые она рассчитывала перед туалетным столиком, когда клеила накладные ресницы, а затем пудрила длинный нос. Сначала шахтеры сильно смутились, но, когда до них, наконец, дошло…
Не будет преувеличением сказать: именно ошеломляющий финал столь чудесного начинания, превратил Тучу в Домомучительницу, толкнув в по-рыбьи холодные объятия лезбофеминисток. Это случилось сразу после того, как с нее сняли последние гипсы.
— Грязные вонючие животные!!! — то бледнея, то заливаясь пунцом, шипела Туча с ненавистью, до крови кусая тонкие, будто лезвия бритвы, губы, зубными имплантатами превосходной работы. На них ей тоже довелось раскошелиться из-за шахтеров. Отныне, она была у негодяев в долгу, а свои долги Туча выплачивала с педантичностью киношных Ланистеров.
— Мерзопакостные потные самцы!!! — хором повторяли за нею феминистки. Они были от Тучи без ума, с лету избрали председателем своего дурацкого клуба, а потом, и управдомом наглосаксов. Никто из обывателей ни полслова поперек не посмел сказать из страха, что немедленно оскопят. Феминистки играючи бы провели такое решение через суд, операция приравнивалась ими к косметической…
Возглавив наглосаксонскую часть Пентхауса, Маргарет Туча взялась за своих обидчиков засучив рукава. Расправа была ужасной. Сначала у шахтеров отобрали волынки, чтобы не нарушали общественного спокойствия по ночам. Затем им запретили ношение юбок под предлогом завуалированного оскорбления лезбофеминисток. Следующим был опечатан их любимый паб, вскоре там открыли музей геноцида против сексуальных меньшинств. Распитие обожаемого работягами солодового виски приравняли к уголовному преступлению. Наконец, шахту, последнее прибежище шахтеров, заполнили водой. Мстительная Домомучительница подсчитала, что Пентхаусу вполне хватает угля, добываемого в Подвале чайниками. Бузить не имело смысла. Оставшимся безработными шахтерам предложили переучиться на визажистов. А кому не нравится — согласиться на процедуру эфтаназии, не забыв предварительно записаться в программу донорства органов.
— У нас здесь реальный либеральный рынок, а не какой-то вшивый социализм! — как с цепи сорвалась Туча, напутствуя чудом уцелевших шахтеров. — В Красноблок валите, если кому-то что-то не нравится. Пошли вон!!!
Тот печальный факт, что Туча, чисто мимоходом, вспомнила о существовании Красноблока, стал для него роковым. Покончив с обидчиками, Домомучительница томилась от безделья, решительно не представляя, чем себя занять. Короткая карательная экспедиция с поголовным истреблением крошечного отсека фолклендцев, имевших неосторожность провозгласить себя мальвинцами, особо не порадовала. Все кончилось слишком быстро. А вот неоглядный Красноблок, где, как вскоре выяснилось, пряталось множество шахтеров, был прямо-таки непочатым краем работы.
— Ну, держитесь, мужланы, я иду к вам, — думала Домомучительница, до крови раня ладони длинными искусственными ногтями.
Правда, чтобы хорошенько прищучить красноблочных шахтеров, ей, для начала, предстояло придумать, как снести непрошибаемый ССанКордон, построенный соглядатаями в незапамятную эпоху Большого Брата В.В., Отца и Учителя стройбанов. К счастью для Тучи, Большой Брат давно превратился в нежильца. Геронтобюро возглавлял молодой и наивный Консенсус.
