– У них с отцом произошел страшный, жуткий спор. Ты должна была находиться здесь, чтобы остановить их.

– Меня задержал ливень, – объяснила Кларри. – Было бы небезопасно ехать в грозу. Чего вдруг мистер Робсон приезжал сюда?

Камаль и Олив тревожно посмотрели друг на друга, словно никто из них не хотел начинать первым. Камаль помог Кларри снять мокрую накидку, усадил в кресло у камина и закутал в одеяло. Девушка схватила его за руку.

– Расскажите же, что произошло!

Вздохнув, Камаль присел.

– Робсон-сагиб… До него дошли слухи о том, что Белгури выставлено на продажу.

– От кого он это услышал?

Камаль покачал головой.

– Наверное, люди в Калькутте болтают.

– И что же мистер Робсон хотел?

– Он приезжал с предложением. Он сказал, что оксфордское чайное предприятие избавит Белхэйвен-сагиба от Белгури. Они выплатят все долги, но будут распоряжаться Белгури как собственным хозяйством.

– Собственным хозяйством?! – воскликнула Кларри. – Какая наглость…

– Слушай дальше, Кларри, – прервала ее Олив.

Заросшее бородой лицо Камаля исказила болезненная гримаса.

– Он сказал, что всем в поместье будут управлять Робсоны, а не Белхэйвен-сагиб. И что ему здесь очень нравится. Робсон-сагиб желает тут жить.

– Жить?! – вскричала Кларри. – А как же мы? Переселимся в какие-нибудь обшарпанные меблированные комнаты в Шиллонге? Наверное, так. Он должен знать, что отец никогда не согласится покинуть Белгури. Какой самонадеянный тип!

– Мистер Робсон сказал, что мы можем остаться, – произнесла Олив смущенно.

Кларри заметила, что ее сестра и Камаль снова обменялись обеспокоенными взглядами, и нахмурилась.

– Ничего не понимаю.

– При условии что ты выйдешь за него, – выпалила Олив. – Если ты согласишься выйти замуж за Уэсли Робсона, мы все сможем здесь остаться. Он просил у отца твоей руки.

Кларри изумленно уставилась на них, на минуту потеряв дар речи.

– Робсон-сагиб сказал, что это позволит сохранить Белхэйвенам лицо, – добавил Камаль. – Он желает спасти вас от нищеты.

– От нищеты! – возмутилась Кларри. – Да как он смел!

– То же самое ответил и отец, – отозвалась Олив. – Он кричал страшные ругательства в адрес мистера Робсона. Заявил, что никогда не позволит ему на тебе жениться, даже если тот останется последним мужчиной в Индии. Мистер Робсон тоже разозлился. Он заявил, что хотел поговорить с тобой и что ты должна была сказать последнее слово. – Тараторя это, Олив начала задыхаться. – Но папа ему ответил, что если он приблизится к тебе, то он застрелит его из своего револьвера. Отец сказал, что ты ненавидишь мистера Робсона так же, как и он сам, и чтобы он больше никогда здесь не появлялся. Он сказал, что скорее станет голодать, чем позволит мистеру Робсону забрать у него все, что он любит…

Ее слова прервал приступ кашля.

– Подними руки, – велела ей Кларри, принимаясь быстро массировать ей спину.

Камаль бросился поить Олив охлажденным чаем. Когда девочка снова смогла говорить, она спросила:

– Почему наш отец так ненавидит мистера Робсона?

– Он не верит ему, – ответила ей Кларри. – И я тоже не верю.

– Так ты не выйдешь за него?

Кларри бросила на нее сердитый взгляд.

– Разумеется, нет. Тут и говорить не о чем.

Ее бросило в жар от этой мысли.

– К тому же я ему даже не нравлюсь. Он задумал все это только для того, чтобы прибрать к рукам Белгури.

– Но зачем ему это нужно, если наше поместье ничего не стоит? – поинтересовалась Олив.

– Оно кое-что стоит, – возразила Кларри. – Оно многого стоит, и в качестве чайных плантаций, и как охотничьи угодья. О, мистер Робсон очень хорошо понимает его ценность. Почему, как ты думаешь, хозяева Оксфордского поместья так хотят заполучить Белгури? Робсон в первую очередь хладнокровный бизнесмен.

Олив разочарованно посмотрела на сестру.

– Но если бы ты вышла за него замуж, мы все могли бы остаться здесь.

– А мы и останемся здесь! – вскричала Кларри. – Отец принял решение, и я его поддерживаю. Брак с этим человеком невозможен.

Вскоре после этого Кларри пошла к отцу. Он стоял, глядя в окно своего кабинета. Девушка положила руку ему на плечо, но он даже не пошевелился.

– Олив и Камаль рассказали мне о визите мистера Робсона.

Джон затравленно посмотрел на нее.

– Он хотел отнять тебя у меня. Не только мою землю, но и любимую дочь.

Кларри прикоснулась к его руке.

– Он никогда не сможет этого сделать.

– Я сказал ему, что он тебя не получит. Я правильно поступил?

Джон вглядывался в ее лицо в поисках подтверждения. Кларри не сразу ответила ему, вспоминая, какой бурный отклик в ней вызвали поцелуи Уэсли. Она почувствовала себя предательницей.

– Безусловно, я никогда не буду счастлива с таким человеком. И я знаю, какие страдания это принесло бы тебе.

Джон глубоко вздохнул, почти застонал, и закрыл глаза. Когда он вновь заговорил, его голос звучал безжизненно и блекло.

– Тогда давай больше никогда не будем произносить имя этого человека.

Однако надежды Кларри на то, что настроение отца улучшится после того, как предложение Уэсли перестанет страшить его, не оправдались. Джон еще больше погрузился в сумрачный дурман и галлюцинации, находясь в добровольном заточении в своем кабинете, и она уже не могла до него достучаться.

Когда лето подходило к концу, он иногда мог не появляться по нескольку дней, а если и выходил, то лишь затем, чтобы раздобыть еще спиртного или опиума. Несмотря на болезненную худобу и трясущиеся руки, Джон находил в себе достаточно сил, чтобы сесть в седло и отправиться в деревню, где выменивал на ножи, часы, рыболовные снасти и седла наркотики и выпивку. По тошнотворно-сладкому запаху, который сочился из его берлоги, Кларри знала, что отец курит дурман. После этого он становился слабым и меланхоличным, его суставы и желудок мучительно болели. Ни дочь, ни Камаль не могли заставить его поесть. Джон таял у них на глазах, и Кларри ничего не могла поделать, чтобы остановить его медленное самоубийство. Не ошиблась ли она, так поспешно отвергнув предложение Уэсли? Его чувственное насмешливое лицо с рассеченной шрамом бровью часто являлось перед ее внутренним взором, и Кларри размышляла о том, как бы это могло быть, если бы она стала его женой. Но она гасила эти предательские мысли, ведь они ничем не могли помочь ее отцу.

С наступлением зимних холодов Кларри все сильнее охватывало отчаяние, ведь даже малейшая простуда могла лишить жизни ее отца. Они уныло встретили Рождество, не имея денег на подарки и угощения. Однажды в январе, как раз после девятнадцатого дня рождения Кларри, которое они не стали праздновать, учительница музыки Олив сообщила, что ее мужа переводят в Лахор и она уезжает вместе с ним. Первоначальное облегчение, которое испытала Кларри, подумав о том, что теперь ей не нужно изыскивать средства на оплату уроков, быстро сменилось чувством вины, ведь отъезд учительницы поверг Олив в депрессию. Она безучастно слонялась по дому, отказываясь заниматься.

– Зачем? Все равно некому оценить мою игру.

– Я ценю ее, – пыталась уговорить сестру Кларри. – И Камаль тоже.

– Но ты ничего в этом не понимаешь, – жаловалась Олив. – Только отец разбирается в музыке. Но она больше не интересует его!

Не зная, что делать дальше, Кларри решила вызвать Джона на откровенный разговор. Она ворвалась в его кабинет и рывком раздвинула занавески на окнах, впуская яркий свет в мрачную комнату с застоявшимся воздухом. Отец вздрогнул и застонал.

– Сколько это может продолжаться?! – набросилась на него Кларри. – Я не позволю тебе махнуть на все рукой. У тебя есть две дочери, о которых ты должен заботиться, или ты об этом забыл? Когда в последний раз ты удосужился послушать, как Олив играет на скрипке? Когда в последний раз ты выходил взглянуть на чайные посадки и поговорить с работниками?

Она приблизилась к сжавшемуся на походной кровати отцу и ухватилась за одеяло.