Большой Джим протянул руку и крепко сжал предплечье Энди. Тот замолчал. И когда Ренни ослабил хватку, свет прокрался в длинную, обшитую сосновыми панелями комнату. Нет, лампы под потолком не вспыхнули, зато в четырех углах зажглись лампы аварийного освещения. В слабеньком свете лица собравшихся пожелтели и постарели лет на двадцать. Все выглядели испуганными. Даже Большой Джим Ренни.

– Нет проблем! – воскликнул Рэндолф с напускной, а не естественной веселостью. – Баллон пуст, вот и все. В город ском хранилище пропана предостаточно.

Энди стрельнул взглядом в сторону Большого Джима. Только сместил глаза, ничего больше, но Ренни подумал, что Андреа это заметила. А какие она сделала отсюда выводы… другой вопрос.

Она все забудет после следующей дозы окси, сказал себе Большой Джим. К утру наверняка!

И пока городские запасы пропана – или их отсутствие – его не волновали. Если возникнет такая необходимость, он об этом позаботится.

– Ладно, я понимаю, что вам хочется выбраться отсюда не меньше, чем мне, поэтому давайте перейдем к следующему вопросу нашей повестки дня. Я думаю, мы должны официально утвердить Пита Рэндолфа в должности начальника полиции pro tem[39].

– Да, почему нет? – Голос Энди звучал устало.

– Если обсуждения не будет, ставлю вопрос на голосование.

Они проголосовали, как он и хотел.

Они всегда так голосовали.

Младший сидел на переднем крыльце большого дома Ренни на Фабричной улице, когда фары отцовского «хаммера» осветили подъездную дорожку. Младший блаженствовал. Головная боль не вернулась. Энджи и Доди лежали в кладовой дома Маккейнов, где их никто не найдет… какое-то время. Деньги, которые он брал, снова лежали в отцовском сейфе. В кармане их заменил пистолет – тридцать восьмого калибра, с перламутровой рукояткой, – подарок отца на восемнадцатый день рождения. Теперь он и его отец могли поговорить. Младший собирался внимательно выслушать все, что мог сказать ему Король Без Первоначального Взноса. Если он почувствует, что отцу известно про его подвиги – Младший представить себе не мог откуда, но тот всегда очень уж много знал, – тогда он убьет отца. А после этого покончит с собой. Потому что с побегом сегодня ничего не получалось. И завтра скорее всего тоже не получится. По пути домой он остановился на городской площади и послушал, о чем там говорят. Конечно, говорили они что-то безумное, но большой световой пузырь на юге – и поменьше на юго-западе, где шоссе номер 117 подходило к городу от Касл-Рока – означал, что безумие этим вечером обернулось реальностью.

Дверца «хаммера» открылась, потом захлопнулась. Отец шел к нему, брифкейс стукался о бедро. На лице не читалось подозрительности, осторожности или злости. Он молча сел на ступеньку рядом с Младшим. Потом, захватив сына врасплох, положил руку ему на шею и мягко сжал пальцы.

– Ты слышал?

– По мелочам. Но ничего не понимаю.

– Никто ничего не понимает. Думаю, пройдет несколько дней, прежде чем что-то начнет проясняться. Поэтому я должен тебя кое о чем попросить.

– О чем? – Пальцы Младшего сжали рукоятку пистолета.

– Ты сыграешь свою роль? Ты и твои друзья? Френки? Картер и Сирлс?

Младший молчал, ожидая продолжения. Что это еще за хрень?

– Сейчас Питер Рэндолф исполняет обязанности начальника полиции. Ему нужны люди, чтобы пополнить личный состав. Надежные люди. Ты готов служить экстренно назначенным помощником до завершения всей этой чертовой мутни?

Младший ощутил безумное желание закричать от радости. Или триумфа. Или первого и второго. Рука Большого Джима по-прежнему лежала на его шее. Не сжимала. Не щипала. Можно сказать… поглаживала.

Пальцы Младшего отпустили рукоятку пистолета. Он понял, что ему продолжает везти. О таком везении он не мог и мечтать.

Сегодня Младший убил двух девушек, которых знал с детства.

Завтра ему предстояло стать городским полицейским.

– Конечно, папа. Если мы тебе нужны, можешь на нас рассчитывать. – И впервые за, возможно, четыре года (а то и больше) он поцеловал отца в щеку.

Барби и Джулия Шамуэй особо не разговаривали. Других автомобилей Барби на дороге не видел. Когда они выехали из плотной городской застройки, свет лился из большинства окон фермерских домов. Здесь всем и всегда хватало дел, и никто особо не доверял «Энергетической компании Западного Мэна», поэтому практически в каждом доме стоял генератор. Когда они проезжали ХНВ, на радиомачте, как и всегда, мигали красные огни. Горел и электрический крест перед зданием, в котором находилась студия, – сверкающий маяк в темноте. А над их головами небо усеивали бесчисленные звезды, и этому нескончаемому потоку энергии никакой генератор не требовался.

– Ездил по этой дороге на рыбалку, – заметил Барби. – Тут так спокойно.

– Удачно?

– Более чем. Но иногда у реки воздух воняет, как грязное нижнее белье богов. Удобрением или чем-то еще. Ни разу не решался съесть то, что поймал.

– Не удобрением – ерунду говорите. Это же запах фарисейства.

– Простите?

Она указала на темный шпиль, закрывающий звезды.

– Церковь Христа Святого Искупителя. Им принадлежит радиостанция ХНВ, которую мы только что проехали. Иногда ее называют Иисусово радио.

Барби пожал плечами:

– Наверное, шпиль я видел. И радиостанцию знаю. Как не знать, если живешь здесь и у тебя есть радиоприемник. Фундаменталисты?

– В сравнении с ними твердокаменные баптисты выглядят мягкотелыми. Я-то хожу в Конго. Терпеть не могу Лестера Коггинса, терпеть не могу все эти ха-ха-ты-отправишься-в-ад-а-мы-не-такие. Каждому свое, как я понимаю. Хотя частенько задаюсь вопросом: а откуда у них деньги на содержание радиостанции мощностью в пятьдесят тысяч ватт?

– Пожертвования?

Она фыркнула.

– Может, мне спросить у Джима Ренни. Он церковный староста.

Джулия сидела за рулем элегантного гибридного «приуса». Барби никак не ожидал увидеть такой автомобиль у непреклонной республиканки, которой принадлежала городская газета (хотя соглашался, что он подходит прихожанке Первой Конгрегациональной церкви). Двигателя он практически не слышал, и радиоприемник работал. Проблема состояла лишь в том, что в западной части города мощнейший сигнал ХНВ заглушал все в ЧМ-диапазоне. Сегодня радио транслировало что-то исполняемое на аккордеоне, и эта музыка вызывала у Барби головную боль. Звучала как полька, исполняемая оркестром умирающих от бубонной чумы.

– Может, попробуете АМ-диапазон? – предложила Джулия.

Он попробовал, но натыкался только на невнятное бормотание, пока не нашел спортивную радиостанцию у самого края диапазона. Тут и услышал, что перед игрой плей-офф между «Ред сокс» и «Моряками»[40] на стадионе «Фенуэй» присутствующие почтили минутой молчания память жертв, как выразился комментатор, «события в Западном Мэне».

– События, – недовольно повторила Джулия. – Стандартный термин спортивного радио. Можете его выключить.

Отъехав от церкви на милю или около того, они увидели свет, пробивающийся сквозь деревья. Обогнули поворот и въехали в сияние прожекторов примерно таких же размеров, как голливудские «солнечные» прожектора. Два светили в их направлении, еще два – вертикально вверх. Не осталась невидимой ни единая выбоина на дороге. Стволы берез выглядели как тощие призраки. У Барби создалось ощущение, что они въезжают в мрачный детективный фильм конца сороковых годов.

– Стоп, стоп, стоп! – воскликнул он. – Дальше ехать не стоит. Кажется, что впереди ничего нет, но, поверьте мне на слово, есть. И это что-то скорее всего взорвет электронику вашего автомобиля, а может, и не только.

Джулия остановила «приус», они вышли. Несколько мгновений постояли перед капотом, щурясь на яркий свет. Джулия подняла руку, чтобы прикрыть глаза.