Я не могла забыть того, что пережила, не могла избавиться от страха, что это повторится, но когда я обратилась к своим друзьям за помощью, они оттолкнули меня. Такое отношение ранило меня, из-за этого я слишком быстро повзрослела, но чувство одиночества осталось со мной. Мне до сих пор больно вспоминать о том, как мои подруги поступили со мной, хотя я понимаю, что, будучи детьми, они не понимали, как мне нужна их поддержка.
В тот период своей жизни я проводила большую часть времени с матерью и очень сблизилась с ней. Мы часто ходили вдвоем на свадьбы и праздники, и вскоре я привыкла к обществу взрослых. Как раз тогда моя мать снова забеременела и родила мальчика — моего любимого братика. С его рождением жизнь стала налаживаться. Я немного успокоилась, а моя мать была на седьмом небе от счастья — ведь наконец-то родился долгожданный сын! Два года спустя, в 1993 году, родилась моя младшая сестра. Это случилось в самый разгар гражданской войны в Кабуле, поэтому, хотя мои родители и надеялись на рождение второго мальчика, на этот раз пол ребенка был не так важен.
В то время разные террористические группировки сражались друг с другом, надеясь получить контроль над Кабулом. Районы города были захвачены повстанцами разных национальностей. Пуштуны были самыми многочисленными и входили в состав Исламской партии Афганистана, возглавляемой Гульбеддином Хекматияром. Северный альянс состоял в основном из таджиков, которые были второй по величине этнической группой. Его лидерами были Бурхануддин Рабани и Ахмад Шах Масуд. Хазары создали группировку, называвшуюся Хезби вахдат, а руководил ею Абдул Али Мазари. Узбекскую группировку под названием Джунбиш возглавлял Абдул Рашид Достам. Все эти организации когда-то участвовали в джихаде, в результате чего было свергнуто прокоммунистическое правительство Афганистана. После вмешательства США ситуация изменилась — повстанцы разбились на небольшие группы, которые вели между собой ожесточенную борьбу за власть. Тот район Кабула, где я жила, был разделен между узбекскими повстанцами и Северным альянсом. После развала Советского Союза снова вспыхнули межрасовые конфликты. Каждая группировка хотела захватить власть, и их лидеры специально разжигали у своих людей неприязнь к другим народностям, населявшим нашу страну. Стычки между враждебно настроенными группировками участились, и бомбежки были уже делом привычным.
Когда в городе стало немного спокойнее, мы оделись во все черное, покрыли головы шалями и пошли в школу. Мы испугались, увидев там бородатых мужчин с автоматами. Бюсты Ленина, которые раньше стояли в классах, теперь были подвешены к веткам дерева. Мужчины с автоматами сказали, что такая судьба ожидает всех коммунистов. Через некоторое время стало ясно, что девочки могут быть изнасилованы и даже убиты лишь за то, что они ходят в школу. Среди лидеров различных группировок стало модным похитить любую приглянувшуюся ученицу. Я и мои сестры были тогда еще маленькими и избежали этой участи, но понимали, какая угроза нависла над старшими девочками. К примеру, один из моджахедов попытался изнасиловать девочку по имени Нахид, жившую неподалеку от нас. Он вломился в квартиру на шестом этаже, где жила ее семья, и Нахид, пытаясь спастись, выпрыгнула из окна и разбилась насмерть. На следующий день ее соседи в знак протеста устроили шествие с ее телом. Мы с сестрами были ужасно напуганы, но жизнь продолжалась, женщины по-прежнему выходили на улицу, однако теперь — всегда в сопровождении мужчины. Все меньше девочек ходило в школу, а женщин — на работу.
Постепенно жизнь изменилась. Школьницы стали одеваться в черное, сменив короткие юбки и платья на длинные свободные одежды; не только учительницы, но и ученицы должны были покрывать голову шалью, хотя хиджаб был обязательной частью одежды женщины лишь после достижения ею половой зрелости.
Расписание уроков тоже изменилось. У нас появились учителя-арабы, мы изучали ислам и начали учить английский язык вместо русского. Некоторым девочкам, в том числе и мне, повезло больше — родители были в состоянии нанять нам репетиторов, которые рассказывали о нашей религии, но другим было сложно заучить отрывки из Корана, и они не могли произнести ни одного слова на арабском. Нам постоянно устраивали проверки и тех, кто не знал калама — дисциплины, объясняющей догмы ислама, наказывали и высмеивали, называя коммунистами, которые не знают своей религии и не уважают традиций своего народа. Но менялась не только система образования — вся страна была разделена между разными группировками.
Кабул также был поделен на части. К примеру, наш район контролировали люди генерала Рашида Достама, а в соседнем властвовал Северный альянс, там командовал Ахмад Шах Масуд. Восточную часть Кабула в то время контролировала Исламская партия Афганистана под предводительством Гульбеддина Хекматияра, еще один район был захвачен хазарской группировкой Хезби вахдат.
И снова жизнь моего отца изменилась не в лучшую сторону — он ведь раньше был сторонником всеми презираемого теперь Наджибуллы, поэтому все группировки считали его предателем. Большинство его друзей уже бежали из Кабула, у него не было работы, а его четыре дочери быстро росли. В то время семьям с дочерьми было нелегко. Я помню, что когда моей младшей сестре было несколько месяцев, я заботилась о ней, и моя мать часто говорила мне, чтобы я хорошо следила за ней, тепло одевала, иначе она может заболеть, но на самом деле она гораздо больше переживала за своих старших дочек. Все мы слышали истории о женщинах, которых насиловали или похищали, и мои родители боялись за нас. Война разгоралась все сильнее и сильнее, а мы становились все беднее. Мой отец больше не мог ждать и покинул страну. Как раз наступила зима, похолодало, а стычки между группировками участились.
В то время мне было десять лет, я помню, что мы жили на верхнем этаже пятиэтажного здания. В мирное время наша квартира считалась престижной, потому что из окон открывался прекрасный вид и летом у нас было прохладнее, чем на нижних этажах, но в военное время месторасположение нашего жилища делало его опасным. Теперь мы постоянно находились дома. Мы больше не ходили в школу, потому что там разместили беженцев из окрестностей Кабула. Хотя война заставила людей находиться вместе, они далеко не всегда были готовы помочь ближнему. В нашем доме жили еще десять семей. Когда начиналась бомбежка, мы все собирались на третьем этаже. Я и остальные дети садились на пол в коридоре, закрыв перед этим все двери, находившиеся поблизости, чтобы, если в здание попадет бомба, осколки стекла и обломки мебели не могли вылететь из квартир и ранить нас. Этому нас научили мужчины, которые время от времени выбирались из здания, чтобы узнать о ситуации в городе. Они рассказали нам, что большинство серьезных ранений были получены осколками стекла.
У наших соседей тоже были дочери нашего возраста, и мы с сестрами часто садились рядом с ними и обменивались историями, чтобы скоротать время. Мазган, девочка с третьего этажа, была самой храброй из нас и лучше всех рассказывала страшные истории. Она пугала нас привидениями, хотя теперь я понимаю, что это был ее способ забыть о страшной реальности и не думать о том, что она в любой момент может погибнуть. Как и у Шахерезады, истории Мазган не заканчивались. Мы ловили каждое ее слово и просили рассказать нам, что случилось дальше, но она всегда останавливалась на самом интересном месте.
Дети слушали истории Мазган, а мужчины каждый вечер собирались у радио, чтобы узнать новости, которые передавала Би-би-си. Из-за того, что электричество отключили и у нас был лишь один приемник, работавший на батарейках, все должны были молчать, пока слушали новости. Ведущий рассказывал о том, сколько бомб было сброшено в тот день, куда они попали, какие группировки моджахедов над какими районами захватили власть. Мы часто слышали знакомые названия улиц, пострадавших от бомбежки, но не могли выйти и увидеть все это своими глазами — мы были пленниками наших собственных домов. Когда новости заканчивались, Мазган всегда хватала приемник и переключала его на другую волну, на которой транслировалась веселая музыка. Пока мы, девочки, танцевали, мужчины обсуждали ситуацию в стране. Ни у кого из них не было работы, а деньги и съестные припасы быстро подходили к концу.
