Ранним утром меня снова разбудил телефонный звонок. Женщина что-то нервно говорила на пуштунском, но я не поняла, кто это, и попросила представиться. Женщина сказала, что она тетя Паны, и я вспомнила и ее, и Пану. Они и были теми родственниками, с которыми меня просила связаться мать. Я помнила мать Паны еще с тех времен, когда жила в Кабуле. Она часто приходила к нам в гости и даже оставалась на ночь, но когда началась война, она переехала с семьей в Пакистан. Там она вышла замуж, и у нее родились сын и дочка. Но когда ее дочке Пане было всего несколько месяцев, она умерла, оставив детей на бабушку с дедушкой. Дедушка был деревенским жителем и следовал старым традициям, одна из которых называлась духмани — это когда женщину отдавали в другую семью, чтобы уладить ссору.

Я спросила звонившую мне женщину, как живется Пане, потому что когда ее мать умерла, мы все переживали за нее. Женщина ответила, что с ней все в порядке, но так как Пана еще ребенок, она не понимает, что происходит. Потом она сказала, что не может долго разговаривать.

— Зари, я позвонила сказать, что Пана выходит замуж, и нам нужны деньги для того, чтобы купить ей новую одежду и некоторые вещи. Ты можешь помочь нам?

Меня удивило то, что Пана выходит замуж, потому что по моим подсчетам ей было всего одиннадцать лет. Я сказала, что вышлю деньги, и спросила, почему ее выдают замуж так рано, но связь внезапно оборвалась. Меня шокировало то, что я услышала, тем не менее я все равно решила помочь и вскоре выслала семье Паны деньги.

В Афганистане девочек часто выдают замуж в двенадцать-тринадцать лет, вне зависимости от того, к какой этнической группе они принадлежат и насколько богата их семья. Когда афганская девочка достигает периода полового созревания, ее родители начинают переживать, если до того времени еще никто не попросил ее руки. Девочек часто выдают замуж слишком рано, что негативно сказывается на их физическом и психическом здоровье. Они еще дети и должны жить с матерями, но вместо этого им самим приходится становиться матерями. Они ничего не знают о половой жизни и родах — воспитанная афганская девушка не должна говорить о таких вещах. Как только у девочки начинается менструация, ее семья готовится к свадьбе — ей выбирают мужа и покупают новую одежду. За одну ночь ее жизнь резко меняется — из беспечной школьницы она превращается в послушную жену и невестку, которая должна вести хозяйство. Кстати, хорошие отношения со свекром и свекровью не менее важны, чем хорошие отношения с мужем, — некоторые замужние женщины рассказывали мне, что родители мужа унижали их, если им не удавалось приготовить достаточно вкусную еду для всей семьи.

С точки зрения закона отдавать ребенка, чтобы помирить две семьи, нельзя, к тому же девочка не может выйти замуж, пока ей не исполнится шестнадцать. Но в деревнях, где люди следуют старым традициям, многие семьи даже ничего не знают о конституции. Если о таком случае станет известно, то дело может быть передано в суд, но когда жалобу подает бедная, а то и бездомная женщина, ее могут просто проигнорировать, и тогда положение девочки только ухудшится. С женщинами, которые решали искать справедливости в суде, иногда случались страшные вещи. На самом деле я не могу вспомнить случая, чтобы суд принял справедливое решение, поэтому большинство виновников ранних браков остаются безнаказанными.

Я разговаривала со многими борцами за права человека, в том числе и женщинами, и узнала, что большинство ранних браков заключают для того, чтобы уладить ссору или решить какую-то проблему. Иногда девочку отдают замуж, чтобы ее брат мог жениться, или для того, чтобы помирить две враждующие семьи. Несмотря на то что афганская конституция, основанная на Коране, это запрещает, такие браки все равно заключаются. К сожалению, правительство редко может помочь в подобной ситуации. По данным Министерства по делам женщин, 57 % афганских девушек выходят замуж до шестнадцати лет, при этом причины заключения браков могут быть самыми разными.

Один такой случай я запомнила на всю жизнь. В 2007 году я встретила родственников нашей семьи, которые были очень бедными. Двое старших сыновей работали на стройке, а две дочки только что достигли половой зрелости. Их мать жаловалась мне, что ее мужу и сыновьям сложно прокормить семью. А старшая из дочерей, которая показалась мне очень умной, спросила, закончила ли я школу. Я кивнула. Тогда она при матери рассказала мне, что им с сестрой не разрешают больше ходить в школу, потому что они стали девушками. Потом она принесла свои школьные тетради и показала мне, какие хорошие отметки получала в школе.

Я спросила мать девочки, почему дочерей не пускают в школу, и попыталась объяснить ей, насколько важно образование.

— Оно совсем не важно, ведь эти девочки будут обменяны ради благополучия моих сыновей, которые тяжело работали всю свою жизнь, чтобы обеспечить их всем необходимым. Теперь, когда мои дочери выросли, они могут отплатить им добром за добро.

Я попросила объяснить, что она имеет в виду.

— Мы очень бедны и не можем выкупить жен для сыновей. Поэтому мы обменяем дочерей на невест для братьев. В любом случае, они должны сидеть дома, потому что молодым девушкам нельзя самим ходить по улицам. Что о нас скажут люди? Они не захотят поженить своих дочерей и сыновей с моими детьми, потому что будут считать нас чересчур демократичными.

Одна из девочек, глядя на меня, начала плакать.

— Вы слышали, что сказала моя мать: меня отдадут за невесту для старшего брата. Она сказала, что я выйду замуж за любого, чьи родители согласятся дать моему брату жену.

Я поняла, что не смогу переубедить их мать. Когда я уходила, старшая дочь с мольбой посмотрела на меня, но я знала, что не смогу помочь ей.

Шириинджан жила на окраине Кабула; там улицы были узкими, а дома стояли вплотную друг к другу. Мы с водителем с трудом нашли ее дом. Был жаркий солнечный день, и поскольку руки были влажными от пота, я сложила диктофон и другую аппаратуру в пластиковый пакет. Сжимая его в руках, я постучала в дверь, стараясь сконцентрироваться на работе, но мне постоянно вспоминался разговор с тетей Паны о предстоящей свадьбе девочки.

Двое внуков Шириинджан открыли мне дверь. Я представилась, сказав, что пришла проведать их бабушку, и они смущенно заулыбались. Один из них крикнул, что пришла женщина-репортер, а потом мальчики убежали, смеясь. Когда я вошла в дом, то увидела несколько женщин, которые поприветствовали меня и вызвались проводить в комнату Шириинджан. Надо было пересечь двор, и там я увидела Шириинджан. В руке у нее была палка, она била ею осла.

— Ах ты бесполезное, ленивое животное, почему ты двигаешься, только когда тебя бьют?! — кричала она.

Шириинджан позвала одного из своих внуков, которого звали Худай Дад, и сказала ему, что он должен взять осла и привезти хвороста. Худай Дад подбежал к ней, взял палку и тоже стал бить осла. На Шириинджан была та же одежда, что и в прошлый раз. Она поздоровалась и поцеловала меня в лоб, как это принято у старших афганских женщин, когда они встречают более молодых. Потом Шириинджан пригласила меня к себе. Ее комната была темной, поскольку туда не попадал свет, однако там было душно. Я присела рядом с Шириинджан на тонкий матрас, он был влажным и холодным. Потом я достала диктофон. Увидев его, Шириинджан засмеялась.

— Я переживаю, что чихну или закашляюсь во время записи. Мой голос еще никто никогда не записывал. Я не знаю, как сделать, чтобы мой голос звучал красиво, пусть даже история, которую я расскажу, будет печальной.

Я сказала, что даже если она чихнет, я смогу вырезать этот момент из записи, поэтому она может расслабиться и говорить так, как ей хочется. Шириинджан снова звонко рассмеялась, словно школьница, и, указав на микрофон, спросила, можно ли с его помощью сфотографировать ее. Я ответила, что он может только записывать звук, и к тому же на радио нам не понадобится ее фото. Она была такой веселой и жизнерадостной в начале интервью, и я никак не ожидала, что история, которую она собиралась рассказать мне, окажется такой ужасной.