– А мы на пляж ездить будем? – спрашиваю я, внезапно оторвавшись от окна, и, не дожидаясь ответа, снова возвращаюсь к осмотру окрестностей.

– Конечно, конечно, – слышится приятный голос мужа за моей спиной. – Это ведь наш отпуск.

– А пляж где-то вблизи от вашего дома?

– От нашего дома, дорогая.

– Ну да. Так пляж где-то близко?

– Не так уж и близко. До красивого побережья нужно проехать около сотни километров.

– О-о… – разочарованно тяну я.

– Ничего, у нас неплохие автострады, а на пляж едут, чтобы провести там целый день, – успокаивает меня он. – Мы будем устраивать пикники и барбекю у моря. Тебе понравится. – Он смеется, и искорки счастья поблескивают в его черных как сажа глазах.

Вновь воодушевленная, я хлопаю в ладоши, словно маленькая девочка, и целую его в щеку.

Море решительно прячется где-то за хвостом самолета, а мы идем на посадку, направляясь к аэродрому, которого еще не видно. Ровные ряды невысоких раскидистых деревьев стоят, будто шеренги солдат во время муштры, а между ними – оранжевая земля.

– Что это за сады?

– Оливковые рощи и цитрусы, гектары цитрусов! – гордо отвечает он, словно все они принадлежат ему.

Самолет наконец приземляется.

– Жаль, что нам еще так долго ехать, – сетую я, потому что чувствую себя усталой, а перед нами еще около четырехсот километров пути. – Сегодня уже ничего толком не увидим, ведь в Триполи мы будем только ночью.

– Если захочешь, поедем через центр города – там жизнь никогда не замирает, а освещение такое, что и из космоса, кажется, видно. Да, из космоса видны две достопримечательности: Великая Китайская стена и ливийская Зеленая площадь, – с гордостью говорит Ахмед. – А в центре Триполи – десятки ресторанов, кафе и толпы покупателей. Там никогда не бывает тихо и ночь сливается с днем.

– Ладно, ловлю тебя на слове. – После его слов я даже немного радуюсь.

Похоже, мои опасения действительно преувеличены. Виной всему людская болтовня и пропаганда масс-медиа: они, как всегда, приукрашивают, переворачивают все с ног на голову и лгут. А дурочки вроде меня верят всему, каждому их слову. Хватит уже этих треволнений, пора начинать радоваться отпуску.

Аэропорт на острове Джерба – маленький и замызганный. Все облеплено грязью, в углах валяются окурки и пластиковые стаканчики. Туалет, в который нам с Марысей пришлось зайти, просто ужасен – дыра в кафельном полу, залитом мочой и измазанном дерьмом. О том, что в уборной принято спускать за собой воду, здесь, похоже, не слышал никто, даже те, кто строил эту будку. Что было духу мы выбегаем оттуда, боясь, что еще мгновение – и мы потеряем сознание от невыносимой вони. Из ресторана доносится оглушительно громкая восточная музыка, а сексуально-мяукающий голос из мегафона протяжно сообщает какие-то крайне важные сведения на незнакомом мне языке.

– Ахмед! Саляма! – кричит высокий седоватый мужчина, стоящий за барьером для встречающих.

– Это мой отец. Идем. – Ахмед берет на руки Марысю и увлекает за собой меня.

– А-а-а-а-а!!! Зоуджа, зоуджа!!! Джамиля джиддан!!![7] Мийя, мийя!.. – Пожилой мужчина произносит какие-то слова, которых я, конечно же, уразуметь не в состоянии. Но, кажется, они означают что-то хорошее, иначе Ахмед не улыбался бы до ушей. – Сах! – напоследок восклицает мой свекор. Что ж, сах так сах, раз уж я все равно ничего не понимаю.

– Куда нам теперь? – обеспокоенно спрашиваю я.

– На автостоянку, любовь моя. – Ахмед крепко обнимает меня, и глаза всех присутствующих обращаются в нашу сторону. – Ничего не бойся. Я с тобой.

И мы садимся – кто бы сомневался! – в «мерседес». Правда, он не серебристый, а черный как смола и очень большой.

– Значит, теперь в палатку посреди пустыни? – шучу я, а сама чувствую себя крайне неуверенно.

– Как пожелаете, мадам, – загадочно отвечает Ахмед.

А вдруг так и будет? Я снова полна опасений… Ну и трусиха же я!

Мужчины заняли передние сиденья и оживленно беседуют. При этом они энергично жестикулируют и кричат, как будто ссорясь. Но о ссоре не может быть и речи: они улыбаются и каждую минуту похлопывают друг друга где ни попадя – по рукам, плечам, бедрам, даже по голове.

Машина мчит с головокружительной скоростью, а мы с Марысей наблюдаем совершенно незнакомый нам мир. Дорога тянется через пустыню, которую время от времени разнообразят одинокие кустики и небольшие селения, расположенные вдоль трассы. Люди, попадающиеся на нашем пути, одеты бедно, на женщинах – длинные разноцветные платья, волосы прикрыты полинявшими платками, а их фигурки словно срисованы с гравюр прошлого века. Мужчины тоже носят платья, но бежевого или мышиного цвета, а на головах у них нечто наподобие тюрбанов. В качестве транспортного средства используется преимущественно тележка, запряженная осликом или неказистой изголодавшейся лошадкой. Глядя на все это, я даже не хочу ни о чем расспрашивать. Порой на скутере промчится кто-то более современный; часто в прицепе за ним едет вся семья, включая и маленьких детей.

– Ну, у нас все немного по-другому, – говорит Ахмед, и я встречаю его озабоченный взгляд. Кажется, он наблюдает за моей реакцией.

– Угу… – Разговаривать мне не хочется, но скрыть испуганное выражение лица не получается.

Тем временем мы подъезжаем к большим воротам, перед которыми вытянулась вереница машин. Мужчины лихорадочно мечутся туда-сюда, кричат и размахивают руками, женщины со скучающими минами сидят в машинах, ни о чем не заботясь, а дети без всякого присмотра носятся как сумасшедшие между автомобилями. Ослики и скутеры остались позади; теперь вокруг нас элегантные лимузины и побитые, поцарапанные, почти разваливающиеся на глазах шестиместные такси.

– Что это такое? – взволнованно спрашиваю я.

– Это граница, любовь моя, – успокаивающим тоном сообщает Ахмед. – Ты и оглянуться не успеешь, как будем уже дома.

– Но ведь в этой очереди мы простоим до завтра! – разочарованно говорю я.

– Ничего не бойся, не всякий обязан в ней стоять.

И наш «мерседес», сделав несколько непозволительных маневров и нарушив все возможные правила дорожного движения, включая запрет на езду по «встречке», пробивается на совершенно свободную полосу. Ахмед выходит из машины, убирает дорожный конус, преграждающий путь, и мы не спеша подъезжаем к таможенной будке. Над проездом виднеется большая черная надпись: VIP.

Мужчины выходят из автомобиля, приветливо здороваются с людьми в мундирах; всего минута – и мы вновь в пути.

– Ну что, все не так уж плохо? – Довольный собой, Ахмед гордо выпячивает грудь.

Теперь уж мы разгоняемся на полную катушку. Трехполосная автострада почти пуста. Везде вплоть до горизонта простирается безлюдное плоскогорье. Кое-где пригибаются к земле маленькие засохшие кустики – вот и весь пейзаж. Монотонный ландшафт и переживания прошедшего дня клонят меня в сон.

– Эй, сони, побудка! – слышу я будто сквозь туман. – Мы уже дома. – Ахмед, улыбаясь до ушей, гладит по лицу только что проснувшуюся Марысю.

Мы постепенно приближаемся к центру города, и все больше фонарей, ярких реклам и магазинных витрин освещают сумерки. Пара минут – и вокруг уже светло как днем, а уличная толпа стала еще гуще. Я замечаю, что восемьдесят процентов прохожих – мужчины. Одеты они в элегантные итальянские костюмы, молодежь щеголяет в джинсах и цветных футболках или рубашках. Лишь изредка можно увидеть прохожего в традиционном арабском платье. Женщин мало, идут они только группами; почти все носят длинные плащи блеклой расцветки, а на головах платки. К счастью, попадаются и одетые на европейский манер, но это преимущественно девочки-подростки или совсем юные девушки. Столики на летних площадках ресторанов и кафе тоже оккупированы мужчинами.

– Ахмед… – Я осторожно трогаю мужа за плечо, желая расспросить его об этой аномалии.