— Вы встретили франка Лозеля в саду, — сказал он через Масуду, — и ты, рыцарь, обнажил меч. Почему же ты не убил его? Разве он сильнее тебя?

— По-видимому, нет, — ответил Годвин. — Один раз я уже ранил его и, как видишь, сижу перед тобой невредимый. Твои слуги, властитель, бросились между нами.

— Да, да, — проговорил Синан, — помню, я приказал им… Но мне жаль, что ты не убил его, неверного пса, который осмелился поднять глаза на Розу Мира, вашу сестру.

Все это Масуда перевела, Розамунда опустила голову, чтобы скрыть лицо, на котором отразились презрение и страх. Вульф злобно взглянул на аль-Джебала, но тот, к счастью, смотрел в другую сторону. От бешенства у молодого человека перед глазами сгустился туман, и сквозь эту дымку ему почудилось, будто властелин народа убийц покрыт кровью. Он сжал рукоятку меча… В это мгновение Годвин, заметивший ужас в глазах Масуды, а также движение Вульфа, быстро сбросил со стола на мраморный пол золотую тарелку и ясным голосом произнес по-французски:

— Брат, не будь же так неловок, подними тарелку и ответь властелину.

Вульф поклонился, исполняя совет Годвина, его ум прояснился, и он высказал Синану свое желание:

— Я не хочу, чтобы брат поразил его, господин, ведь мне дано позволение покончить с ним на третью ночь после сегодняшней. Если я не убью его, тогда позволь, властитель, моему брату заменить меня, но не раньше.

— Ах, я и забыл о моем решении, — будто только что вспомнил о нем Синан, — а между тем я желаю видеть этот бой… Если он убьет тебя, пусть бьется твой брат; если погибнете вы оба, может быть, я сам, Синан, выступлю против него… по-своему… Прекрасная дама, Роза Мира, побоишься ли ты смотреть на бой на мосту?

Розамунда побледнела, но гордость превозмогла страх:

— Раз мои братья не боятся, я тоже не боюсь. Они — храбрые рыцари, хорошо владеют оружием, и Бог, Который держит в своей деснице судьбу всех людей, даже твою, о Господин Смерти, сохранит правого.

Выслушав перевод ее ответа, Синан заявил:

— Знай, госпожа, что я голос и пророк Аллаха, а также меч его, карающий неправедных и неверных. Хорошо, если то, что я слышал, верно; говорят, твои братья — искусные наездники, которые не побоялись обогнать моего слугу на узком мосту. Скажи мне, которого из них ты любишь меньше? Пусть тот первый выедет навстречу мечу Лозеля.

Пока Розамунда обдумывала ответ, Масуда пристально всматривалась в ее лицо из-под полуопущенных ресниц, но, что бы ни чувствовала молодая девушка, ее черты остались каменно спокойными.

— Для меня они оба как один человек, — она посмотрела на братьев, — я люблю их равно.

— Значит, пусть все останется, как сказано. Первым будет биться брат Синие Глаза; если он падет, на мост выедет брат Серые Глаза. А теперь, — прибавил аль-Джебал, — пир окончен, наступило время моих молитв. Невольники, наполните кубки, госпожа моя, прошу тебя, стань на край помоста.

Розамунда повиновалась. По знаку Синана за ней собрались черные невольницы с пылающими факелами в руках. Аль-Джебал тоже поднялся и закричал:

— Слуги аль-Джебала, славьте, приказываю вам, цветок цветов, высокорожденную принцессу Баальбека, племянницу Салах ад-Дина, султана, которого люди называют великим, — тут Синан усмехнулся, — хотя он далеко не так велик, как я… Славьте эту королеву девушек, которая вскоре… — он замолчал, выпил вина и с низким поклоном подал пустой, осыпанный драгоценными камнями кубок Розамунде.

Пирующие огласили залу криками:

— Королева, повелительница! — слышалось отовсюду. — Властительница нашего властелина и всех нас!

Синан улыбнулся, потом знаком велел всем замолчать, поцеловал руку Розамунде и ушел из залы с поющими женщинами, даи и стражниками.

Годвин и Вульф хотели поговорить с Розамундой, но Масуда встала между ними и холодно объявила:

— Это не позволено. Идите, рыцари, освежитесь в саду, там, где струится холодная вода. Не бойтесь за вашу сестру — ее охраняют.

— Пойдем, — обратился Годвин к Вульфу, — лучше повиноваться.

Они прошли на террасу, спустились в сад и остановились, с наслаждением вдыхая ночную свежесть, приятную после душного воздуха залы пиршества. Потом братья стали бродить между благоухающими деревьями и цветами. Сияла луна, и при ее свете д'Арси увидели странную картину. Под многими деревьями были раскинуты палатки, и там, на коврах, лежали люди, выпившие вина.

— Они пьяны? — спросил Вульф.

— Кажется, да, — ответил Годвин.

Но эти люди казались не пьяными, а скорее безумными, они держались на ногах, но смотрели невидящими глазами, и они не спали, лежа на коврах, а глядели в небо и что-то шептали, с лицами, полными странного восторга. Иногда они поднимались, делали несколько шагов с распростертыми руками, потом возвращались обратно и снова падали на ковры. К ним подходили женщины в белых покрывалах, и, присев подле лежащих, шептали им что-то, и поили их из принесенных с собой кубков. Выпив, лежащие окончательно теряли сознание. Тогда белые тени скользили в другие палатки, они подходили также и к братьям, поднося им кубки, но д'Арси шли, не обращая на них внимания, а словно призрачные создания тихо смеялись и говорили: «Завтра мы увидимся» или «Скоро вы с наслаждением выпьете вина, чтобы войти в рай».

— Уйдем, брат, — предложил Вульф, — потому что взгляд на эти ковры нагоняет на меня сон, а вино в кубках блестит, точно глаза девушек из-под белых покрывал.

Они пошли в ту сторону, откуда слышался грохот водопада, и омыли чистой водой лица и головы.

— Это получше их вина, — произнес Вульф.

Увидев же еще закутанную женщину, белевшую, как привидение, на залитой лунным светом лужайке, д'Арси двинулись дальше; наконец они вышли на площадку, где не было ни ковров, ни спящих, ни женщин с кубками.

— Теперь, — Вульф остановился, — объясни мне, что все это значит?

— Разве ты глух и слеп? Разве ты не видишь, что этот демон очарован Розамундой и хочет жениться на ней?

Вульф громко застонал:

— Клянусь, раньше я отправлю в ад его душу, хотя бы нам самим пришлось пойти туда же.

— Да, — согласился Годвин, — я видел, что ты готовился убить его, но помни, что это было бы гибелью для всех нас. Подождем наносить удар… В числе других украшений на поясе Розамунды я видел кинжал, осыпанный драгоценными камнями, в случае нужды она сумеет прибегнуть к его помощи.

Разговаривая, братья подошли к поляне и остановились. Неожиданно из тени большого кедра показалась одинокая женщина в белом платье.

— Уйдем, — шепнул Вульф, — еще одна колдунья с проклятым кубком.

Но раньше чем братья успели повернуться, белая тень скользнула к ним и быстро сбросила покрывало. Это была Масуда.

— Идите за мной, братья Питер и Джон, — с тихим смехом промолвила она и протянула им кубок. — Мне нужно поговорить с вами. Что такое?… Вы не хотите пить? Хорошо, это благоразумно. — И, выплеснув что-то из кубка на землю, она пошла вперед. Молчаливая Масуда то показывалась на открытых пространствах, то исчезала в густом мраке, под ветвями кедров. Так она довела рыцарей до обнаженной скалы на краю пропасти. Рядом с этим утесом поднимался высокий курган, какой древние насыпали над своими умершими. В кургане еле виднелась дверь, хитро закрытая кустарником. Масуда сняла ключ с пояса и, оглянувшись, чтобы увидеть, не наблюдает ли за ней кто-нибудь, открыла массивную створку.

— Войдите, — пригласила она, пропуская вперед братьев. Они вошли и услышали, как позади них закрылась дверь. — Теперь мы, я думаю, в безопасности, но я проведу вас в освещенное место.

И, взяв обоих д'Арси за руки, она повела их по легкому наклону; наконец братья увидели лунный свет, который помог им рассмотреть, что они находятся подле входа в пещеру, окаймленную кустами. Из глубины пропасти к этому отверстию поднималась гряда или выступ скалы, очень узкий и крутой.

— Это единственная дорога из цитадели, кроме моста, — объяснила Масуда.

— Плохой путь, — заметил Вульф, глядя вниз.